Страница 22 из 53
— Впрочем, никогда нельзя терять надежды… Отдай мне овцу, Тино… Отдай сам, и я подарю тебе другое будущее.
— Я заплатил за нее Свилио целое состояние! — вдруг сипло заверещал старик. — А ты хочешь, чтоб я уступил ее тебе просто так!
— Хочу, — невозмутимо кивнул Красивый Зюк. — Ох, как хочу, мой друг.
— Не-е-е-ет!
От пронзительного визга Тино даже у Конана заложило уши, а близнецов и вовсе передернуло. И тут голос подал Веселый Габлио.
— Пфу! — позевывая, сказал он. — Какой же ты глупец, старик… Ты что, только нынче познакомился с Дебом? Ты не знаешь, что он может сделать с тобой? Мне и представить-то сие страшно… И пусть Митра отвернется от меня, если к сумеркам ты сам — слышишь, сам! — не будешь на коленях умолять хозяина взять у тебя эту дерьмовую овцу и еще что-нибудь в придачу…
Здесь киммериец полностью был согласен с вором. Дурень Тино, хоть и трясся сейчас от безмерного ужаса, все никак не мог сообразить, что иного выхода у него нет, что он только напрасно теряет время и испытывает терпение Красивого Зюка. Не ему, немощному полубезумному старцу, тягаться с сильными мира сего…
— Не так уж я страшен, — с милой улыбкой покачал головой Деб. — По сути, в душе я еще дитя. Немного избалованное, немного капризное… Потешь мой каприз, Тино. Отдай овцу.
— У тебя уже есть одна… — предложил последний аргумент старик.
— А мне нужно две, — легко засмеялся Красивый Зюк.
Конан заметил, что смех его и в самом деле был довольно неприятный, но не тембром, а смыслом; казалось, какой-то особенной нотой он затрагивает струну нерва, отчего в мозгу сразу разрывается целый сноп раскаленных искр — так холодное лезвие ножа касается свежей открытой раны. В прежние времена, когда для юного варвара любая усмешка в его сторону принималась за оскорбление, за такой смех он не задумываясь развалил бы весельчаку башку надвое.
— Ну зачем? Зачем тебе две, Деб? — в отчаянии воскликнул Тино, коему явно очень не хотелось расставаться со своим сокровищем.
— Чтобы завладеть всем миром, — с обычной улыбкой ответил Красивый Зюк.
Веселый Габлио поперхнулся вином, закашлялся. Старик был поражен не меньше: всем телом подавшись к хозяину, он начал разглядывать его с таким изумлением, словно узрил диковинного зверя. И только близнецы не проявили никаких чувств, из чего киммериец немедленно заключил, что они прекрасно осведомлены о безумных планах Деба.
— Да, друзья, да! — Шемит поднялся, с превосходством оглядел свою банду. — Когда к двум моим овцам добавится пастушка, я стану властелином мира!
Впервые, пожалуй, Конан уловил в голосе Деба истеричные нотки. Сверху он не мог видеть его глаз, но то, что сейчас они горели лихорадочным блеском, не вызывало никаких сомнений. Бандит и вор оказался обыкновенным сумасшедшим, и, хотя киммериец испытывал к этой категории людей непреодолимое отвращение, все же темной силы Нергалова царства в Красивом Зюке не было, и сие уже облегчало задачу, ибо человек есть человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Как истый варвар, Конан предпочитал схватиться с десятком отличных воинов, чем с одним магом либо демоном, чью черную душу он не мог понять…
— Платье пастушки, — тем временем вещал Деб, расхаживая по трюму, — покрыто древними письменами, кои являются ключом к некой магической формуле. Много лет назад мне в руки попал один интересный пергамент… Не стану рассказывать, друзья, каким образом я им завладел и каким образом узнал, что на нем начертано, а то наш Веселый Габлио снова обвинит меня в жестокосердии… Суть не в этом!
— Подожди-ка, Деб… — очнулся старик. — Какой ключ? Какая магическая формула? Я что-то не понимаю.
— Магическая формула написана стигийским мастером Хатхоном — между нами, я полагаю, что он принадлежал к магам Черного Круга — на овцах! Без них пастушка ничего не стоит — обыкновенная золотая безделушка! Но и овцы без пастушки — дерьмо, да и только. Лишь в том случае, если все три, фигурки собраны вместе, они бесценны!
— Значит, пастушка — ключ, а овцы — магическая формула? — проявил сообразительность Веселый Габлио.
