Страница 2 из 60
КУЗНЕЦ ИЗ БОЛЬШОГО ВУТТОНА
Перевод И. Кормильцева
Была однажды на белом свете деревня: не так давно для тех, у кого память долгая, не так далеко для тех, у кого ноги длинные. Звалась она Большой Вуттон, но не потому что была большой, просто больше, чем Малый Вуттон, таившийся неподалеку в лесной чащобе. Но хоть и невелико было местечко, а все же жило в нем порядочно народу — плохого, хорошего, всякого, — как водится.
Вуттонцы по большей части были людьми зажиточными. Слыли они в округе искусными в разных ремеслах, особенно в поварском деле. Была в Вуттоне просторная Общинная Кухня, а хозяйничал на ней Кухмейстер — лицо важное и всеми уважаемое. Дом Кухмейстера и Кухня примыкали к Ратуше — самому старому и красивому зданию во всем Вуттоне. Крепкий камень пошел на ее стены и добрый дуб, и содержали Ратушу в образцовом порядке, хотя позолоты давно уже не обновляли. В Ратуше собирались вуттонцы посовещаться, посудачить и просто повеселиться по общим праздникам и семейным торжествам. Так что Кухмейстер без работы не скучал, поскольку где праздник, там и застолье. А праздников в году было немало, хотя так уж вышло, что на зиму выпадал всего лишь один. Зато как его ждали!
Праздничали целую неделю, а вечером последнего дня давали Пир Добрых Детей. Не просто было попасть на этот пир: званы на него бывали всего двадцать четыре ребенка. Конечно же, не все достойные дети на него попадали, а по недосмотру случались к столу и недостойные, но в таком деле без ошибок не обойдешься. А главная загвоздка заключалась в том, что справляли этот праздник один раз в двадцать четыре года, так что нужно было еще и вовремя родиться. По такому важному случаю полагалось Кухмейстеру проявить себя наилучшим образом и наготовить много всяких лакомств, и перво-наперво, как того требовал обычай, Большой Кекс. От того, насколько хорош (или плох) выходил Кекс, и зависело, какую о себе память оставлял Кухмейстер — ведь редкому Кухмейстеру доводилось дважды стряпать Большой Кекс.
Но вот как-то раз случилось небывалое — ко всеобщему изумлению Кухмейстер заявил, что ему нужно на время отлучиться. Сказал — и тут же уехал, а куда — неведомо. Когда же через несколько месяцев он вернулся, все приметили, что стал он совсем другим человеком. Прежде был он хоть и добродушным малым, любившим чужое веселье, однако ни в пиру, ни в миру лишнего слова не ронял. А тут зачудил: потешал всех постоянно странными выходками, за столом распевал вместе со всеми легкомысленные песенки, что Кухмейстеру никак не к лицу. Но хуже всего было то, что вернулся он не один, а с Учеником.
Само по себе оно бы и ничего — в должное время каждый Кухмейстер брал себе Ученика и учил его с тем, чтобы со временем Ученик подменил Кухмейстера в работе. Когда Кухмейстер уходил на покой или умирал, Ученик занимал его место. Но именно нынешний Кухмейстер все тянул с выбором Ученика, все приговаривал, что, мол, время еще не пришло, а вот когда придет, тогда и видно будет. И вдруг возьми и приведи с собой Ученика, мальчишку, к тому же чужака, невесть откуда взявшегося. Мальчик был на вид смышленей вуттонских парней, вежливый, поворотистый, недерзливый — да только больно уж зелен. Было ему на вид от силы лет пятнадцать. Однако мастеру видней и советовать ему неприлично. Так что мальчишка остался жить у Кухмейстера, пока не подрос и не завел себе собственный дом. К чужаку вскоре привыкли, даже друзья у него завелись. Все они, как и Кухмейстер, звали его Эльфи, но для остальных он был Ученик, или попросту — Ник.
Следующее странное событие заставило себя ждать три года. Одним чудесным весенним утром Кухмейстер снял свой высокий белый колпак, аккуратно сложил чистые фартуки, повесил на крючок белый халат, взял ясеневый посох и дорожную сумку и отправился путешествовать. Видел это один только Ученик.
