Безвременье

Сам Платон ходил из угла в угол с каким-то свитком в руках. За ним, умоляюще простирая руки к старику, следовал молодой еще человек.

— Вот, — сказал Платон, едва я вошел. — Великий оратор Исократ покончил с собой! Любимый ученик Дион убит! Демосфен тоже покончил с собой. Аристотель бежал! Солженицын выдворен! Надо, чтобы кто-то подписал это вот мое волеизъявление.

Платон протянул мне свиток и я прочитал:

"Прошу добровольно уйти меня из жизни, находясь в добром здравии и твердой памяти"

— Никто не подписывает. Спевсипп, племянник, и тот отказывается. Но ты-то чужеземец! Какая может быть причина у тебя не подписать этот документ?

— Справка нужна, — сказал я.

— Какая еще справка?

— Что ты, Платон, находишься в крепкой памяти. А выдать такую здесь уже никто не сможет.

Тяжело было оставлять его в тягостных стенаниях по поводу никак не приходящей к нему добровольной смерти, но я чувствовал, что еще немного, и я сам, без всякого заявления, кончусь здесь, что все-таки казалось мне слишком преждевременным.

Мне снова пришлось пробираться через толпу. которая теперь клеймила кого-то, проклинала, требовала всеобщей и явной смерти, угрожала и... Далее я не расслышал. Только бы мотоцикл оказался в своем уме. Большего мне сейчас не надо было. Когда я садился на него, мне показалось, что он спросил: "Куда?"

— В Смолокуровку, — сказал я и вырулил со стоянки.

75.

Я выехал с противоположной от митинга стороны площади. И сейчас главным было не натолкнуться на патруль стражей, от которых я не ждал ничего хорошего. И тут же чуть не натолкнулся на один из них. Примерное направление своей поездки я знал, но запутаться в лабиринте улиц, улочек и переулков ничего не стоило, особенно если объезжать стороной патрули. И тут в моей голове появилась карта города, даже не карта, я, как бы, видел его с высоты птичьего полета, а особенно четко и ярко были выделены места скопления "голубомундирников" Я знал и место своего нахождения в городе. Не снижая скорости, обходил я опасные кварталы, траектория моего движения была причудливой, но я все же благополучно вырвался из города.

По знакомой уже дороге мчался я в Смолокуровку, зная, что если даже и не встречу там Прова, то, во всяком случае, найду там приют, понимание и сочувствие. Посреди дороги в свете фары показалось какое-то чудовище, замахало руками, приказывая остановиться. Я поддал газу, намереваясь проскочить мимо него на большой скорости (встреч и приключений мне уже хватало!). но тут же резко и затормозил. Передо мной, устало улыбаясь, в каких-то невообразимых лохмотьях, но живой и здоровый, стоял Пров. На шее у него болтались лапти. Мотор зачихал и смолк.

— Здравствуй, Мар! Нисколько не сомневался, что подбросишь меня до города.

— Что с тобой, Пров?

— Да сейчас и расскажу. Согреться бы только немножко...

— Садись, домчим до Смолокуровки в один миг.

— Нет, в Смолокуровку нам сегодня нельзя.

— Да что случилось? — не на шутку встревожился я.

— Все расскажу. У тебя, похоже, тоже куча новостей?

— Да уж есть кое-что...

— Давай, Мар, куда-нибудь в сторонку. Костерок разведем. Погреемся, да поговорим.

Я развернул мотоцикл. Пров упал на заднее сидение. На малой скорости, вглядываясь в обочины, проехали мы метров четыреста. Едва заметная тропинка уходила в лес. Еще метров пятьсот мы катили по ней, пока Пров не коснулся моего плеча, как бы говоря: "Остановись".

Я отдал Прову свою кожаную куртку. Он не возражал, видимо, здорово продрог. Ходить по сухой хвое босиком, по-моему, было не очень приятно.

— Жди, — сказал я ему и пошел собирать сушняк, которого здесь оказалось предостаточно.

Пытаясь представить, как сделать так, чтобы не допустить лесного пожара, я каблуком сапога провел круг, но разжиганием костра занялся сам Пров. Он уже был обут в свои огромные лапти. Я присел рядом на корточки и ждал, когда язычки пламени побегут по сухим ветвям, и Пров, согреясь, разговорится. Каким-то образом ему удалось справиться с возжиганием огня. Костерок весело запылал, приятный дымок ненавязчиво полез в глотку. Пров еще повозился с костром, ломая и складывая ветки, потом присел рядом, спросил:

— Узнаешь маскарадный костюм?