— Верно!
— А при чем тут пергамент, из-за которого ты запытал того человека? — сам того не замечая, толстяк ходил по краю пропасти.
— Я не запытал, — обиделся Красивый Зюк. — Он, кажется, выжил. Впрочем, он был так стар… Даже старше нашего Тино… Все равно на его пути уже мелькали облачка с Серых Равнин…
— О, Митра… — пробормотал старик, опуская глаза.
— Так пергамент-то при чем? — не успокаивался Веселый Габлио.
Деб, однако, пребывал в отличном настроении, а потому склонен был терпеливо отвечать на вопросы настырного вора, вместо того чтобы проявить свой истинный нрав.
— Там написано, как пользоваться ключом к магической формуле и что затем следует делать. Видишь ли, мой жирный друг, если овцы и пастушка попадут в твои руки, ты сможешь на них полюбоваться сколь угодно твоей душе истинного романтика, но хоть всю жизнь положи, а как заставить их действовать — ты не узнаешь. В моем же пергаменте сие указано во всех подробностях…
— Значит, тебе нужна пастушка и еще одна овца, чтобы стать этим… ну, властелином?
— О, Га-аблио… — прикрывая глаза, протянул шемит, якобы вне себя от восхищения. — Недаром, видно, лоб твой отмечен этим странным рогом… Несмотря на отталкивающую внешность, ты весьма проницателен…
Вор зарделся от удовольствия, заносчиво оглядел остальных. Так уж, видно, был устроен он природой — просто не замечать насмешки в свой адрес и любую похвалу, пусть даже высказанную таким тоном, как это сделал Красивый Зюк, воспринимать всерьез. Более киммерийца удивило другое: толстяк, кажется, вовсе не услышал отзыва бандита о его внешности и упивался одним лишь словом «проницателен».
Впрочем, и это явно было той же ошибкой природы — ведь всего день назад варвар откровенно сравнил его с обезьяной, но Веселый Габлио переиначил и его высказывание в свою пользу.
— Да, Габлио, да, — вздохнул Деб. — Мне нужна пастушка и еще одна овца, чтобы стать властелином мира. Ах, как мы с вами заживем тогда, друзья! Ты, Тино, получишь во владение все северные земли. А на твоем роге, о мудрец и философ, будет красоваться золотая корона Востока, усыпанная редчайшими самоцветами. Клянусь луноликой Иштар, тебе не придется о том жалеть. Восточные девы в любви горячи, в беседе скромны, а в доме покорны. Детям я отдам… Юг. Дикари сотворят из вас кумиров, мальчики. Да что кумиров — богов! Хотите быть богами? Конечно, хотите… Они будут молиться вам, приносить вам жертвы, возводить храмы ваших имен! Только представьте: в Куше — храм Ганы, в Кешане — храм Мисаила…
«Размечтался!» — фыркнул Конан, жалея, что Красивый Зюк, разгуливая по трюму, не проходит прямо под ним. Тогда можно было б сквозь щель плюнуть ему на голову и…
— …вы все — слышите? все! — будете купаться в золоте! — вдохновенно вещал Деб, не подозревая о страстном желания варвара оплевать его вместе с его радужными мечтами, да и о нем самом, возлежащем на крышке трюма, тоже не подозревая. — И только один бог останется на земле и на небе… Я! Для вас и для всех — я! Слышите?
— Я не отдам тебе овцу, — вдруг ляпнул Тино, багровея. — Я сам хочу стать властелином мира…
Конан чуть не расхохотался вслух, с брезгливостью и насмешкой глядя на эту развалюху, возжелавшую править миром благого Митры. Бандит, стремясь к тому же, был мерзок, страшен, но хоть не смешон. Вот и сейчас красивое лицо его исказила неприятная ухмылка, а из горла вырвался короткий смешок, от коего у Конана снова поднялись волосы на затылке.
Наклонившись над Тино, Деб похлопал его по сухой коричневой руке своей холеной дланью, потом сделал неуловимое движение и… Дикий животный вопль прорезал предсумеречную тишину, эхом отозвавшись со всех сторон порта. Красивый Зюк с недовольной гримасой отпрянул к своему месту, сел. На щеках его выступили пятна болезненного румянца, а ресницы дрогнули, прикрывая странный блеск карих глаз. Тино же, внезапно оборвав крик, в панике уставился на пальцы левой руки, кои болтались словно тряпичные, наспех пришитые кукле из балагана.