Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 25

Отношение Петра к прогрессистам достаточно ярко характеризуется его сношениями с русским западником Ф. Салтыковым и знаменитым немецким философом Лейбницем. Федор Степанович Салтыков принадлежал к старинному боярскому роду. В детстве путешествовал он со своим отцом в Сибирь; в 1697 году командирован в числе 60 других стольников за границу для изучения судостроения в Голландии и Англии. 30 июня 1711 года царь отправляет своего ученого корабельного мастера во вторую заграничную командировку для покупки “дешевою ценой” нескольких иностранных судов. Салтыков сначала посетил Копенгаген “для совета с русским послом князем Долгоруким и датским министром”, а затем отправляется в Англию. Объехав главнейшие порты Англии и Ирландии, Салтыков поселяется в Лондоне и наездами, по делам службы, бывает в Амстердаме и Гааге. Живя постоянно за границей, он приобрел широкое знакомство с европейской жизнью и составляет для царя обстоятельные проекты реформ. В архивах сохранилась обширная переписка Салтыкова с Петром, кабинет-секретарем Макаровым, адмиралом Апраксиным и другими сановниками. Он уведомляет царя о своих проектах. Петр отвечает ему письмом, 12 января 1713 года: “Правы, о которых вы писали, что вы выбрали из уставов аглинских и прочих европейских, которые надлежит, кроме республик, пришлите к нам”. Салтыков высылает Петру сперва “пропозиции”, первую записку, а затем “изъявления, которые, – сообщает он, – могут быть потребны государству и вам прибыточны”. “Российский народ, – говорит Салтыков, – такие же чувства и рассуждения имеет, как и прочие народы, только его довлеет в таких делах управлять”. Записки эти получены были в то время, когда Петр только что приступил к главнейшим своим реформам, и потому они не могли остаться без влияния. В первой записке составитель предлагает обратить особенное внимание на главу о “всенародном обучении во всяких свободных науках и во всяких художествах”. В ней подробно излагаются сведения о низших, средних и высших училищах, которые необходимо учредить в России; не забывается даже женское образование. Салтыков говорит: “Мы по сему образу сравняемся в краткое время со всеми лучшими европейскими государствами, а без свободных наук и без добрых рукоделий не может государство стяжать себе умного имения”. В пяти первых главах “пропозиций” подробно излагаются социальные реформы, которые скопированы, главным образом, с английских порядков. Желая сравнять Россию с Западом, Салтыков указывает на множество мероприятий для развития национальной промышленности и внешней торговли. “Купечество есть твердое основание богатства всех народов”; но торговать возможно только тогда, когда есть чем вести торг: необходимо в самой России насадить промышленность. “Если нам заводов пять, шесть стеклянных построить, то мы все их государства стеклянной посудой наполнить можем”; то же и в других производствах. От развития внешней торговли “великое число денег будет соблюдаться в Российском государстве”. Салтыков затрагивает массу самых разнообразных вопросов: о налогах, прямых и косвенных, размежевании земель, устройстве почты, городской и земской, обрусении инородцев и т. д. Предложенные им проекты литературных работ послужили программой для двух сочинений: “Истории Свейской войны” и “Рассуждения о причинах Северной войны”, составленных при близком сотрудничестве Петра.

Предложения Ф. Салтыкова осуществлены частью самим Петром; другие переданы в сенат на обсуждение; наконец, часть проектов исполнена была гораздо позже, в последующие царствования.

