Страница 18 из 76
— Гарри! — строгим голосом оборвала его Фиона.
— Извини, дорогая, — промычал тот, скрывая под полуопущенными веками свои истинные чувства.
Тремьен и я, каждый в отдельности, уже читали о вчерашнем процессе, правда, Тремьен черпал сведения из какого-то спортивного листка, а я — из некоей скандальной газетенки. Во время нашей бутербродной трапезы Тремьен кипел от негодования; мне же стали известны кое-какие дополнительные факты из жизни семейства Викерсов, о которых я вчера еще и не подозревал.
Оказалось, что двоюродный брат Фионы Нолан является жокеем-любителем («хорошо известным» — это отмечали обе газеты), который участвует в скачках на лошадях, принадлежащих Фионе, а тренирует этих скакунов Тремьен Викерс. Кроме того, я узнал, что Нолан Эверард когда-то, правда в течение весьма непродолжительного времени, был помолвлен с Магдаленой Маккензи (Мэкки), которая впоследствии вышла замуж за Перкина Викерса, то бишь сына Тремьена. «Осведомленные источники» утверждали, что семейства Викерсов, Гудхэвенов и Эверар-дов находятся на дружеской ноге. Обвинение, не отрицая этого, вынесло предположение, что, действительно, не исключена возможность совместной, с их стороны, защиты Нолана от справедливого возмездия.
На фотографии (предоставленной отцом потерпевшей) Олимпия выглядела незрелой светловолосой школьницей — явно смахивая на невинную жертву. Никто, как я понял, и не пытался объяснить фразу Нолана о том, что он задушит эту суку. Сейчас же, когда я познакомился с его стилем речи, то перестал сомневаться: это явно были далеко не единственные его слова.
— Дело не в том, — подала голос Фиона, — поставят ли вопрос в жокей-клубе о его пребывании там. Уверена, что нет. Настоящие злодеи всегда были хорошими наездниками, — шутливо добавила она. — Другое дело, что его могут лишить возможности участвовать в соревнованиях в качестве любителя.
— Полагаю, твои амбиции больше удовлетворит пребывание членом жокей-клуба, впрочем, я могу и ошибаться. Как считаешь, дружище?
Нолан вновь посмотрел на Гарри с нескрываемой ненавистью и начал в бога и в душу мать обвинять его в том, что тот не поддержал родственника в суде, что не подтвердил полнейшую в тот момент пьяную невменяемость Льюиса.
Гарри никак не отреагировал на эту тираду, он просто пожал плечами и вновь наполнил стакан Льюиса, который, как я заметил, постоянно оказывался пустым.
Начни кто-нибудь уверять меня в том, что Нолан достоин снисхождения, что все его поведение является результатом неопределенности в ожидании тюремного заключения, что все это можно объяснить стрессовым сот стоянием после непредумышленного, чисто случайного убийства молодой женщины, пусть даже попросят меня принять во внимание все то унижение, которое будет вечно преследовать его после обвинительного заключения, — даже если кто-то поручится за все это своей честью, — я отвечу: тип этот мне отвратителен своей черной неблагодарностью.
Его семья и друзья сделали для него все возможное. У меня сложилось впечатление, что, скорее всего, Льюис сблефовал относительно своей отключки. Гарри, видимо, знал об этом, но в последний момент начал колебаться — подтвердить этот факт или откровенно солгать. Я был готов биться об заклад, что второе предположение больше соответствует действительности. Они же все вместе вновь отправились в суд, чтобы поддержать Нолана, в то время как могли бы остаться в стороне.
— Я по-прежнему считаю, что тебе необходимо подать апелляцию, — заявил Льюис.
В своей обычной порнографической манере Нолан ответил, что его адвокат советовал не предвосхищать события и что Льюису это прекрасно известно.
— Долбать твоего адвоката, — буркнул Льюис.
— Апелляционные суды обычно увеличивают срок, я в этом уверена, — предупреждающе заявила Фиона. — Они вправе аннулировать отсрочку. Не забывайте об этом.
— Вспомните, каким раскаленным добела был отец Олимпии в конце заседания, — мрачно кивнула Мэкки. — Он требовал жизни Нолана. Жизнь за жизнь — вот что он сказал.
