Лучше не возвращаться

Мы успели наполовину разделаться с этой местной достопримечательностью, как вдруг послышались аплодисменты. Вилка Фреда, который всем своим видом источал удовольствие, застыла в воздухе.

— А, Викки Ларч и Грэг Уэйфилд, — по-хозяйски заметил он. — Это и есть те самые друзья, о которых я тебе говорил: они завтра уезжают в Великобританию, а живут здесь неподалеку, буквально за углом.

Викки Ларч и Грэг Уэйфилд были не просто друзьями Фреда: они здесь пели. Они незаметно появились из-за ширмы в глубине зала, она в белой, с блестками, тунике, он в пиджаке в Мадрасскую клетку, оба в светлых брюках. Но что в них действительно поражало, так это возраст. Артисты оказались немолодыми людьми, давно утратившими былую стройность.

Я подумал, что ничуть не жалел бы, если бы лишился возможности аплодировать почтенным труженикам сцены всю дорогу до Англии. Тем временем они шустро сновали по залу, постукивали по микрофонам, проверяя исправность усиливающей аппаратуры. Фред дружески приветствовал их кивком головы, подмигнул мне и вернулся к своему паштету.

Наконец артисты привели в рабочее состояние аппаратуру и включили музыку. Послышалась тихая, приятная мелодия из старого эстрадного шоу — такая знакомая, непритязательная — хороший фон для поглощения пищи. Немного погодя Уэйфилд взял несколько нот, пробуя голос, и запел. Я в изумлении оторвался от своего феттючини. Вопреки всем моим ожиданиям я услышал хорошо поставленный, чистый, нежный и вместе с тем мужественный голос, отличающийся приятным тембром.

Фред взглянул на меня и довольно улыбнулся. Песня окончилась, слушатели проаплодировали, а музыка продолжала звучать. Снова без объявления и лишнего шума, тихо, ровно запела женщина. Это была песня о любви, возвышенная и немного грустная. Захватывающее, приобретенное с опытом тонкое чувство ритма, выдержанность пауз придавали особую проникновенность ее пению. «Боже мой, — придя в себя от изумления, подумал я, — да они настоящие профи. Старые добрые профи, все еще пользующиеся успехом».

Они по очереди исполнили шесть песен, а напоследок спели дуэтом. Потом под восторженные аплодисменты прошли через зал и сели за наш столик.

Фред представил нас друг другу. Привстав, я пожал артистам руки и, ничуть не кривя душой, сказал, что мне очень понравилось их выступление.

— Они будут петь еще, — пообещал Фред и, словно по старой привычке, налил друзьям вина. — Это лишь небольшой антракт.

При более близком знакомстве они оказались такими же благообразными и немного старомодными, как и во время выступления: он — сохранивший остатки былой красоты мужчина, она — словно юная певичка в оковах стареющего тела.

— Вам приходилось петь в ночных клубах? — спросил я Викки.

Ее голубые глаза удивленно расширились.

— Как вы догадались?

— Что-то есть такое в вашей манере исполнения, нечто интимное, словно предназначенное для полумрака ночных залов. Что-то особенное в движении головы.

— Да, я действительно несколько лет пела в ночных клубах.

Несмотря на свой возраст, она, казалось, физически ощущала мое присутствие. «Единожды женщина — всегда женщина», — пришло мне в голову.

У Викки были совершенно белые волосы, пушистые, уложенные аккуратной шапочкой, и чистая, слегка припудренная кожа. Единственной данью сценическому гриму были шелковистые, темные, загибающиеся кверху накладные ресницы, которые придавали особую выразительность ее взгляду.

— Но я давным-давно ушла оттуда, — сказала она, с легким кокетством взмахнув ресницами. — Обросла детьми, располнела. Постарела. А здесь мы поем так, ради забавы.

У Викки была чистая английская речь, без местного акцента, четкая, хорошо поставленная дикция. Слегка подтрунивая над собой, она казалась такой спокойной, безмятежной и здравомыслящей. Я припомнил, в каких мрачных красках рисовал себе предстоящий полет. «Со стюардессами поболтаю как-нибудь в другой раз», — решил я.

