Безвременье

Дьявол! Это не человек — дьявол! Я закрыл ладонями уши. Будто пожалев меня, тень внезапно остановилась как вкопанная, вытянувшись во весь рост и истерически заломив руки. На смену воплю пришло неясное бормотание. "Слава Богу! — облегченно подумал я. — Кажется, угомонился". Но последний взрыв безумия (иначе это не назовешь) развеял в прах мое поспешное предположение.

— А-а-а-а! — прорезал наступившую было тишину истошный крик. — А-а-а-а! Язна — ю! Зови — и! При-де-хо-хо-хот...

Это рыдающее "при-де-хо-хо-хот" было произнесено горько, с надрывом. В нем чувствовалась какая-то обреченность, неизбежность чего-то страшного и... желанного.

Я видел, как поникшая тень, обхватив голову руками, медленно раскачивалась в поблекшем свете умирающего огня. Так убаюкивают плачущего младенца.

— Ой-я-а-а! — тоскливо прозвучало еще раз и в следующее мгновение неподвижный воздух ночного безмолвия огласился долгим и нестерпимым, как зубная боль, воем. Черная тень молниеносно сорвалась с места и, прочертив наискосок шершавую поверхность разлома, пропала. Унылый вой отдалился, стал тише, тоньше и, наконец, превратился в еле уловимый писк.

На исколотой голубоватыми лучами звезд земле воцарился покой.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил я шепотом своего друга.

— Нет, — ответил Пров. — Но, может быть, здесь и не нужно ничего понимать.

65.

Каллипига сдала пленных философов военному патрулю, посоветовав обращаться с ними гуманно и готовить к отправке. И хотя день уже клонился к вечеру, энергия деятельности в ней не иссякала. Теперь она вместе со мной, разумеется, направлялась в городище Лар. Еще во времена увлечения религиями она предложила мне создать эти развалины, не предусмотренные планом Фундаментала. "Религия возможного-невозможного" — так назвала она свое изобретение. Мне льстило, что здесь должны были поклоняться некоему "виртуалу", "виртуальному Богу", в коем, разумеется, я видел себя. Не каждый влюбленный удостаивается от своей возлюбленной чести быть возведенным в ранг божества. Я не протестовал, потому что этот мир, пусть пока и небольшой, включающий в себя лишь Сибирские Афины, Смолокуровку, да еще несколько деревенек, этот мир, уже огромный, содержащий в себе тысячи звезд, создал именно я.

И даже то, что руины Лара оказались где-то на отшибе, на самом краю созданного мною обитаемого пространства, меня не расстраивало. Раз так Каллипига хочет, значит, так и будет. А то, что сюда забредали лишь редкие паломники, меня не волновало. Ведь, вообще-то говоря, мне хотелось поклонения одного единственного существа — самой Каллипиги.

Игрища, мистерии в Ларе она всегда проводила по ночам. Зрителей не было. Только она, я, развалины и звезды. Самоснимающееся платье сползало с нее, Каллипига дрожала от ужаса, а я привычно исполнял роль Бога. Свой ужас она не разыгрывала. Я чувствовал, что она действительно находится на грани помешательства, сладкого, желанного. Но отказать ей не мог, да и не хотел. Ведь, когда я восставал из небытия, она набрасывалась на меня с неистощимой яростью и страстью. И к утру от меня мало что оставалось, перводвигатель начинал давать сбои и в созданном мною мире происходили катаклизмы: падала звезда, начинал протекать где-нибудь водопроводный кран, диалектики становились метафизиками, исчезала соль из магазинов. Да мало ли что еще... Я, конечно, все потом восстанавливал.

Игрища свои она называла "Смертью виртуального Бога".

Я сжал и разжал пространство, и мы очутились в Ларе. Два человека бродили по развалинам. Я знал, что встречусь с ними здесь и сейчас.

— Они что, будут бесплатными зрителями? — спросил я.

— Почему это бесплатными? — удивилась Каллипига. — Аванс они уже внесли, а остальное заплатят потом.

Игрище началось... и кончилось.

