Страница 12 из 25
Приведенное нами письмо служит образчиком той бесцеремонной прямоты, с которою Каразин отзывался о людях и делах как в частных разговорах, так и в официальных бумагах, не исключая и представлений императору. Неудивительно, что Каразин сумел вооружить против себя всех тогдашних сильных людей, а они в свою очередь сумели избавиться от этого беспокойного человека. Ниже мы еще будем иметь случаи привести примеры подобной же прямоты Каразина, всегда называвшего вещи по их именам.
Мы не знаем, какой результат последовал от этого письма Каразина Александру I. Во всяком случае, дело Харьковского университета по-прежнему было заторможено. Нет сомнения, что всякий другой на месте Каразина, встречая отовсюду одни препятствия и ниоткуда поддержки, давно бы счел себя вынужденным оставить данное дело. Но Каразин, как мы видели, считал дело Харьковского университета делом своей чести; к тому же он слишком любил свою Украину, для которой университет, по его мнению, составлял насущную потребность. И он решил довести дело до конца, каких бы личных лишений и неприятностей оно ему ни стоило. Положение его еще ухудшалось благодаря личным неприязненным отношениям к нему многих из тогдашних людей власти. О Завадовском и говорить нечего: он не терпел Каразина как человека, не дающего ему покоя и могущего без церемонии доводить обо всем до сведения императора. Но вот образчик отношения к нему других сановников. Когда в Харькове состоялись постановления дворян и горожан о пожертвованиях, Каразин послал первое известие о том Трощинскому, при котором он тогда еще числился на службе, будучи уверен, что тот немедленно доведет об этом выдающемся факте до сведения императора. Но Трощинский даже не подумал об этом.
Кочубей, тогдашний министр внутренних дел, к которому Каразин обратился с письмом за два дня до вышеприведенного письма к Александру I, прося его распоряжений о сдаче домов, предназначенных для Харьковского университета, и выдаче денег, следовавших харьковскому дворянству за подводы, – позволил себе сказать, обращаясь к Сперанскому, игравшему тогда в министерстве внутренних дел первую скрипку: «Развяжите меня как-нибудь с этим человеком». При таких-то отношениях с тогдашними министрами Каразин должен был постоянно напоминать им о своем любимом детище, хлопотать за него, просить, требовать. И Каразин делал все это, не оставляя ни на минуту в покое всех, от кого зависело подвинуть дело к окончанию, и делая многое, если не все, за свой страх и на свой счет. И только благодаря такой настойчивости, пренебрежению к своим личным обидам и оскорблениям, щедро сыпавшимся на него, и пожертвованию своими средствами, Каразин довел дело до конца.
Ввиду того, что Потоцкий, не получая нужных средств, прекратил всякие переговоры с заграничными учеными, которых предполагалось пригласить в профессора Харьковского университета, – Каразин решился действовать в этом направлении на свой страх. В бумагах его имеются письма Фихте, Гильденбрандта, Пуассона, Лаланда, Рейха и других, с которыми он вошел в переписку по данному поводу. В то же время Каразин был озабочен и приисканием слушателей для будущего университета. В Харькове он нашел до 50 молодых людей, «годных к непосредственному поступлению студентами». Но этого числа ему казалось мало, и он уговорил Новосильцева, – опасаясь; выступать лично, чтобы не повредить делу, – представить министру народного просвещения записку о необходимости просить, чтобы из семинарий, находящихся в Харьковском учебном округе, не требовали учеников в Петербургскую учительскую семинарию, а помещали их в Харьковский университет. Представление об этом было сделано в июне, а подписано министром только в ноябре. Между тем нужно было заботиться и о приготовлении помещения для университета. Дома для этого были кое-как получены; но их нужно было перестраивать, переделывать, вообще приспособлять к новому назначению. Харьков был тогда еще настолько первобытным городом, что в нем не было представителей многих ремесел, необходимых для постройки и отделки порядочного здания. Лица, которым Каразин поручил продолжать начатые им в Харькове работы, писали ему, чтобы он прислал им необходимых мастеров. Каразин стал просить об отпуске необходимых для выписки мастеров средств. Ему было отказано в этом. Тогда он занял 9525 рублей у разных лиц и на них выписал из-за границы 32 семейства мастеровых, которых и отправил в Харьков (только эти деньги и были ему возвращены).