Философ Лейбниц ранее других осознал великое значение первого путешествия Петра Великого по Западной Европе. В письмах к разным лицам он указывает на необходимость воспользоваться пребыванием царя за границей для распространения в России цивилизации. Впоследствии он осуждал англичан и голландцев, недостаточно действовавших в этом направлении. Со своей стороны, Лейбниц пользуется первым же случаем, чтобы завязать сношения с царем, и настойчиво добивается аудиенции. Сущность преобразовательной программы Лейбница сводится к следующему. Для России представляет громадную важность “то обстоятельство, что в ней, пользуясь примерами истории развития других стран и народов, можно избежать многих ошибок, сделанных в разных случаях: дворец, построенный совершенно сызнова, во всяком случае может быть устроен удачнее, чем здание, над которым трудились в продолжение нескольких столетий, постоянно делая перестройки, починки, поправки”. Лейбниц виделся с Петром в Торгау, Карлсбаде, Дрездене и приобрел его искреннюю дружбу. Вебер передает, что впоследствии в Петербурге Петр со свойственной ему живостью часто спрашивал его: “Где теперь Лейбниц? что он делает? где был все это время? думает ли остаться в Ганновере?” Одно время царь с философом путешествовали вместе. Петр, уезжая из Карлсбада, взял с собой Лейбница в Теплиц и хотел увезти его дальше. Тем не менее Петр, с присущим ему тактом, более интересовался научными работами Лейбница, чем его законодательными и политическими проектами, хотя не оставлял также без внимания и последних. Лейбниц предлагал царю учредить особую ученую коллегию: “Если бы его величество, – говорит он, – обнаружил склонность к тому, что некоторые из присутствующих министров могли бы вступить со мною в конференции и обо всем со мною условиться”. Толки о влиянии Лейбница на устройство администрации в России принадлежат к области вымыслов: надежды, что со временем найдутся другие записки Лейбница, – говорит Герье, – которые еще яснее докажут это влияние, “должны считаться несбыточными”. Лейбниц обратился к царю с предложениями: 1) устроить учебную часть; 2) завести в России физические наблюдения; 3) составить свод всех лучших изобретений для осуществления их в России. В черновой записке Лейбница, сохранившейся в Ганноверской библиотеке, упоминается также о счетной машине, изобретенной им, новом снаряде, который мог бы принести громадную пользу в случае войны с Турцией, об улучшении речного судоходства и т. д. В одном письме Лейбниц пишет: “Я имел честь беседовать с царем в Торгау, и его величество изъявил желание приказать производить наблюдения над действием земного магнетизма в обширном своем государстве”. После свидания в Карлсбаде Петр Великий предложил Лейбницу вступить в русскую службу и назначил ему жалованье в 1000 талеров. Лейбниц метил в русские министры, но царь предоставил ему обязанности ученого-корреспондента.

Велики были замыслы Петра, но виды Лейбница простирались еще дальше. Историческая миссия России, по его убеждению, состояла в распространении культуры на Востоке; поэтому следовало бы желать, чтоб Россия покоряла все новые и новые племена в Азии. Но общение с низшими народностями непременно понизило бы умственные и нравственные требования русских и было бы губительным для политически отсталой страны. Петр был истинным представителем своего народа и более чем кто другой понимал реальные потребности века. Оптимист-философ не увлек практика Петра, утилитариста чистейшей воды. Петр чувствовал, что сил его станет на многое, но не добивался невозможного. Он имел инстинктивный такт и приводил в движение только те силы, которые способны были к развитию. Планы его были не столь обширны, но более осуществимы, и согласовались с интересами русского народа.

Сотрудники и продолжатели Петра в последующие царствования, Неплюев, Татищев и другие, тоже не принадлежали к классу тех исторических деятелей, “непризнанных фанатиков”, которые свои мечты принимают за действительные потребности времени и берутся за бесплодное дело не по своим силам. Правда, они сознавали, что иной раз “небываемое бывает”, как выражался Преобразователь, но, не предрешая наперед будущего, тем не менее, глубоко были убеждены в том, что новые дела родятся только при совершенно новых комбинациях общественных сил. Так, например, когда Екатерина II предложила Неплюеву указать ей достойного себе преемника, верный преданиям Преобразователя сподвижник сего дал императрице характерный ответ: “Нет, государыня, мы – Петра Великого ученики, проведены им сквозь огонь и воду, инако воспитывались, инако мыслили и вели себя, а ныне инако воспитываются, инако ведут себя и инако мыслят, итак я не могу ни за кого, ниже за сына своего, ручаться”.