Предварительный заезд

– Чего ради? – Он закрыл бумагу ладонью.

– Хочу попытаться расшифровать надпись на обратной стороне.

– Но какой в этом смысл?

– Мне бы очень хотелось узнать, кому вы дали этот листок в Англии...

И что он на нем записал.

Малкольм продолжал колебаться. Йен с усилием поднялся на ноги и налил себе еще "Экстры".

– Отдай ты ему эту бумажонку, Малкольм, – раздраженно вмешался он.

– На кой дьявол она тебе сдалась?

Херрик увидел три пары глаз, вопросительно рассматривавших его, и неохотно вынул руку из кармана.

– Черт побери, это не доведет тебя до добра, парень. – В его голосе явственно прозвучала угроза.

– Неважно, – ответил я, убирая записку, – это просто интересно, вам не кажется? Вы писали на этой странице в Бергли... Но не сказали мне, что вы были на этих соревнованиях. Я был удивлен тем, что вы ни слова не сказали об этом. И я еще больше удивился, узнав, что на самом деле вы там были.

– Ну и что из того? Я репортер и приезжал писать о соревнованиях.

– Для "Уотч"? Я считал, что вы иностранный корреспондент, а не спортивный обозреватель.

– Вот что, парень... – Мускулы на могучей шее журналиста напряглись. – К чему ты клонишь?

– Клоню я вот к чему. Вы знали... знали с самого начала... что я приехал сюда кое-что выяснить. И все время пытались сделать так, чтобы я заблудился в тумане... или оказался в морге.

Стивен и Йен раскрыли рты.

– Бредятина! – воскликнул Малкольм.

– А вы умеете водить тягач с прицепом?

Он ответил мне взглядом, полным ненависти, за которой скрывалось какое-то решение.

– Обед в "Арагви"... – продолжал я. – Вы приглашали... Рядом с нами все время сидели два человека. Напротив меня. Два часа лицом к лицу.

После этого они всегда могли бы меня узнать. Вы забрали у меня очки, и все увидели, что без них я беспомощен. Когда мы вышли из ресторана, на меня на улице Горького набросились двое мужчин... Они пытались сбить с меня очки и затащить в автомобиль. На них были вязаные подшлемники, но я очень четко разглядел их темные нерусские глаза. И я задумался: кто мог знать, что я именно в это время один пойду по улице Горького?

– Все, что ты наговорил, парень, просто куча лошадиного дерьма. Если ты будешь продолжать в том же духе, то тебе светит или игла, или смерть в психушке.

Малкольм был явно разгневан, но уверенности в себе не потерял. Он не мог представить, что мне удастся попасть в яблочко.

– Теперь поговорим о факсе, – сказал я, – и о вашем информаторе. Я абсолютно уверен, что, когда для меня пришло очень длинное сообщение, вы сразу же узнали об этом. Я немедленно отправился в посольство, проехал большую часть пути на такси и попал в засаду. Под мостом меня поджидали двое мужчин. Я спасся только по иронии судьбы... Но когда я пришел в себя, то первым делом задумался: кто мог знать, что я должен выйти на улицу?

– Да пол-Москвы, – грубо оборвал меня Малкольм.

– Я знал, – с подчеркнутой беспристрастностью поддержал его Йен.

– Конечно! – агрессивно заявил журналист. – Йен знал, что мы собираемся обедать в "Арагви". Йен знал, что ты собираешься к Кропоткину на ипподром: ты нам обоим сказал это, когда мы были у Оливера. Так какого черта ты не обвиняешь во всем этом Йена? Ты, парень, не иначе как стукнулся башкой! Если ты немедленно не попросишь прощения, я привлеку тебя к ответственности за клевету!

Тут он снова посмотрел на часы, внезапно решил пересмотреть свой ультиматум и встал.

– Я не собираюсь больше торчать здесь и слушать бредни этого проклятого наркомана.

– Йен помогал мне. А вы только настаивали, чтобы я возвращался домой, – остановил его я.

– Ради твоего же добра!

– Этого недостаточно! – взволновано воскликнул Йен. – Рэндолл...

Все это, конечно, возможно, но выводы вы, похоже, сделали неверные.

