Страница 130 из 143
В начале сентября я отправилась с экскурсией на север, в Мурманск, он поехал в Ташкент.
О настроении и общих впечатлениях от поездки лучше всего расскажут выдержки из его двух писем.
"Поезд настроен исследовательски. Он останавливается на каждом разъезде. Но ведь и я хочу рассмотреть все поподробней и пообстоятельней.
...На каждой остановке - шумливый восточный базар, едем до следующей опять его проглатываешь и так далее до... очевидно, до Самарканда.
...Я уже пятый день как в Самарканде. Очень любопытно. Первый день я метался, стараясь охватить все, а затем понял, что лучше не форсировать неизвестное, а брать его постепенно. Упрямо подучиваю узбекский язык.
...Живу я на экскурсбазе в одной из келий медресе Тилля-Кери. Вначале, когда я занимал келью один, было удивительно хорошо, но после, когда ко мне стали вселять других туристов, настроение мое сильно понизилось. Но все это пустяки. В голове у меня сейчас не совсем пусто. Особенно по утрам, когда я сижу в чайхане над своей пиалой и разглядываю посетителей и проходящих.
...Впечатлений так много, что я еле успеваю их осмыслять. Не знаю, конечно, пока трудно забегать вперед, но, кажется, это путешествие принесет довольно много материала".
Использовать богатый материал, осмыслить и привести в порядок впечатления ему не скоро удалось. По приезде в Москву он сразу почувствовал себя в окружении "московских злыдней". Неприятности ждали по службе. Непрекращавшаяся компания чистки аппарата дошла наконец и до редакции "Гудка". В анкете Кржижановского в графе "происхождение" стояло: "дворянское". Ему еще при поступлении на службу советовали написать: "сын служащего", но он заупрямился. Теперь это упрямство, а может быть, и инспирированная Лебедевым-Полянским резолюция увольнения из БСЭ в трудовом списке привела к тому, что пришлось уйти из редакции. Снова захлопнулась служебная калитка и в этот раз навсегда. Одна беда вела за собой другую... В Москве, как я уже раньше говорила, началась разгрузка города, шла общая паспортизация. Для получения паспорта требовалась справка с места службы или из писательской организации. С. Д. был без службы и ни в какой писательской организации еще не состоял. Только дружеское вмешательство Никитиной, форсировавшей его вступление в групком драматургов, помогло получить необходимую справку.
Придя вечером домой, я застала записку: "Милая Наточка. Ужасно досадно, что я не могу с вами тотчас же поделиться своей усталостью+радостью. Эти два дня были для меня днями отчаянного напряжения, но у меня в кармане результат: паспорт. Завтра утром около десяти - у Вас... 8 ч. 30 м. вечера".
Впечатления от поездки в Среднюю Азию все же получили отражение в его книге "Салыр-Гюль", но только одна глава из путевых очерков попала в печать, в журнал "Тридцать дней".
"Всю мою трудную жизнь я был литературным небытием, честно работавшим на бытие".
Иногда спрашивают, как могло случиться, что Кржижановский, несомненно талантливый писатель, проявивший себя в самых разнообразных жанрах, при жизни так и не увидел своей беллетристики в печати. Объяснение находят в том, что произведения Кржижановского не были актуальными, не отражали современности; к тому же у него был трудный характер.
История показывает, что трудный характер не помешал многим талантливым мастерам слова продвинуть свои работы в свет и добиться известности.
Если актуальными считать произведения, являющиеся живым откликом на текущую действительность, ответом на социальный заказ, пропагандой насущных идей сегодняшнего дня, то рассказы, новеллы Кржижановского актуальными назвать нельзя.
В то же время отказать им в современности было бы несправедливо и недальновидно. Современность слагается из многих пластов. Жизнь, протекающая в верхних пластах, легко поддается наблюдению и анализу. Иное дело жизнь глубинных пластов. Увидеть и понять сущность ее движения может только писатель-мыслитель. И таким писателем-мыслителем был Кржижановский.
Его отношение к революции и ее преобразованиям было сложным и подчас противоречивым. Он всецело принимал изменения в результате происшедшего в стране политического и социалистического переворота, допускал применение силы в революционной борьбе и защите ее завоеваний.
Иначе обстояло дело с переоценкой духовных ценностей и с декретизированным внедрением в сознание людей новой идеологии.
Свое мировоззрение Кржижановский вырабатывал в процессе длительной борьбы с самим собой. Он прошел не только через боль сердца, но и через еще более жестокую боль ума:
"Мыслить - это расходиться во мнении с самим собой. Искусство думать легкое, а вот искусство додумывать труднее всего. Самый медленный процесс -процесс додумывания, до мускула, до превращения мысли в дело".
Догматизм, упрощенчество он считал величайшим злом для человеческой культуры:
"Самое омерзительное на свете: мысль гения, доживающая свои дни в голове бездарности"[Записные книжки].
Уже в юности у него наметился отход от умозрительного понимания мира и переход к практическому восприятию его. Предстоял выбор между Кантом и Шекспиром, и Кржижановский решительно и бесповоротно встал на сторону Шекспира:
"Когда человек подмечает смешную сторону познания истины, он забрасывает свой философский участок и обращается к искусству, подает апелляцию на понятия суду образов" [Там же].
В дальнейшем он не отказывается от постановки философских вопросов, не отказывается от понятий, но учится искусству видеть их.
Значительная часть рассказов Кржижановского носит проблемный характер. Это персонифицированные процессы мышления, осуществляемые действующими персонажами.
Герои рассказов не наделены яркими, сложными характерами: они нужны автору как смысловые образы, ведущие игру. Но это и не схемы. Это - живые люди, мыслящие и действующие страстно, с предельным напряжением. "Эмоция в мысли, - по словам Кржижановского, - это обертон в тоне". Язык персонажей сходен с языком самого автора, который, распределив роли партнеров, зорко следит за ходом интеллектуальной битвы. Для этой битвы не требуется описания подробностей быта: отсюда тот же лаконизм в изображении реальных условий, что и в изображении характеров. "Меня интересует не арифметика, но алгебра жизни".
В записных книжках Кржижановского есть указания на метод его работы:
"Обращаться с понятиями как с образами, соотносить их как образы - вот два приема моих литературных опытов"[Записные книжки].
Излюбленные средства, которыми располагает Кржижановский: гипербола, ирония, парадокс, фантазм.
"Фантастический сюжет - метод: сначала берут в долг у реальности, просят у нее позволения на фантазию, отклонение от действительности; в дальнейшем погашают долг перед кредитором - природой, сугубо реалистическим следованием фактам и точной логикой выводов"[Там же].
Именно логике выводов автор придавал наибольшее значение: "Я не один. Со мной логика".
Толстой говорил, что главный герой его рассказов Правда. О Кржижановском можно сказать, что главный герой его рассказов Мысль, живая человеческая мысль, прародительница всей материальной и духовной культуры, мысль оживающая, падающая, поднимающаяся, колеблющаяся, но всегда обращенная к свету, как стрелка магнита, всегда обращенная к северу.
В защиту мысли Кржижановский вел свою трудную битву, в защиту прав каждого человека на мышление, на образование своего мировоззрения. Именно потому, что он был рыцарем Мысли, его произведения были современны, современны сейчас и останутся современными еще на долгие годы.
Творчество Кржижановского сложно, многотемно, многогранно. Те несколько замечаний, которые я высказала на этих страницах, ни в коей мере не раскрывают его богатства. Оставленное им большое наследство еще ждет своего вдумчивого и серьезного исследователя: