Погоня

И все же предположение о связи дворцов с кровью, с местами острых людских страданий ставится у нас под сомнение. Кое-кто утверждает, что это противоречит целому ряду твердо установленных уже обстоятельств; что касается меня, я лично остаюсь при прежних своих воззрениях. Однако надо заметить, что шесть дворцов (Межибожский — шестой!) не дают еще оснований для безусловных выводов. К сожалению, не имею ни времени, ни права посвящать тебя в подробности научных споров, должен только сообщить для твоего личного сведения — совершенно доверительно, при строжайшей тайне, разумеется! — что некоторые знатоки вопроса ставят появление дворцов в прямую связь с полетами змея Смока. Змей, как ты знаешь, последние двадцать лет не покидает горного логова на вершинах Семиды, где, наверное, будет менять шкуру, однако, кое-какие редкие и невразумительные его полеты последних лет нами отслежены. Впрочем, уверен, что и в этом случае выводы делать рано.

Сейчас, когда я пишу тебе это письмо, в ночь на третий день зарева, нельзя сказать ничего определенного и об особенностях нового дворца под Межибожем. На этот час во дворце как будто бы никто не бывал, он растет последовательно, без потрясений, которые, как известно, сопровождают гибель проникших во дворец людей и пигаликов. Доступ ко дворцу затруднен зарослями молодых едулопов, которые окружают его со всех сторон, и это дает основания полагать, что в ближайшее время, в ближайшие дни, возможно, никто из случайных людей в него не попадет.

Наши лазутчики уже направлены ко дворцу, они будут на месте, вероятно, в течение суток. Однако они имеют указание во дворец не входить, если только не откроется никаких новых обстоятельств, которые дают надежду, что на этот раз обойдется без жертв. До сих — и это не поддается объяснению — дворцы выказывали полнейшую несовместимость с пигаликами. Из пяти разведчиков, что проникли внутрь, погибли пять.

По правде сказать, Жихан, — говорю это от своего имени, поскольку не имею полномочий Совета восьми — мы очень надеемся на тебя. Отчаянная нужда и тревожное положение в Словании вынуждают меня (без всяких полномочий со стороны Совета восьми) еще раз подтвердить, что если бы ты попытался сделать все возможное, чтобы поспеть к дворцу до его развала и решился бы во дворец войти, я бы не стал отговаривать тебя от этой опаснейшей и, вообще говоря, возможно, — я думаю — безнадежной затеи. Должен также отметить для чистой совести, что в случае успеха (крайне сомнительного!) твой подвиг остался бы без какой бы то ни было награды со стороны Республики. Прежде всего, потому что ты действуешь самостоятельно, без поручения Совета восьми. И второе, что особенно важно, твой давешний побег крайне усугубил… — Тут Золотинка не сдержала ухмылки, ибо ни суд, ни годичное заключение, ни два ни на что не похожих «побега» так и не приучили ее до конца к добропорядочному лицемерию пигаликов. — …Крайне усугубил, — читала она, бегло глянув на заросли вокруг и на просветы неба над головой, — и без того тяжкую вину твою перед Республикой. Мы не можем поручить тебе исследование дворца, не можем потребовать у тебя отчета о проделанной работе, не можем просить об этом, но не можем, понятно, запретить тебе и то, и другое. Тем более, что ты и сам знаешь положение дел — прямо скажем, аховое.

Решение, разумеется, остается за тобой и только за тобой. Точное расположение дворца указано на приложенном к письму чертежу.

