Время истинной ночи

Селия Фридман

Время истинной ночи

Майклу Уэлану, изумительное искусство которого превращает грезы в явь

ПРОЛОГ

«Не могу поверить в то, что мы этим занимаемся». Начальник колонии Леонид Кейз лежал, вытянувшись во весь рост, на влажной земле Эрны; выброшенные вперед руки стиснулись в кулаки. «Весь этот план — сущее безумие», — думал он. Его недавнее тайное исчезновение из поселка, его полуночный поход по здешним враждебным лесам и наконец его нынешняя засада, в ходе которой он кажется самому себе каким-то местным хищником, в любой миг готовым почуять запах грядущей жертвы… Строго говоря, если уж рассуждать о безумье, то более безумными, чем методы, какими он действовал, были разве что обстоятельства, заставившие его очутиться здесь. И человек, несущий ответственность за все происходящее.

Черт бы побрал этого Яна! Черт бы побрал его разглагольствования! Неужели в поселке не хватало собственных проблем и до его появления? Мало разве того, что люди принялись умирать — да-да, вот именно, умирать, попирая тем самым все достижения человеческой медицины? Неужели в этот кошмар непременно должен был внести свою лепту и Ян?

В груди у Кейза разлилась кромешная тьма отчаяния, а на смену ей накатила самая настоящая паника. Но ему нельзя поддаваться подобным чувствам. Он несет ответственность за судьбу колонии, а это означает, что жизнь ее питомцев зависит от него — от его совета, его участия, а главное, от его собственного хладнокровия. Он не может позволить отчаянию возобладать над собой, равно как не может позволить себе в открытую выразить возмущение поведением собственного главного ботаника. Но иногда ему казалось, что подобная выдержка выше его сил. Богу ведомо, он подписался на все заранее — на все хорошее и на все плохое, прекрасно осознавая, сколько трагедий придется пережить только что основанной колонии, но… ничто не подготовило его к испытаниям вроде нынешнего.

Умерло уже тридцать шесть человек. Тридцать шесть его подопечных. И они не просто умерли: они умерли противоестественной чудовищной смертью — смертью, одна мысль о которой выходит за грани человеческого восприятия. Он вспомнил, как в руки ему рухнуло заиндевелое тело Салли Чанг — настолько хрупкое, что, когда он попробовал приподнять его, оно разлетелось вдребезги, как треснувшее стекло. И тело Уэйна Райнхардта, представлявшее собой к тому времени, как его нашли, жалкий, похожий на медузу комок обтянутой кожей крови, в которой плавали внутренние органы. А тело Фароэна Уайтхавка… «Оно-то и было самым страшным», — подумал Кейз. Не потому, что оно выглядело с виду таким уж отталкивающим, нет, Фароэн сохранился прекрасно, пропорции не исказились, выражение лица казалось практически спокойным. Но во всем теле не осталось ни кровинки, а ведь не могла же вся кровь вытечь сквозь два точечных отверстия на затылке. И тем не менее, по мнению поселковых врачей, дело обстояло именно так. Господи небесный! Поглядев на те черные точки с запекшейся вокруг них кровью и кое с чем похуже, он понял, что они столкнулись с испытанием не такого рода, к встречам с которыми готовила их Земля. Чудовища, известные на Земле только в сказочных и жутких преданиях, кошмары человечества, внезапно обретшие плоть и кровь и набросившиеся на людей… Как бороться с такими тварями? С чего хотя бы начать борьбу? Когда за три ночи до нынешней некая крылатая гадина напала на спящую Кэрри Сэндс и убила ее во сне, а соседка описала Кейзу эту мерзость как существо из восточно-индийской мифологии, он даже не удивился. «Тварь, питающаяся нашими кошмарами», — подумал он. Правда, на этот раз она оказалась не бестелесной, да и полакомиться решила не чем-нибудь, а человеческой плотью.

О Господи… Настанет ли всему этому когда-нибудь конец?