— Моя жена готова кокетничать даже с ножкой стула, — сказал Грэг. Они оба, словно извиняясь, посмотрели на меня и улыбнулись.

— Вы поосторожнее с Питером, — шутя предостерег их Фред. — Он самый отменный лгун из всех, кого я знаю. А уж мне-то приходилось иметь с ними дело, поверьте.

— Как ты можешь! — упрекнула его Викки. — Питер безобиден, как ягненок.

Фред ехидно хмыкнул. Тут он решил убедиться, что мы действительно летим одним рейсом. В этом не было никаких сомнений. У нас были билеты на британский аэробус, прибывающий в Хитроу, и у всех — клуб-класс.

— Замечательно, — не унимался Фред.

«Грэг скорее всего американец, — думал я. — Хотя трудно судить наверняка». Он принадлежал к своеобразному межатлантическому типу людей: едва заметный акцент, американский стиль одежды, но английские черты лица. Он прекрасно держался на сцене, однако у него не было такого природного дара, как у его жены. «Он не был солистом», — подумал я.

— Вы тоже консул, Питер? — спросил Грэг.

— В настоящий момент — нет, — ответил я. Он, судя по всему, был озадачен, поэтому я решил пояснить:

— В системе британской дипломатической службы вы получаете звание, соответствующее вашей нынешней работе, но не всегда сохраняете его в дальнейшем. Вы можете быть вторым или первым секретарем, консулом или советником, генеральным консулом или министром, специальным уполномоченным или послом, но, кем бы вы ни были, по месту своего следующего назначения вы скорее всего получите другой чин. Звание закреплено за должностью. Вы получаете звание в зависимости от того, какую работу выполняете. Фред кивал:

— В Штатах ты становишься, например, послом раз и навсегда. «Господин посол» на веки вечные. Даже если ты был послом в крошечной стране каких-нибудь пару лет, а потом стал бом-жем, звание все равно сохраняется. А в Британии — нет.

— Это плохо, — заметил Грэг.

— Вовсе нет, — не согласился я. — Это даже лучше. Нет четкой иерархии, а следовательно, меньше подхалимажа и унижений.

Они изумленно смотрели на меня.

— Имейте в виду, — сказал Фред с напускной доверительностью, — отец Питера в настоящее время является послом. Для себя они ведут учет всех своих званий.

— Мои всегда ниже, — сказал я, улыбаясь. Викки успокоила меня:

— Я уверена, что в конце концов вы преуспеете. Фред рассмеялся.

Грэг отодвинул свой наполовину недопитый стакан и сказал, что им пора немного поработать, — к всеобщему удовольствию посетителей, которые с готовностью зааплодировали. Они спели еще по три песни. Последним был Грэг с новой версией «Последнего прощания». Он исполнил ее тихо и особенно проникновенно. Это была баллада о моряке, покидавшем свою возлюбленную в южных морях, чтобы вернуться на север, к берегам Британии, где шла война. «Закроешь глаза, — подумал я, — и можно вообразить, что Грэг — совсем еще молодой человек». Прекрасное исполнение. Женщина за соседним столиком вынула носовой платок и украдкой смахнула слезу.

Посетители сидели задумавшись, забыв о давно остывшем кофе. На мгновение в зале воцарилась тишина, лишь потом раздались восторженные аплодисменты.

«Все это, конечно, трогательно, — подумал я, — но как иногда бывает трудно отвлечься от острого ощущения реально окружающей действительности!»

Артисты вернулись за наш столик, сопровождаемые аплодисментами и возгласами одобрения, и теперь уже пили вино, особо не ограничиваясь.

Их подстегивал высокий уровень адреналина — неизбежное следствие всякого рода появлений на публике. Конечно, потребуется некоторое время, чтобы они успокоились. А пока они оживленно болтали, выплескивая о себе массу информации, и, если речь заходила о каком-нибудь курьезном случае, спешили убедить нас, что всегда руководствовались добрыми намерениями.

Я всегда считал добро более привлекательным, чем зло, но понимал, что не все придерживаются того же мнения. На мой взгляд, добро требует большей самоотдачи и мужества, и мои собственные недостатки убеждали меня в этом.

Грэг сказал, что сначала он учился на оперного певца. Но в театре на всех не хватало ролей.