– Я не собираюсь доказывать все это в суде, – возразил я. – Я лишь хотел рассказать Малкольму все, что знаю. Этого достаточно. Если любопытный сосед знает, что вы собираетесь ограбить банк, и предупреждает вас об этом, то лишь дурак не изменит своих намерений. Так что можете считать меня этим любопытным соседом... Хотя то, что задумал Малкольм, куда хуже, чем ограбление банка.

– И что же это? – спросил Йен.

– Массовое убийство во время Олимпийских игр.

На сей раз реакция Малкольма убедила Йена и Стивена в моей правоте.

От потрясения его лицо стало белым как полотно, лишь на носу и щеках проступал красноватый узор лопнувших сосудов. У Херрика перехватило дыхание: он раскрыл рот, но не смог издать ни звука. Глаза были полны недоверия и ужаса. Мне все-таки удалось разрушить броню его самоуверенности.

– Возможно, вам удастся избежать суда, – сказал я. – Но если хоть кто-нибудь из участников Олимпийских игр умрет при обстоятельствах, схожих со смертью Ганса Крамера, то весь мир будет знать, где искать виновных.

Херрик действительно был потрясен. Он чуть не лишился сознания. Тишина в комнате стала почти осязаемой. Мы трое затаив дыхание смотрели на журналиста. В этот кульминационный момент кто-то громко постучал в дверь.

Йену не повезло. Он был ближе всех к двери и открыл ее.

Друзья Херрика ворвались в комнату с уже знакомой мне яростной стремительностью, готовые смести все, что окажется у них на пути. Скрывавшие лица подшлемники усиливали впечатление от их молниеносного вторжения.

Передний взмахнул дубинкой, и звучно ударил ею Йена по голове. Тот, не издав ни звука, упал около двери ванной.

Второй громила захлопнул за собой дверь и шагнул вперед. В руках, одетых в резиновые перчатки, он держал небольшой стеклянный пузырек с винтовой пробкой, полный прозрачной золотистой жидкости, слегка .напоминавшей по цвету шампанское.

Все произошло чрезвычайно быстро. У пришедшего в себя Херрика широко раскрылись глаза. Он воскликнул:

– Алеша! Нет, нет! – Уввдев, как дубинка вздымается над головой Стивена, он повторил, указывая на меня:

– Нет, нет! Вот этот!

Я бросился к кровати, схватил магнитофон, швырнул его в лицо человеку, напавшему на Стивена, и он с нескрываемой жаждой убийства обернулся ко мне. Человек со склянкой в это время отвинчивал крышку.

– Этот! – продолжал кричать Малкольм, указывая на меня. – Этот!

Человек свирепо взглянул на журналиста и ударил его по руке. Малкольм истошно завопил:

– Нет! Нет! Нет!

Я схватил стоявший на кровати стул и бросился на человека со склянкой, но на моем пути стоял громила с дубинкой.

В это время второй человек плеснул содержимым пузырька в лицо Малкольму. Тот опять завопил. Его голос напоминал хриплый крик морской чайки.

Я вновь замахнулся стулом и попал по запястью человеку, державшему склянку. Раздался треск, словно переломилась деревяшка; убийца дернулся от боли и выронил пузырек. Держа стул перед собой, я с бешеной яростью налетел на обоих. В это время Стивен схватил со стола водочную бутылку и ударил ею одного из нападавших в лицо.

Я никогда в жизни не чувствовал такого гнева. Я ненавидел этих людей.

Меня трясло от ненависти. Я размахивал стулом не для того, чтобы спасти свою жизнь, а чтобы разделаться с ними. Откуда-то из глубин подсознания вырвалась жажда мщения, требующая крови врага. Я ненавидел не только этих двоих и хотел отомстить им не за то, что они делали в этом городе и в этом гостиничном номере. Я сражался за всех беспомощных заложников, за все несчастные жертвы, которые были похищены ради выкупа, за всех, погибших от взрывов.

Возможно, это выглядело не слишком респектабельно, но оказалось эффективным. Стивен отбил о стену донышко бутылки и ткнул в одного из убийц острым разбитым краем, а я просто лупил их стулом и ногами. Ярость придала мне сил. Мы загоняли их в узкий проход к ванной посреди которого все так же неподвижно лежал Йен Янг. Вдруг, словно приняв одновременное решение, наши враги резко повернулись, кто-то из них распахнул дверь в коридор, и они сбежали. Я, задыхаясь, остановился на пороге.