Тридцать шесть мертвых. Из общего числа в три тысячи с лишним колонистов, переживших путешествие в состоянии глубокозамороженного сна, с тем чтобы, восстав под чужим солнцем, предаться душой и телом строительству нового мира. Его, Кейзова мира. И сейчас все они оказались в страшной опасности. Черт побери, на корабле-матке обязаны были предвидеть такую возможность! Предполагалось, что каждая планета, подлежащая заселению, подвергается инспекции — самой тщательной инспекции! До тех пор, пока не будут устранены любые сомнения, все сомнения!.. А уж только потом на планету должны выпускать колонистов. А если сомнения сохранялись, то корабль автоматически перепрограммировался на поиск другой системы. Теоретически подобная процедура обеспечивала стопроцентную гарантию, страхующую эмигрантов с Земли от бесчисленных и легко предсказуемых опасностей, связанных с самим процессом колонизации. Шла ли речь о речных хищниках, неприемлемых протеиновых структурах или о климатической нестабильности.

Ключевым словом во всех тех процедурах и процессах являлась предсказуемость.

Кейз посмотрел в беззвездное ночное небо — чудовищно черное, чудовищно пустынное, чудовищно чужое — и почувствовал, что его бросило в дрожь. Как поведет себя корабль-матка, обследовав тысячи солнечных систем, возможно, десятки тысяч, и так и не обнаружив мира, который целиком и полностью отвечал бы заранее сформулированным требованиям? Разве не может наступить момент, когда его микросхемы начнут «уставать», изнашиваться, когда механическое одряхление самого корабля заставит его сделать выбор, не совсем соответствующий идеальному? Или во всем виноваты программисты, не подумавшие заранее о том, что корабль может забраться в такую даль, пробыв в пути столько времени и так и не присмотрев по дороге ничего подходящего? «Только вперед, — инструктировали они корабль, — обследуй каждую планету, которая попадется на твоем пути, и если она не отвечает сформулированным требованиям, оставь ее и следуй дальше».

Кейз разглядывал ночное небо Эрны, пугающе беззвездное. А как поведет себя подобная программа, когда у нее иссякнет перебор альтернативных возможностей? Когда любой следующий возможный шаг неизбежно выведет корабль за пределы галактики и погрузит в пустоту, плыть по которой, так и не встретив хоть какую-нибудь звезду, от которой можно подзарядиться энергией, пришлось бы целую вечность? Был ли запрограммирован вариант, при котором корабль вслепую ринется в эту пустоту, при котором перспектива вечного одиночества не вызовет короткого замыкания в его микросхемах? Или, вместо этого, корабль примется отчаянно перебирать мало-мальски подходящие планеты, еще остающиеся у него в запасе, в судорожных конвульсиях логики, ищущей спасительное решение, убеждающей самое себя в спасительности или хотя бы в приемлемости этого решения, логики, подхлестнутой уже возникшим отчаянием? Чтобы сделать выбор, который позволил бы наконец разбудить три с лишним тысячи колонистов здесь, на расстоянии десятков тысяч световых лет от Земли, любые коммуникационные каналы с которой давным-давно оборваны.

«Вот этого мы никогда не узнаем», — горько подумал командор Кейз. Махина корабля-матки маячила сейчас высоко в небе, кружа над вроде бы девственной планетой, как приблудная луна. Разумеется, всю информацию, каждую наносекундную запись на протяжении тех девяноста лет, когда шло предварительное обследование, они взяли с собой на планету, — и Кейз изучал эти данные так часто, что теперь, казалось, помнил каждый бит информации наизусть. Ну и что толку? Даже если в записях, сделанных на корабле-матке, ему удастся найти какой-нибудь намек на возможную опасность, чем поможет хотя бы это? Вернуться они не могут. Помощи им ждать неоткуда. Из дома им и посоветовать ничего не смогут. Программисты, создавшие корабль-матку, давным-давно мертвы, равно как и вся культура, частью которой они некогда были. Связь с Землей означала бы необходимость прождать ответа сорок тысяч лет — в том случае, если Земле захочется ответить, если ей будет до их судеб хоть какое-то дело. А ведь никому не известно, во что превратилась родная планета за тысячелетия, ушедшие на то, чтобы они подыскали себе хоть какой-то дом? Временной разрыв чересчур велик, чересчур пугающ, чтобы начать над этим всерьез раздумывать. «Да и не имеет это все никакого значения», — горько размышлял Кейз. Следовало считаться лишь с тем, что они предоставлены самим себе — целиком и полностью, раз и навсегда. С точки зрения колонии и ее обитателей, никакой Земли вообще не существует.