Три времени Сета

— О, Деб… — залепетал побледневший Веселый Габлио. — Зачем же ты здесь… Я не могу на это смотреть… Он и так отдаст тебе овцу, он просто пошутил…

— Пошутил? — приподнял ровные черные брови Красивый Зюк. — А ну-ка, Тино, скажи нам вразумительно, каковы намерения твои? Отдашь ли овцу? Нет ли?

Старик молчал. Узкие плечи его сотрясались от рыданий, кои клокотали под самой глоткой; губы тряслись, и слюна вытекала из углов рта, крупными каплями падая на рубаху.

— Ну что же ты молчишь, Тино?! — выкрикнул Веселый Габлио, от ужаса срываясь на визг. — Отвечай ему! Отвечай, грязный ублюдок! Он переломает тебе все кости, если ты не отдашь ему проклятую овцу! А я не могу на это смотреть! Не могу!

Он простер руки к Красивому Зюку, с мольбой обозревая его бесстрастные черты.

— Отпусти меня, Деб. Прошу тебя, отпусти. Зачем я тебе? У меня нет на овцы, ни пастушки… И я не могу видеть, как ты…

Вор в бессилии рухнул на свой стул и заплакал. Точеные губы Деба изогнулись в презрительной усмешке. Не оборачиваясь, он махнул рукой близнецам, в те, подхватив Веселого Габлио под руки, поволокли его куда-то в угол — сверху Конану не было видно, куда именно. Во всяком случае, спустя пару мгновений они уже вернулись, так же молча встали на прежнее место, к стене.

— Вернемся к нашим овцам, Тино. — Голос Красивого Зюка снова звучал негромко и мягко. — Где ты прячешь свою, а?

— Здесь, — прохрипел старик, качаясь на стуле.

— В этой комнате?

— Под крышкой стола…

Бандит вытащил из-за пояса кинжал с длинным кривым лезвием, подцепил крышку и, слегка лишь надавив, отковырнул ее. По скрипу варвар понял, что сила для этого потребовалась немалая, и в душе его промелькнуло нечто похожее на уважение. Впрочем, сие чувство тут же и испарилось, сменившись другим. В белой руке Красивого Зюка он увидел маленькую золотую фигурку. Овца то была или нет, он не мог отсюда увидать, но по реакции бандита нетрудно оказалось догадаться. Торжествующий его возглас слился с отчаянным стоном Тино, в даже угрюмые близнецы скривились от такого гнусного сочетания нот. Деб же запустил руку в карман и выудил оттуда точь-в-точь такую же золотую фигурку; затем поставил их рядом и откинулся на спинку стула, любуясь своим достоянием. В ответ киммериец достал из мешка пастушку, водрузил ее на крышку трюма таким образом, что, если смотреть на нее чуть под углом, она казалась стоящей вместе с овцами, и попробовал разобрать вязь на ее платье. Действительно, то были древние письмена — однажды Конан видел такие на стене в доме черного мага, — но, конечно, понять их он не умел, а потому убрал пастушку обратно в мешок и вновь занял наблюдательный пост. Словно почуяв что-то, Красивый Зюк поднял голову — варвар едва успел метнуться в сторону, и тень его, слава огненному оку Митры, прошла в волосе от крышки. И все же бандит насторожился. Кивком показав Гане и Мисаилу на лестницу, он холодным змеиным взглядом проводил их широкие спины, не забыв при этом убрать овец в карман.

Сквозь щель киммериец смотрел, как поднимаются по лестнице близнецы, невозмутимые словно зомби, а когда лицо первого приблизилось и он увидел его глаза, ему открылась весьма неприятная истина: эти двое точно были сыновьями Красивого Зюка, а потому как бы он им противен ни был, защищать его они станут непременно. Как же мог талисман так ошибиться, утверждая, что у таких, как Деб, не может быть детей… Сплюнув, Конан подхватил мешок и мягко отпрыгнул от крышки.

