Страница 21 из 25
Как ни тяжело было царствование Петра Великого своими поборами и наборами, но народ понимал, что теряет в нем своего национального героя; кончину его с одинаковою скорбью оплакивали как созданный им Петербург, так и первопрестольная Москва, но в особенности новые люди, его “товарищи, сыны”, представители новых учреждений, вызванных к жизни творческою волею Петра Великого, его беззаветным служением благу народа и пользе государства. Но за границей кончина Петра Великого произвела совершенно обратное впечатление. Политическое могущество России поддерживалось, в значительной мере, личными трудами великого государя; предполагали, что перемена на русском престоле отразится на внешних отношениях. В Стокгольме не скрывали радости: “Двор сильно надеялся, – пишет русский резидент, – что от такого внезапного случая в России произойдет великое замешательство и все дела ниспровергнутся”. В Копенгагене то же известие вызвало необычайное оживление: “Из первых при дворе, яко генерально и все подлые, в радости опились было”, – сообщает нагл резидент. Только прусский король сердечно опечалился кончиной своего “дражайшего друга”, как он называл русского императора.
Но приобретения и реформы Петра Великого оказались настолько существенны и прочны, что, несмотря на смуты в России, ее политическое могущество не пошатнулось. Через своих дипломатов император оказывал влияние на общий ход европейской политики; в особенности сильно было его вмешательство во внутренние дела Польши: выбор польского короля не обходился без участия России и Пруссии. Между обоими государствами было полное согласие в политических действиях. Австрия поддавалась внушениям Англии, указавшей на опасность преобладания России. Дания неохотно признавала военное господство русских. Петрово правительство вмешивалось также во внутреннюю жизнь Швеции, покровительствуя конституционному началу, ограничивающему королевскую власть. В последние годы Петр Великий поддерживал сношения с претендентом на английский престол, надеялся на многие выгоды от торговли с Испанией и пытался привлечь ее в свой союз против Англии. Завоеванные при Петре Великом земли вошли в вечные владения России. Ее культурное и политическое значение продолжало расти и развиваться; в последующие царствования Россия приобрела еще более прочное, еще более почетное положение в системе европейских государств.
Глава VIII. Личность
“Вся частная жизнь Петра, вся его государственная деятельность есть первая фаза осуществления начала личности в русской истории”. В эту формулу Кавелина господином Михайловским внесены существенные ограничения и дополнения. Петр пробудил русского человека, разбил на нем оковы, наложенные природой и непосредственностью. Разорвав путы кровного родства, он освободился от определений узконациональных. Но освобожденная личность не была выпущена в “бездушное пространство”, не стала “безусловным мерилом всего”. Для нее поставлена цель – служение народу, и границы – интересы государства. Сословные привилегии признаны не безусловными, а только временной мерой. Не щадится даже идея частной собственности, когда того требует общественная необходимость. В указе об учреждении берг-коллегии Петр Великий дарует всем и каждому право производить горные и металлургические работы безразлично на своих или чужих землях: “дабы Божее благословение под землею втуне не оставалось”. Сам государь служил не интересам династии, а нуждам трудящегося люда. После Петра пути России и Европы соединяются. Для всех народов, несмотря на расовые и национальные различия, устанавливается одна общая цель: “безусловное признание достоинства человека, лица и всестороннего его развития”. Петр Великий беззаветно служил интересам и идеалам русского народа, не современных и подвластных ему людей, а того народа, которому он готовил великую историческую будущность.
Всесторонность и гармоничность – основные черты его личности. Но, “говоря о Петре, – замечает Белинский, – многие видят в нем больше реформатора и забывают колоссально нравственный и религиозный дух, которого вся жизнь была страстным служением идее. А пафос к идее есть живой источник, из которого не могут не вытекать живые результаты. Если бы Петр был только необыкновенно умный человек, только политический, а не религиозно-нравственный действователь, его реформа не имела бы таких великих действий. Нужно религиозно-нравственное начало, составлявшее основу его духа, в соединении с исполинской гениальностью, – вот что оплодотворило и оживило реформу Петра, дало ей силу, прочность и жизненность”. Одного рационалистического убеждения было мало. Внутренний огонь поддерживал его непоколебимую уверенность в себе, в правоту своего дела, в творческие силы русского народа. Глубокая вера и наивный инстинкт видны во всех проявлениях его души, в полной движения своеобразной жизни, в политической и государственной преобразовательной деятельности.