Благодаря таким экстраординарным мерам Каразина дело открытия Харьковского университета, несмотря на все препятствия, близилось к окончанию. Невыносимое положение Каразина на службе в министерстве народного просвещения, на которой он оставался исключительно ради содействия делу университета, теперь, ввиду близкого благополучного окончания его, заставило Каразина выйти в отставку, которая и состоялась 27 августа 1804 года. Материальное положение его в это время было ужасным. В письме к Сперанскому от 1810 года он так описывал это положение:
«Меня бросили на площади без всякого милосердия! Я издерживал на все про все собственные деньги, нахватывая их где только мог. Но после моей отставки насилу, из милости, выпросил мне добрый князь Чарторыйский столько, чтобы я мог выехать из Петербурга, и к тому в дополнение принужден я был еще заложить последний перстень».
Тем не менее Каразин в это время торжествовал, так как его усилия увенчались успехом: 17 января 1805 года Харьковский университет был открыт, и первым почетным членом избрали, разумеется, его.
Глава IV
Как мы видели, в самый разгар работы Каразина на пользу просвещения России работа эта была парализована прекращением того благоволения, которое имел к нему Александр. Это неожиданное охлаждение, стеснив, а затем совсем прервав деятельность Каразина в данном направлении, прекратило и реформационную деятельность в области народного образования. Начатая на широких основаниях преобразовательная деятельность в деле просвещения России с устранением Каразина приняла обычный канцелярский характер и, вместо осуществления широких планов, которое составило бы настоящую эпоху в нашей истории и дало бы России небывалую силу, привела к самым скудным и жалким результатам.
Чем же было вызвано охлаждение к Каразину Александра, отнесшегося к нему сперва с такой чрезвычайной благосклонностью и некоторое время оказывавшего ему чрезвычайное внимание?
Причины тому крылись как в характере Александра I, так и в характере самого Каразина, и, наконец, в его положении среди лиц, окружавших Александра I в эту эпоху.
Непостоянство Александра I, его изменчивость как во взглядах и настроении, так и в личных привязанностях, слишком известна, чтобы распространяться об этом предмете. Первые годы своего царствования Александр был окружен тесным кружком, состоявшим из Строганова, Новосильцева, Чарторыйского и Кочубея. Отношения его с этими лицами – отношения близкой, тесной дружбы. Но проходит несколько лет – и после Тильзитского мира названные лица сходят со сцены. Наступает очередь Сперанского: он не только министр, но и друг Александра I. Но через несколько лет Сперанский не только падает, но и попадает в ссылку. Затем следует ряд других лиц, пока дело не доходит до мистиков и, наконец, до Аракчеева, Фотия и Магницкого. Привязанность Александра I к Каразину, таким образом, не могла быть прочною уже по характеру Александра I; a быстрому окончанию ее содействовали и личные качества Каразина, и старания окружавших императора.
В характере Каразина были черты, которые, при всей их положительности, делаются нередко в тягость ближним. Мы видели, что Каразин отличался необычайной прямотою. Исполняя буквально просьбу Александра I говорить ему всегда правду – просьбу, которая так согласовалась с его собственным характером, – Каразин, с одной стороны, неизбежно наживал себе врагов среди сильных тогда людей, близких к Александру, а с другой – далеко не всегда был приятен и последнему. Выше уже приводились примеры той резкости, с которою Каразин раскрывал Александру глаза на то, что делалось кругом него. Уже значительно позже, в 1820 году, когда он не представлял для Александра решительно никакого интереса, Каразин говорил ему все ту же бесцеремонную правду, решительно не заботясь о последствиях, как это уже отчасти видно было из приводившихся выше цитат из записки 1820 года и будет еще виднее ниже. Выше мы приводили также образчик того, как говорил Каразин в прошении, поданном императору Николаю, которого он пытался убеждать в невозможности повернуть назад колесо истории. Понятно, что «правда», высказываемая Каразиным Александру I в период благоволения к нему государя, была еще резче, еще бесцеремоннее. В числе напечатанных писем Каразина к Александру I имеются два письма, относящиеся к одному эпизоду, в котором ярко выразилось отношение Александра и окружающих его к вопросу об ограничении верховной власти, о чем в то время было много разговоров.