Теперь ему оставалось только найти Висканьо. Прилепившись к правому борту с внешней стороны огромной морской звездой, пришпиленной к старому судну, варвар слушал осторожные шаги близнецов, кои то приближались, то снова отдалялись, и клялся Крому не оставить на этом вонючем галеоне ни одной живой души, если Деб сотворил с рыжим такую же подлую штуку, как со старым Тино. Спина его покрывалась холодным потом, когда он представлял переломанные тонкие пальцы Виви; ему чудились жалобно смотрящие на него зеленые глаза мальчишки, а потом добрая и растерянная улыбка Кармио Газа… Если б только он мог знать, что с талисманом… Узри киммериец мертвое тело его, и ему останется только раскрошить всю эту поганую шайку и отправиться к купцу с головой Деба. А вдруг рыжий жив и невредим? И тогда нужно будет всего лишь отобрать у бандита овец и вызнать, где он прячет Висканьо. Конечно, такие, как Красивый Зюк, не открывают свои тайны первому встречному, и сила духа их достаточно крепка, чтобы выдержать любую боль, но Конан на то и не рассчитывал. Зато он мог бы обменять Виви на пастушку — если только парень жив. Участь же самого Деба в любом случае представлялась киммерийцу решенной: таким ублюдкам место на Серых Равнинах, и нигде более. Но для того, чтобы узнать судьбу рыжего, надо его отыскать. А где он может быть, кроме как не здесь же, на старом галеоне?

Наконец шаги затихли. Конан снова поднялся на палубу, но к трюму подходить не стал — он узнал тайну Красивого Зюка, а имея пастушку, можно было пока не беспокоиться о дальнейших действиях бандита — ясно, что тому придется несколько потерпеть, прежде чем он станет властелином мира…

Ярко-белое око Митры уже наполовину опустилось в фиолетовые воды моря Запада; лучи его еще светили сквозь широкие щели в борту галеона, с каждым вздохом темнея и ускользая в черную глубь, ко дну. К тому времени, когда на поверхности остался лишь самый край солнца, киммериец обшарил все судно, во никаких следов пленника не обнаружил. Рискуя нарваться на Гану и Мисаила, он заглядывал в углы и отсеки, хриплым шепотом взывал в сумеречную тишину, всякий раз замирая и прислушиваясь в надежде разобрать посторонний звук. Но только ровный шум моря, плеск волн да голоса из трюма доносились до его ушей. Рыжий был мертв — уверенность в том крепла, и лишь тень сомнения витала в душе, но так отдаленно, что ее можно было спутать с каким-либо иным чувством — например, с голодом или жаждой. И то и другое киммериец испытывал с тех самых пор, как взобрался на галеон и припал ухом к щели в крышке трюма. Сейчас же под ребрами его подсасывало так тоскливо, так смачно, что вскоре только сии звуки и выделял варвар из общего хора окружающей его среды.

Усталый и обозленный, он вернулся на прежнее место и, ничуть не беспокоясь о том, что его услышат, вновь растянулся у крышки, сунув нос в дыру и с вожделением вдыхая волшебные запахи. Там уже начинался пир. Гана и Мисаил накрывали на стол со сноровкой вышколенных слуг, но с лицами по обыкновению насупленными и недвижимыми.

Красивый Зюк, наоборот, сиял; благодушная улыбка, подходящая ему примерно в такой же степени, как юной красотке подходят покрытые густой шерстью ноги, не сходила с его губ; умиротворенный взгляд скользил по комнате, не останавливаясь ни на чем — ни на толстых руках сыновей, что мелькали прямо перед ним, расставляя кушанья, ни на вытянутой физиономии Тино с застывшим, кажется, навсегда выражением вселенской печали, ни на лоснящейся роже Веселого Габлио, снова занявшего свое место у стола, снова растянувшего в бессмысленной ухмылке красные вывороченные губы и снова румяного и довольного жизнью.

Разнообразие напитков и яств чуть было не заставило Конана забыть первоначальный план и спрыгнуть вниз — поторговаться с бандитом по поводу талисмана и пастушки, а заодно хорошенько подкрепиться. Но тут опять начался весьма интересный разговор, и ему пришлось, сглотнув слюну, опять обратиться в слух.

— А что, Деб, ты и впрямь хочешь стать властелином мира? — вопросил Веселый Габлио, запихивая в рот кусок ветчины.

— Да, мой друг, — наконец сфокусировал свой рассеянный взгляд на носу вора Красивый Зюк.

Конан скривился: в устах шемита слово «друг» звучало так погано, будто тот передразнивал Кармио Газа в дурной манере бездарного лицедея.

— Гы-гы-гы! — развеселился вор. — Наш Деб — властелин мира! А неплохо ты будешь смотреться на престоле рядом с самим благим Митрой!

— Ты что, видел Митру? — хладнокровно ответствовал Красивый Зюк.