Эти двое постепенно приходили в себя. Я им завидовал: они пережили ужас, смерть и теперь рождались вновь. Я их жалел. Они переживут рождение, смерть и ужас. Я их любил, ведь они оба невольно послужили толчком ко всему, что произошло со мной. Я их ненавидел, ведь это они хотели изменить все, что со мной происходило, происходит и будет происходить. Я все еще оставался диалектиком. Каллипига сидела со мной возле потухающего костра и я понял, что никаких катаклизмов сегодня в созданном мною мире не произойдет.

— Зови этого — Мар, — сказала она.

— А того?

— Спросишь сам.

Мне незачем было спрашивать его. Я с ним не раз встречусь в его будущем и прошлом. Он сам еще не знал своего настоящего имени.

— А как звать тебя — спросил я Каллипигу.

Она погладила меня по затылку и ответила:

— Бэтээр...

Те двое, сидящие по другую сторону костра, молчали. И это молчание было для них тягостным.

— Ну, вот и встретились, — наконец сказал тот, который называл себя Провом. — Провалиться мне на месте, если все не обставлено по высшему разряду!

— Дьявол... — еле выдавил из себя Мар. — Вернее, его тень...

— Здесь он — Бог, — сказала Каллипига.

— Да никакой я не Бог, но и не дьявол.

— Кто же ты? — вяло спросил Мар.

— Обыкновенный виртуальный человек...

— Виртуальный, значит, возможный, — сказал Пров.

— Нет, — пробормотал Мар. — Он — невозможный. Его не может быть.

Мар все еще боялся меня и коченел от страха.

— Я есмь.

— Ладно, — сказал Пров. — Есмь, так есмь. Но что ты — добро или зло?

— Хорошо, когда есть кому задавать вопросы. Я и добро и зло в один и тот же миг и в одном и том же отношении.

— Еще прекрасней, когда на них получаешь ответы, — сказал Пров. — А если в разное время? И в разных смыслах?

— Для меня нет разного времени. Для меня вообще нет никакого времени. Для меня все происходит в один миг.

— Даже, если события разделены пространством?

— И пространства для меня нет. Все возможные события происходят для меня в одной точке, не имеющей размеров, и в один миг, не имеющий длительности.

— Значит, ты можешь провидеть будущее?

— Для меня нет будущего.

— А наше будущее? — Пров задал слишком сильный вопрос.

— Что ж... Ваше будущее я действительно знаю.

— А наши цели?

— Ваша цель, как и цель любого людо-человека или просто человека, — убить возможность, превратив ее в действительность.

— Может и так, — согласился Пров, — но это слишком обще. Какова наша цель здесь, в этом анклаве?

— Та же.

— То есть, ты хочешь сказать, что мы явились сюда с единственной целью: убить тебя, без-образный?

— Я не хочу сказать, я сказал.

— Давай-ка, по порядку. — Пров удобнее устроился возле угасающего костра. — Мы живем в другом мире, без-образный. Плох он или хорош, но это наш мир. И вот в наш мир происходит чье-то вторжение. Это беспокоит меня. Сначала березовая роща, потом Смолокуровка, затем город Сибирские Афины... Наверное, что-то будет и дальше. Откуда все это взялось?

— Все это создал я, без-образный, как ты говоришь.

— Для чего?

— Для того, чтобы был плацдарм для вторжения.

— Куда ты собираешься вторгаться?

— Я никуда не собираюсь вторгаться.

— Понятно... Куда кто-то собирается вторгаться с этого плацдарма?

— В вашу действительность.

— Зачем?

— Чтобы изменить вашу действительность.

— А это возможно?

— Нет.

— Тогда зачем вторгаться в нашу действительность?

— Чтобы изменить ее.

— Но ее изменить нельзя.

— Нельзя.

— Понятно... Круг... Надо было сначала научиться задавать вопросы.

— Да. В каждом правильно поставленном вопросе уже содержится и правильный ответ.

— То есть, задавать правильные вопросы бессмысленно, потому что ответ на них уже известен.

— Да.

— А неправильные вопросы задавать бессмысленно, потому что на них все равно нет ответа.

— Да.

— А среднего пути нет?

— Есть.