— Конечно, — ответил я. — Во всяком случае, похож.

— Нет, он не похож, Мар. Он именно тот самый и есть. Твой "менестрель" — это я. Ты, входя в Смолокуровку, встретил именно меня. Это я сидел на лавочке с гитарой в руках и распевал песни.

— Зачем? — спросил я. Явь, похоже, становилась все бредовее.

— Попытаюсь рассказать коротко и понятно все, как было. А зачем все было, это уж другой вопрос. — Он помолчал, поправляя костер, заговорил, тщательно подбирая слова, видимо, действительно хотел быть кратким. — Мы с тобой расстались в коридоре Космоцентра. Я шагнул в никуда, которое оказалось каким-то странным миром. Все события в нем происходят в одно мгновение. Но об этом чуть позже. Там я встретил без-образного. Это его мир, а вернее, он сам и есть этот мир. Для человека же этот мир неуютен, болезнен, враждебен. Мы поговорили. Потом он подарил мне время.

— Время? — переспросил я.

— Да, это не предмет, не явление, даже не информация. Может, намек. Подарок состоял в словах: "Теперь ты знаешь". И этот подарок я должен передать и тебе. Мы, как бы, вдвоем владеем этим подарком. Так вот, Мар, я передаю  подарок без-образного и тебе: Теперь ты знаешь!

— Что я знаю? — Похоже, эпидемия сумасшествия коснулась и Прова.

— Что у тебя есть время, со знаком плюс, минус, равное нулю, бесконечности, а также какой-то постоянной величине.

— Ты хоть сам-то понимаешь, о чем говоришь?

— Нет, Мар, пока не понимаю. Но я делаю все так, как просил без-образный. Ты взял время?

— Да что брать-то?

— Время, подаренное без-образным.

— Ну, взял, если ты так хочешь...

— После этого меня выдернуло из мира без-образного и бросило в какой-то другой мир, где я лежал в саркофаге, а информация в виде алмазных блесток стекала на стенки и крышу саркофага. Затем встреча с тобой, записка, в которой, кстати, я должен был передать тебе сообщение о времени. Но, похоже, смысл записки кто-то изменил.

— Кто? — спросил я.

— Не знаю, Мар. Дальше меня просто выкинули из саркофага, не оставив даже одежды. Пришлось грабить пугала на огородах. И тут я сообразил, что одежда, которую я собираю, и есть одежда того самого "менестреля", которого ты видел в Смолокуровке и который в городе передал нам план дальнейших действий. Твой "менестрель" — это я и есть.

Я уже понял жуткую правду, но не перебивал Прова.

— Там, в городе, я передал нам план, следуя которому, мы оказались переброшенными в прошлое. Это, конечно, произошло, когда мы с тобой на миг вырвались из анклава и повернули назад. Помнишь?

— Помню, — ответил я. Какая-то апатия начала овладевать мной.

— Произошел уже ряд известных нам событий. И вот я сижу перед тобой и рассказываю. А дальше мы, вернее, я, встречу тебя и себя в городе, передам план, и с ними произойдет тот же ряд происшествий, что уже произошел с нами. И Пров снова встретит Мара, споет ему песню, потом направит в прошлое. Это будет происходить до бесконечности.

— Занятная ситуация, — согласился я — Со временем население этого анклава будет состоять в основном из Провов и Маров.

— Ты правильно ухватил суть ситуации. Прервать эти бесконечные круги можно, видимо, только при встрече с "менестрелем" в городе. А именно: дать Прову и Мару другое задание. Например, вернуться в гдом...

— Но если мы в начале второго путешествия вернемся в гдом, значит, мы не сможем вот так просто посидеть у костерка, — возразил я. — Этого события просто-напросто не будет. А раз его не будет, Пров и Мар получат план, который и приведет их к этому костру.

— Да, круг. Бесконечное скольжение по кругу. И как разорвать его, я не знаю, — сказал Пров, помолчал и добавил: — Поесть бы чего-нибудь...