Лучше не возвращаться

— Предпочтение отдается итальянской школе. Однако далеко не всем она по плечу, — горестно вздохнул Грэг. — Я пел в хоре. Я тогда скорее бы умер с голоду, чем согласился спеть «Последнее прощание». В молодости я был снобом в том, что касалось музыки, — он улыбнулся, словно извиняя ошибки юности. — Так я попал в банк помощником младшего служащего в кредитном отделе и вскоре уже мог позволить себе билет в оперу.

— Но вы ведь продолжали петь? — спросил я. — Никто не смог бы спеть вот так без постоянной практики.

Он кивнул.

— Я пел в хоровых ансамблях, иногда — в соборах, словом, где только мог. Ну и, конечно же, в ванной.

Викки страдальчески вскинула ресницы.

— А сейчас они оба поют здесь два-три раза в неделю, — вставил Фред. — Если бы не они, это место заглохло бы.

— Ш-ш-ш… — одернула его Викки, озираясь по сторонам в страхе наткнуться на оскорбленные чувства разгневанного владельца, и, не обнаружив оных, добавила: — Нам здесь нравится.

Грэг сказал, что они уезжают в Англию на месяц. Одна из дочерей Викки выходит замуж.

— Дочь Викки? — переспросил я.

Викки пояснила, что Грэг не был отцом ее детей: двух мальчиков и двух девочек. Она развелась много лет назад. А с Грэгом познакомилась недавно: всего полтора года назад, так что медовый месяц у них еще продолжается.

— Белинда, моя младшая, выходит замуж за хирурга-ветеринара, — сказала Викки. — Она всегда была без ума от животных.

Я засмеялся.

— Ну да, — поправилась она, — надеюсь, от него она тоже без ума. Она так долго с ним работала — и ничего. Все началось буквально месяц назад. Скоро мы попадем в мир лошадей: он в основном имеет дело именно с этими животными, так как работает ветеринаром на Челтенхемских бегах.

Я с трудом подавил в себе возглас удивления, и они вопрошающе посмотрели на меня.

Я объяснил:

— Отец и мать познакомились на бегах в Челтенхеме.

Они так обрадовались этому совпадению, что я решил не уточнять, что это были мои мать и отчим, и не стал акцентировать на этом внимание. «Во всяком случае, — подумал я, — моим настоящим отцом был Джон Дарвин: единственный отец, которого я помню».

Фред, словно припоминая что-то, спросил:

— Если не ошибаюсь, твой отец всю молодость провел на бегах? Ты, помнится, сказал так в Токио, когда ходил на Кубок Японии.

— Я мог так сказать, — согласился я, — хотя это и было небольшим преувеличением. Да он и сейчас там бывает, если подворачивается такая возможность.

— А что, это общепринято среди послов — ходить на бега? — засомневалась Викки.

— Что касается конкретного отдельно взятого посла, — с добродушной иронией ответил я, — то он считает ипподромы прекрасным местом для дипломатической деятельности. Он приглашает шишек из местного жокей-клуба на вечера в посольство, а они в свою очередь приглашают его на бега. Отец говорит, что на бегах узнает о стране больше, чем за месяц дипломатических обменов рукопожатиями. И он, пожалуй, прав. Ты ведь знаешь, — продолжил я, обращаясь к Фреду, — что в Токио на ипподроме есть специально отведенные места для парковки велосипедов.

— Э-э-э… — промямлил Фред, — я прослушал.

— Не просто автомобильные стоянки, а специальные — для мотоциклов и велосипедов. Их выстраиваются целые ряды. И это может многое рассказать о японцах.

— Что же, например? — поинтересовалась Викки.

— То, что они непременно доберутся туда, куда им нужно, любым способом.

— Вы это серьезно?

— Разумеется, — сказал я с напускной важностью. — А еще у них есть места для «парковки» детей. Вы оставляете вашего малыша попрыгать в большом надувном Дональде Даке, а сами беззаботно отправляетесь проматывать денежки на бегах.

— А это о чем говорит? — поддразнивала меня Викки.

— О том, что детский парк приносит доход, намного превышающий расходы на его содержание.

— Вы за Питера не волнуйтесь, — успокоил Фред, — у него случаются подобные заскоки, но в ответственной ситуации на него всегда можно положиться.