— Разве можно подавать апелляцию на решение суда, если оно тебе просто не нравится, — заметил Гарри. — Для этого требуется какая-то юридическая зацепка, обосновывающая необходимость судебного разбирательства.
— Если Нолан не подаст апелляцию — это будет равносильно признанию его гребаной вины, — упрямо продолжал настаивать Льюис, играя своими эвфемизмами.
Установилась какая-то напряженная тишина. Видимо, все считали его виновным, правда, каждый в различной степени. «Не предвосхищать события» — этот практический совет явно устраивал всех.
Я задумчиво смотрел на Мэкки, размышляя о ее былой помолвке с Ноланом. Сейчас по отношению к нему она не выказывала ничего, кроме разве обеспокоенности и дружбы. Никакой томительной любви, никаких глубоких чувств я не заметил.
На лице же Нолана, кроме заботы о собственной персоне, ничего нельзя было прочесть.
— Оставайтесь ужинать, — предложила Фиона, а Гарри добавил:
— Не отказывайтесь. Я покачал головой:
— Обещал приготовить ужин для Гарета и Тремьена.
— Боже милостивый! — воскликнул Гарри.
— Наконец-то наступит перерыв в бесконечной пицце! Они едят ее девять вечеров из десяти. Гарет готовит ее в микроволновой печи, причем так же регулярно, как заводит будильник, — прокомментировала Фиона.
Мзкки поставила стакан и устало поднялась:
— Думаю, что мне пора. Перкин наверняка ждет от меня новостей.
Нолан вскипел и между бесконечными ругательствами заметил, что, появись Перкин в Ридинге, ему уже давно все было бы известно.
— Ему нечего там было делать, — примирительно изрек Гарри.
— Олимпия умерла на его половине дома, — возразил Льюис. — Он тоже является заинтересованным лицом.
Нолан, опять же сдабривая, причем весьма щедро, свою мысль какими-то анально-генитальными изысками, напомнил, что Тремьен тоже не оказал ему поддержки.
— Они были заняты, — улыбнувшись, ответила Мэкки. — Как вам известно, оба работают.
— Хочешь сказать, что мы нет? — ерническим тоном переспросил Льюис.
— Хочу сказать, что ты можешь считать все, что угодно, — вздохнула Мэкки и, обращаясь ко мне, добавила: — Вы приехали на машине Тремьена?
— Нет, добрался пешком.
— О, тогда... подвезти вас до дома? Я поблагодарил, выразив согласие. Гарри вышел проводить нас.
— Вот ваша одежда, — он протянул мне пакет. — Не знаю, как вас и благодарить.
— Всегда к вашим услугам.
— Грешно злоупотреблять.
Мы обменялись быстрыми взглядами, в которых читалось взаимное уважение, предваряющее начало дружбы, и я подумал, почему из них всех Гарри наименее озабочен тем, очутится ли Нолан за решеткой или нет.
— Он не всегда такой, — начала разговор Мэкки, когда мы отъехали. — Я имею в виду Нолана. Он может быть обаятельным и веселым. Или, вернее сказать, был таким до всей этой истории.
— В сегодняшней газете я прочитал, что вы были с ним помолвлены.
— Да, была. В течение трех месяцев. Пять лет тому назад.
— Что же произошло?
— Мы встретились на Охотничьем балу. К тому времени я уже знала, кто он. Врат Фионы, жокей-любитель. Это было какое-то наваждение. Я с детства любила лошадей — еще не научилась ходить, а уже каталась на пони. А тут жокей-любитель! Познакомились, я рассказала ему, что иногда остаюсь у Фионы. Мы провели вместе весь вечер и... и... всю ночь. Это случилось как-то неожиданно, молниеносно. Не говорите Перкину. Интересно, почему иногда совершенно незнакомым людям выбалтываешь то, что скрываешь даже от близких и вообще от кого бы то ни было. Извините, забудем этот разговор.
— Гм, — пробормотал я, — а что произошло, когда вы проснулись?
— Все это потом закрутилось, как в американских горках. Каждую свободную минуту мы проводили вдвоем. Через две недели он попросил моей руки, и я согласилась. Какое это было блаженство. Я не чувствовала под собой ног. Бегала смотреть скачки, в которых он участвовал... Нолан околдовал меня, говорил, что я приношу ему Удачу.