Погоня

Золотинка вглядывалась в угнездившийся среди ядовитых зарослей дворец, и в сердце ее томилась тревога. Она все больше склонялась к мысли, что дворец — это язва больной земли, а не свидетельство и предвестник близкого возрождения. И напрасно угнетенные неудачами пигалики обманывают себя надеждой отыскать в этом двусмысленном явлении нечто утешительное, открытое в будущее.

Пять хорошо подготовленных разведчиков нашли в блуждающих дворцах смерть, а тайна безличного, самопроизвольного колдовства стала как будто еще темнее. Теперь пигалики посылают тем же путем Золотинку, не обещая ей за это даже прощения, и она несется сломя голову, без рассуждений готовая быть шестой, потому… Потому, наверное, что давно уже непонятно как и с какой стати ощущает безмерную ответственность за порядок и благоустройство во всей вселенной, потому что болеет душой за мироздание.

Она поймала себя на этой мысли и усмехнулась.

Нужно было однако приниматься за дело, искать подходы к дворцу, Золотинка совершенно не представляла себе, как можно пройти к дворцу напрямую через заросли едулопов. Видимо, никак. Тут и птица не пролетит, упадет камнем, едва опустится ниже облаков.

Золотинка зашуршала в ветвях, нащупывая ногами опору, когда послышался голос… потом совершенно явственно — топот копыт. Сквозь просветы между жухлыми ветвями можно было насчитать трех… и даже четырех всадников в кольчугах и при оружии. Золотинка прижалась к стволу.

Понятно, это были не искатели блуждающего дворца, а совсем наоборот. Последние сомнения на этот счет скоро развеялись: всадники гикнули, помчались, нахлестывая коней, и Золотинка, скосив взгляд, успела приметить нескольких человек в подлеске среди полузасохших сосен — опрометью кинулись вглубь леса в очевидном намерении избежать встречи.

Всадники это так и поняли, они скакали напропалую, пытаясь перехватить беглецов прежде, чем те достигнут недоступной для лошадей чащи. Лес огласился воплями, конским топотом, и все покатилось, затухая в дебрях.

Четверть часа спустя Золотинка спустилась наземь и двинулась тем же путем, каким ехала прежде с дозором стража — пустошью по краю посадок. Здраво рассуждая, надо было предположить, что великокняжеские стражники не догонят беглецов и вернутся к зарослям едулопов, чтобы продолжить объезд. Самое благоразумное в этом случае двигаться у них за спиной.

Заросли едулопов тянулись неровной серо-зеленой грядой, их неумолчное шуршание и самый вид толстых ребристых трав в чешуе крошечных колючих листочков вызывал смешанное со страхом отвращение, какое испытываешь, наверное, к дремлющему гаду. В десяти шагах начинало тошнить и слабели ноги, мутилась голова. Золотинка остановилась, не решаясь подойти ближе. Можно было приметить, как усиливается жестяной лепет, мясистые травы шептались, учуяв живое, к окраине зарослей, где мучалась в полуобморочном ознобе Золотинка, катились волны; плотно сплетенные, так что, кажется, не просунешь между ветвями руку, едулопы выгибались и тянули к человеку ищущие отростки.

Она испытывала неприятное, тошнотворное чувство, плотоядные заросли влекли к себе, затягивая в свои гибельные объятия. Десяток шагов отделял Золотинку от едулопов, но стоило, казалось, упасть — и прямо в жадные, хищные побеги. Не нужно было тут и стоять — нехорошо. Тягостно становилось и гнусно, будто удушливый смрад, источаемый потными травами, марал и обволакивал чем-то липким, добираясь до сокровенного. Невыносимый гнет мертвечины сводил холодом члены, что-то рабское, подлое и равнодушное, проникало по каплям в сердце.

Сам собой оказался в руке камень, Золотинка швырнула его что было силы. Увесистый булыжник с шуршанием проломил верхушки трав и ударился в хлипкую плоть. Заросли всколыхнулись, как взволнованное болото, всплеснула злоба, стиснула голову — Золотинка шатнулась и попятилась, поводя руками, чтобы не упасть.