— Прощай, Эльфи, — сказал Кухмейстер Ученику. — Я оставляю тебя одного на хозяйстве. Управляйся, как умеешь, а умеешь ты неплохо. Думаю, все обойдется. Если мы снова свидимся, ты мне обо всем расскажешь. А людям скажи, что я снова в отлучке, но на сей раз — навсегда.
Что за шум поднялся в деревне, когда Ник передал вуттонцам слова Кухмейстера!
— Какова выходка! — возмущались они. — Уйти просто так, не предупредив, не попрощавшись! Что мы будем без него делать? Он себе даже замены не вырастил!
В конце концов за неимением лучшего назначили Кухмейстером одного вуттонца, который готовил достаточно сносно. В молодости ему даже случалось помогать Кухмейстеру, когда на Кухне бывала запарка, но Кухмейстер теплых чувств к нему не питал и в учение брать не хотел. Теперь этот человек был уже немолод, обзавелся домом и семьей. Все его считали основательным и рачительным хозяином.
— Такой не сбежит, — поговаривали вуттонцы, — а плохая стряпня все же лучше, чем никакая. До ближайшего Большого Кекса еще семь лет, а там, глядишь, чему-нибудь и научится.
Нокс (а именно так звали нового Кухмейстера) остался доволен таким оборотом дел. Ему всегда хотелось быть Кухмейстером, и он никогда не сомневался, что с этим делом справится. Иногда, оказавшись на Кухне в одиночестве, он надевал на голову высокий белый колпак, смотрелся в надраенную до зеркального блеска сковороду и говорил сам себе:
— Привет, Мастер! Как тебе идет этот колпак! Сидит как влитой. Я верю в твою удачу, Мастер!
Поначалу дела и впрямь шли недурно. Нокс старался изо всех сил, а Ник ему помогал. Разумеется, Нокс многому выучился у Ника, исподтишка за тем подглядывая, хотя он даже сам себе в этом бы не признался. Но время шло своим чередом, и близилась пора стряпать Большой Кекс. Про себя Нокс давно уже беспокоился по этому поводу. За семь лет он научился стряпать вполне приличные кексы и пирожные для рядовых праздников, но знал, что Большой Кекс вуттонцы ждут подолгу и поэтому в случае неудачи пощады от злых языков не жди. Ладно бы еще одни дети, но ведь маленькие кексы из того же теста и той же выпечки раздавались, по обычаю, всем взрослым, которые помогали стряпать и накрывать на стол. От Большого Кекса все ждали чего-то нового и необычного, так что нельзя было обойтись простым повторением прежних прописей.
Как казалось Ноксу, Большой Кекс должен быть первым делом сладким и красивым. Поэтому он решил, что покроет его со всех сторон сахарной глазурью (а надо сказать, что Нику глазурь удавалась на диво). «Это придаст ему чудесный волшебный вид»,— думал Нокс про себя. Нокс мало разбирался во вкусах детей, но твердо знал, что дети любят сладкое и волшебное. Он считал, что уже вышел из возраста, когда ждут чудес, но к сладкому оставался и сам неравнодушен. «Ах, волшебство! — сказал он. — Какая удачная мысль!» И тут же ему пришло в голову водрузить маленькую куколку в белом платье на макушку Кекса, вложить куколке в ручку волшебную палочку со звездой из серебряной фольги, а по кругу пустить надпись розовой глазурью: «Королева фей».
Но когда он перешел от рассуждения к делу, то обнаружил, что имеет самое смутное представление о том, что же кладут в Большой Кекс. Тогда он перелистал записи прежних Кухмейстеров. Они его озадачили. Он мало что понял, даже там, где удалось разобрать почерк. О многих упомянутых там пряностях он не имел представления, о других запамятовал, где их искать, а времени оставалось в обрез. Впрочем, почесав затылок, Нокс вспомнил, что кое-какие из этих пряностей могли заваляться в старом черном ларце с множеством ящичков, в котором прежний Кухмейстер держал специи для особых оказий. С тех пор как Нокс стал Кухмейстером, ларец ни разу на глаза ему не попадался, но, поискав получше, он нашел его на верхней полке в кладовой.
Он снял ларец с полки и сдул с крышки пыль; к великому его огорчению, тот оказался почти пуст, а немногие пряности, которые еще оставались, усохли и заплесневели. В одном из угловых отделений Нокс нашел маленькую звезду, размером не больше шестипенсовой монетки. Звезда была сделана из чего-то похожего на старое, почерневшее серебро.