Страница 43 из 86
– Это не трудно сделать. Я переключу моторы на аккумуляторы через барабаны.
– Ага! Правильно…
В это время из буровой камеры показалась Малевская.
Она сразу поняла серьёзность положения. Если фидера оборвались, снаряд не сможет получать электроэнергию с поверхности.
– Что вы решили? – спросила она коротко.
– Сначала проверим провода на барабанах. Если они в целости – посоветуемся… Проблема не лёгкая.
В молчании все трое поднялись в верхнюю камеру. При их появлении Володя вылез из-за ящика с батареей.
– Там всё в исправности, – сказал он, стряхивая пыль со своего комбинезона.
– Надо, Володя, соединить аккумуляторы с проводами на барабане.
Через несколько минут все помещения снаряда наполнились гудением моторов. За стеной послышался шорох, верхние части колонн давления еле заметно продвинулись в отверстие потолка. Снаряд тронулся с места.
Вдруг Мареев громко крикнул:
– Стоп! Стоп!
Брусков сейчас же выключил моторы и посмотрел на Мареева. Тот стоял, запрокинув голову, и рукой показывал на потолок.
– Что такое, Никита? – в один голос спросили Малевская и Брусков.
Мареев опустил голову и провёл рукой по лбу.
– Барабан не разворачивался, а фидер, я ясно видел, пополз вниз, в снаряд…
Несколько секунд Брусков и Малевская стояли неподвижно, не сводя глаз с Мареева.
– Ну, теперь сомнений больше нет, – произнёс наконец Брусков. – Фидера оборваны где-то там, наверху, и мы, так сказать, на мели…
– К сожалению, это верно.
В полном молчании они спустились в шаровую каюту. Малевская принялась приводить в порядок киноснимки, полученные за последние сутки. Володя открыл учебник и углубился в чтение. Брусков сидел возле него и, сняв с головы берет, сосредоточенно расправлял кисточку на нем. Мареев ходил по каюте, заложив руки за спину, напряжённо думая о чём-то.
– Как это могло случиться? – прервала Малевская общее молчание. – Ведь шланги с проводами на всём пути от поверхности находятся среди измельченной породы… Может быть, барабан заело и шланги из-за этого где-то оборвались?
– За барабаны я ручаюсь, – возразил Брусков.
– Вероятнее всего, – сказал Мареев, продолжая ходить по каюте, – колонны давления прижали к фидерам несколько маленьких, но острых обломков породы и перерезали их… А может быть, от краёв трещины отломились острые осколки, а колонны помогли им повредить фидера…
– Как ни болела, лишь бы умерла… – отозвался Брусков.
– Ну, не торопись хоронить. Мы ещё поборемся.
– Эту пословицу я применил к фидерам, а не к нам. Я и не думаю сдаваться… И вот моё предложение. Пока в наших аккумуляторах ещё сохранилась полная зарядка, используем их и вернёмся на поверхность. Выбросим всё лишнее, облегчим снаряд и поведём его по проложенной трассе наверх.
– Не годится, Михаил! – резко ответил Мареев, останавливаясь перед Брусковым. – Я принимаю лишь те предложения, которые дают возможность двигаться вниз!.. Только вниз! Это во-первых. А во-вторых, как бы ты ни облегчал снаряд, тяжесть его останется огромной, и он сможет подниматься на поверхность не перпендикулярно, а только по наклонной плоскости, по гипотенузе. Это составит около семнадцати километров. Тут уж никакие аккумуляторы не помогут.
– Тогда я не знаю, что предложить…
– Да я тебя и не тороплю, – усмехнулся Мареев. – Ввиду исключительных обстоятельств моя канцелярия будет производить приём предложений круглые сутки. Так что можешь спокойно подумать…
Однако прошли сутки, другие, но никаких предложений не поступало. Жизнь в снаряде протекала по заведённому порядку. Взрослые члены экспедиции поочерёдно несли вахту, но она была пуста и бесцельна, её нечем было заполнить, и вахтенный бродил по помещениям снаряда, стараясь найти себе какое-нибудь занятие. Малевская после вахты принималась за киноснимки или составляла по поручению Мареева описание пути, пройденного снарядом. Но часто она неподвижно застывала со снимком в руках, устремив глаза куда-то вдаль, – было видно, что мозг её напряжённо, мучительно работает над чем-то важным, но неразрешимым. Она встряхивала кудрями и принималась за прерванную работу. Брусков чаще всего лежал в своём гамаке, иногда вдруг вскакивал, бросался к столу и, лихорадочно проделав какие-то вычисления, с досадой швырял карандаш и рвал бумагу. Мареев обычно ходил по шаровой каюте, заложив руки за спину, часто разговаривал с «поверхностью» – с членами Комитета, с Цейтлиным, с выдающимися учёными, инженерами, изобретателями, советовался с ними, рассматривал различные предложения, проекты и затем передавал их на заключение Брускова и Малевской. Это немного заполняло их время.
Все разговоры в снаряде были об одном и том же, о самом главном: как возобновить движение снаряда? Как вдохнуть в него жизнь? Как ликвидировать аварию, которая может стать для экспедиции смертельной?
Эти вопросы обсуждались десятки раз в течение суток. Ответа не было.
Глухое беспокойство охватывало страну – сначала узкий круг людей, близких к организации экспедиции, потом всё дальше и шире захватывая советскую общественность. Созывались экстренные заседания Правительственного комитета, экспертных комиссий.
Третьи и четвёртые сутки не принесли никаких перемен в положении снаряда. Часы протекали угнетающе однообразно. Незаметно росла и ширилась тревога. Молчание вставало стеной, за которой люди тщательно прятали друг от друга свои думы и беспокойство.
Занятия с Володей были единственным способом отвлечься от мучительных дум и возрастающей тревоги. Все члены экспедиции ждали их с нетерпением.
В этот день задолго до назначенного часа Малевская напомнила Володе:
– Что у нас сегодня? Гражданская война? Ты прочёл отрывок из "Железного потока"?
И Володя начал рассказ о восстании миллионов на необъятных российских просторах, о незабываемых походах, о борьбе за торжество социализма, за счастливую жизнь, о великих вождях революции.
Вдруг он заметил, что Малевская, совсем не слушая его, неподвижно сидит, устремив куда-то вдаль широко раскрытые, ничего не видящие глаза.