Заросли шумели и гнулись. Низко посаженные на травянистые стволы цветы извивались махровыми лепестками, так похожими на ядовитые щупальца. Золотинка пятилась, униженная и посрамленная — испуганная.

Пришлось забрести в лес, чтобы опомниться и отдышаться. Здесь, выбрав подножие приметной скалы, она закопала хотенчик Юлия, обратила Эфремон в заколку и спрятала в волосах за ухом.

Теперь Золотинка готова была к любым превратностям, но муторный урок, который она получила от едулопов, как будто бы положил конец удаче. Лихо промчавшись сто пятьдесят верст от Камарицкого леса до ближних подступов к блуждающему дворцу, Золотинка на этих подступах и застряла.

Напрасно она бродила кругом зарослей, присматривалась, прислушалась к разговорам искателей и ломала голову, как проникнуть во дворец, — ничего не выходило ни так, ни эдак. Раскинутые на несколько верст заросли едулопов прорезала проселочная дорога, общей шириной, вместе с обочинами, шагов на сто — сто пятьдесят, вполне достаточно для прохода. Да Золотинка опоздала: оба конца дороги, там где выходили они из зарослей, перекрыли великокняжеские конные лучники, они получили приказ стрелять во всякого, кто подойдет к установленным поперек пути рогаткам, и хотя никого еще насмерть не убили, не стеснялись развлекаться за счет потерявших осторожность искателей — постреливали.

Раненые отлеживались по кустам, а новые искатели счастья подступали к рогаткам в надежде пробудить в стражниках, если не совесть, то воображение, алчность — любые доступные подневольным служителям закона чувства. Но лучники, по видимости, имели на этот случай соответствующий наказ, они ополчились, не оставляя лазейки чувству.

Разрозненные ватаги искателей осаждали заставы, шатались по окрестностям, сталкиваясь друг с другом и перемешиваясь, обыскивали уже обысканные подступы и вновь начинали кружить по истоптанным местам. Повсюду дымились костры становищ.

Между тем открытый взору дворец стоял неколебимо и веско, ничего не происходило, он почти не менялся, разрастаясь неприметно и основательно, без потрясений, известных по прежнему опыту. Ни одного приметного разрушения, о котором бы стоило говорить. Народ по-разному толковал такое необыкновенное постоянство, сходились большей частью на том, что дворцы, начиная еще с Ахтырского, становятся раз от разу все устойчивее, остепенившись, теряют свой непредсказуемый и шальной нрав.

Другое, не менее убедительное объяснение сводилось к тому, что никто еще не бывал в Межибожском дворце со времени его зарождения, ни один человек не погиб в его утробе, и дворец поджидает жертву, затаился и дремлет, как терпеливый хищник. Никто, по видимости, ни один удалец не смог проникнуть через заросли едулопов и заставы лучников — вот и все.

Того же мнения в общем и целом придерживался и Буян, с которым Золотинка, слоняясь второй день вокруг зарослей, поддерживала довольно частую переписку.

Имелось, впрочем, весьма существенное обстоятельство, которые подрывало и это, безупречное во всех остальных отношениях предположение. Среди искателей пошли слухи, вполне подтвержденные позднее Буяном, который, понятно, имел собственные источники сведений, что несколько (по сообщению Буяна семнадцать) великокняжеских лучников с южной, дальней от Межибожа, заставы, самовольно оставив службу, проникли во дворец и там остались — погибли или нет, но не вернулись.

Трудно сказать, откуда стало известно о шатаниях среди служилых, да только упорные слухи эти, ставшие наконец уверенностью, отозвались у шалашей и костров возбуждением. Казалось, вот-вот произойдет нечто такое, отчего рухнут перегородившие дорогу к грядущему заставы и лучники, братаясь с народом, устремятся к дворцу.

Пока что на заставах, за рогатками, где стояли под государевым знаменем полотняные шатры, угадывалось нечто вроде растерянности. Лучники как будто бы присмирели — устали переругиваться с наглеющим народом. Несомненно было однако, что они не задумаются пустить в ход оружие, стоит кому-то из ретивых и задиристых искателей переступить черту. Черту эту как раз и обозначали рогатки, то есть уставленные на козлах жерди, которые сплошным забором огибали заставу, упираясь с обеих сторон в заросли едулопов.