— Спасибо на добром слове, — сказал я мрачно. Грэг задал нам еще несколько вопросов о днях нашего пребывания в Японии. Спросил, например, нравилось ли нам там. В этом мы с Фредом были единодушны: мы оба были в восторге от Страны восходящего солнца. А что касается языка, то и он, и я немного говорили по-японски. Фред был первым секретарем в отделе коммерции, в его задачу входило «смазывать» колеса торговли. Моя работа заключалась в том, чтобы разузнать, что может произойти в ближайшем будущем на политической арене.

— Другими словами, — пояснил Фред, — Питер ходил на обеды и коктейли и попивал сакэ из маленьких деревянных коробочек вместо стаканов.

Обычаи и традиции Японии произвели на меня такое сильное впечатление, что месяц пребывания в Мехико не вытеснил воспоминаний о них. Я испытывал странное чувство лишения, покинув культуру, которую долго и тщетно пытался постичь. Это была не столько ностальгия, вызванная расставанием, сколько расставание с самой ностальгией.

Посетители постепенно расходились, и в конце концов, кроме нас, в зале никого не осталось. Викки и Грэг отправились складывать аппаратуру, а мы с Фредом, как само собой разумеющееся, оплатили счет, разделив сумму пополам до последнего цента.

— В иенах возьмешь? — спросил я.

— Ради Бога, — взвыл Фред, — ты что, не мог поменять немного в аэропорту?

Мог. Просто привычка. Фред взял банкноты и вручил мне несколько монет сдачи, которые я невозмутимо положил в карман. В министерстве всегда не хватало наличных, и текущая оплата никак не соответствовала нашему положению и ответственности, возложенной на нас. Но я не жаловался. Никто не становится дипломатом в надежде разбогатеть. Чтобы я мог сэкономить на такси, Фред предложил подвезти меня до аэропорта, что было очень мило с его стороны.

Викки и Грэг вернулись к нам. У нее была большая белая сумка, украшенная блестящими разноцветными камешками, а он нес объемный рюкзак из мягкой ткани, по-мальчишески перебросив обе лямки через одно плечо. Вчетвером мы вышли из ресторана и еще долго стояли у входа, прощаясь друг с другом. Викки и Грэг строили планы на завтрашний день.

На стене у входа, в рамке под стеклом висело меню, а по бокам — небольшие черно-белые фотографии наших друзей. Было совершенно ясно, что все фотографии сделаны много лет назад.

Викки проследила за направлением моего взгляда и вздохнула с плохо скрываемой грустью. Несмотря на то что ее фото было изрядно подретушировано, оно все же сохраняло сходство с оригиналом. Однако такой блеск глаз, такое изящество в наклоне плеч, гладкий, без единой морщинки лоб могли быть у Викки лет двадцать назад. Фотография Грэга была не такой качественной, даже несколько расплывчатой, как будто увеличенной с не очень четкого отпечатка. С нее нам открыто улыбалось лицо молодого Грэга, красивое, мужественное, с темными, теперь исчезнувшими усами.

По фотографии Викки трудно было угадать ее характер, но фото Грэга могло рассказать о многом. Перед нами был довольно умный, уверенный в себе человек, очень артистичный, пользующийся успехом, отличающийся завидным оптимизмом, и, похоже, не любитель посплетничать за глаза.

Последние пожелания доброй ночи… Викки подставила щеку, а я с легкостью поцеловал ее.

— Наша машина там, — сказала она, указывая куда-то в темноту.

— А моя — вот, — Фред показал в другую сторону.

Мы кивнули друг другу и разошлись. Вечер был окончен.

— Какие милые люди, — довольно улыбался Фред.

— Да, — согласился я.

Мы сели в машину и благовоспитанно пристегнули ремни. Фред завел двигатель, включил фары, дал задний ход и развернул автомобиль в направлении аэропорта.

— Стой! — закричал я резко, силясь отстегнуть ремень. Защелка, которая так легко застегнулась, теперь не поддавалась.

— Что такое? — испугался Фред, автоматически нажимая на тормоз. — Что, черт возьми, случилось?!

Я ничего не ответил. Мне наконец-то удалось отстегнуть проклятый ремень. Открыв дверцу, я выбрался из машины и, едва коснувшись ногами земли, побежал.