Свои “задушевные идеи” Петр Великий распространял не одними указами, не только повелениями, но и личным примером, “неустанным” трудом. В детстве деятельная жизнь для здорового, сильного организма – потребность и наслаждение. Играючи и забавляясь, без всякого принуждения, Петр принимается за изучение ремесел и военного искусства, исполняет “свою охоту”. Впоследствии труд становится для него нравственным долгом, равно обязательным для всех, не исключая сана и происхождения. “Трудиться надобно, – говорил он возвратившимся из заграничного учения молодым дворянам: я – царь ваш, но у меня на руках мозоли, а все для того, чтобы показать вам пример и хоть бы под старость увидеть мне достойных из вас помощников и слуг отечества”. Сам он был мастером четырнадцати ремесел. Даже в последние годы жизни Петр не оставляет механического труда. В каждом из его дворцов устроена особая комната с токарным станком, которую он называл местом отдыха. Он дорожил временем и не тратил его на бесполезные забавы. Трудолюбие его изумительно. Царь обыкновенно вставал в 4-5 часов и назначал приемную аудиенцию ранним утром. Он не любил многословия. Слог писем и указов краткий, энергичный и своеобразный: несмотря на изобилие иностранных слов и книжных оборотов, производит впечатление живого разговора. Частная жизнь его представляла образец строжайшей умеренности. Простота обращения, одежды и экипажа общеизвестна. “У него не было ни камергеров, ни камер-юнкеров, ни пажей, ни драгоценной посуды”. Ордена надевал на себя только в праздничные и церемониальные дни. Когда в день коронации императрица поднесла ему свою работу: роскошный кафтан, шитый серебром, Петр встряхнул его, отчего несколько блесток осыпалось на пол. “Смотри, – сказал он государыне, – слуга сметет это вместе с сором, а ведь здесь с лишком дневное жалованье солдата”. Бюджет двора государя не превышал шестидесяти тысяч рублей в год. Петр говорил, что в жалованье своем волен, но с народа собранные деньги должен употребить на государство: в них обязан дать отчет самому Богу.
Историки и психологи много обращали внимания на одну замечательную черту в своеобразной личности Петра: “самодержавный повелитель миллионов, он, по особенным ли потребностям своей гениальной природы, или по глубоко обдуманному плану, соединяет с царским саном характер частного лица: передает почести и роль государя подданному, а сам становится в ряды не только простых граждан, но и работников”. Всесторонность его личности и, так сказать, универсальность в значительной мере объясняется условиями среды и характером эпохи. В конце XVII века русская жизнь была поистине взбаламученным морем. устои придворной жизни разрушены. Опальный царь ушел из дворца на улицу, с вершин общества спустился до самого его дна, окунулся в слободскую жизнь иноземных поселенцев. Условия воспитания совершенно исключительные. Ни одному русскому человеку не было доступно такое разнообразие в отношениях и обстановке. Сословные различия, религиозная распря между своими и чужими, национальная вражда, понятия, нравы и обычаи разных слоев общества; сопоставление русского с иноземным, искусство иностранцев, их приемы общежития, высшая культура и т. д. – все это проходило перед глазами молодого Петра. Разнородная среда давала ему множество импульсов самодеятельности. Постоянное живое общение с людьми всевозможных профессий, достатков, чинов выработало убеждение, что трудящийся человек во всех положениях может принести пользу своему народу; в этом отношении он не делает различия между министром, сановником, техником, простым рабочим, монархом и последним солдатом, готовым самоотверженно постоять за свое отечество. Воспитанный непосредственной жизнью, Петр является эмпириком и утилитаристом чистейшей воды. То, что вначале делалось в силу необходимости или потому, что он находился “в чину учимых”, то впоследствии обращается в привычку, исполняется как веление “совести”, стало сознательным преследованием государственной пользы. Впрочем, переходя в положение подчиненного, Петр никогда не передавал своему подданному прав самодержавия, но только внешние его атрибуты. Факт не беспримерный в русской истории. То же проделывал и Иоанн IV. Но у Грозного была только психопатическая комедия, полная острого драматизма. У Петра подобное превращение являлось государственным актом, вызванным просветительными целями, военными действиями и политическими условиями. Устанавливались отношения не подданного к абсолютной власти, а совсем другие, необычайные для русской национальности. Петра возможно б назвать le premier citoyen russe[6], когда он предпочитал положение полноправного гражданина положению монарха. По свидетельству Нартова, после посещения английского парламента царь заметил: “Весело слышать, когда сыны отечества королю говорят явно правду: сему-то у англичан учиться должно”. В России ничего подобного нельзя было ни слышать, ни видеть. Петр не доверял установившимся отношениям между подданными и властью; он знал, что под внешним благочинием скрываются ложь, лукавство, подобострастие, предательство и корыстолюбие. Царь искал правды в своих подданных. Даже действия сената он подчинил публичному суду (указ 2 марта 1711 г.).
6
Первым русским гражданином (фр.)