Должен также сказать, что если бы я действовал по поручению Совета восьми, то нашел бы, может быть, средство, чтобы облегчить тебе путь к Межибожу — время не терпит! К сожалению однако, я действую на свой страх и на свою ответственность, изрядно к тому же ограниченную с тех пор, как после твоего побега я был выведен из состава Совета восьми и в нем осталось вместо пятнадцати членов четырнадцать (мое место по-прежнему никем не занято). Так что могу только посоветовать тебе в частном порядке воспользоваться при случае помощью камарицкого лешего Крынка. Вряд ли ты сможешь его найти, если будешь нарочно разыскивать, другое дело, если заплутаешь, тут-то Крынк и явится, явится и нужда в помощи. Так что, коли встретишь ненароком лешего, передавай ему привет от Лопуна, это один из немногих пигаликов, который сумел найти общим язык с камарицким лешим и даже оказал ему кое-какие услуги. Может статься, в память о Лопуне Крынк быстро доставит тебя на южную окраину своих владений. В противном случае, если имя Лопуна на Крынка не подействует, не трать времени на уговоры и уноси ноги подобру-поздорову.

Как бы там ни было, решать тебе.

Желаю удачи.

Это был первый поцелуй, который Буян позволил себе за годы знакомства.

Так ли легко было тронуть Золотинку поцелуем или по какой другой причине — мимолетные слезы проступили на глазах пигалика. Что нисколько не помешало ему тотчас же заняться делом. Он наскоро собрал холщовую котомку, отправив туда после недолгих колебаний и хотенчик — мало на что уже годную рогульку, которая хранила в себе бестолковое желание Юлия. По зрелом размышлении следовало, наверное, выбросить рогульку вместе с другими лишними в трудном и опасном предприятии предметами, но у Золотинки не было времени на размышления и тем более «зрелые». Она действовала по наитию, а еще вернее, по сердечной склонности, ибо, как ни оскорбляла ее нравственная слепота хотенчика, который так подвел Юлия, указав ему ложное направление, в обиде ее было нечто деланное, преувеличенное — все ж таки, как бы там ни было, хотенчик ошибся в ее, Золотинки, пользу, обманувшись внешностью. Трудно винить неискушенную, совсем еще молоденькую рогульку при таких, прямо скажем, запутанных обстоятельствах. Скорее, это уж вина Юлия, который мог бы разобрать, с кем имеет дело, провозившись со своей золотинкоподобной красоткой целую вечность… почти жизнь. Ту самую жизнь, в которой не было Золотинки… те годы, что прошли мимо Юлия и мимо Золотинки безвозвратно и невосполнимо, исковеркав что-то в их душах.

Не решившись уничтожить хотенчик, который, может быть, того и заслуживал, Золотинка с беглым вздохом сожаления ополчилась на ни в чем не повинную хижину. Волшебный Эфремон, коснувшись стены, брызнул ядовитыми лучами — оплетающие избушку побеги тотчас пожухли, листья свернулись на глазах и почернели; послышался барабанный грохот падающих внутри хижины плодов, только что спелых и уже гнилых, они сыпались с потолка на пол, на стол и на кровать, обращаясь в гниль и в затвердевшие безобразные комья. Все было кончено в ничтожную долю часа, ничего не осталось от любовно ухоженного рукотворного сада, только прелые запахи запустения да мутный осадок на душе, как бывает после дурного — сколько ни подыскивай оправданий — поступка.

В общем, оставалась только дорога, все тот же изнурительный бег без пристанища… На просторном лопушке мать-и-мачехи с помощью почтового перышка Золотинка развернула чертеж Камарицкого леса, чтобы присмотреть путь к его южным окраинам. Не так уж много, когда по прямой, верст пятьдесят, но этими дебрями, то гористыми чащами, то болотами — черт ногу сломит! Нужно было рассчитывать на два дня пути — в день не уложиться, а три уже невозможно! Никак нельзя. Да потом еще сто верст до Межибожа, и еще — двадцать до блуждающего дворца. По правде говоря, не много надежды успеть. А успеть нужно.

Разобравши один чертеж, Золотинка изготовила на другом лопушке новый — крупнее, с большими, более четкими подробностями. Здесь можно было уже разобрать и временное ее пристанище, поставленную неведомо кем в незапамятные времена избушку, — очень похоже нарисованную. Только без этого буйного цветения, которое Золотинка породила и безжалостно уничтожила…

Она озадаченно обернулась.

Неприятное было ощущение, будто за спиной кто стоит и подглядывает через плечо. Сначала Золотинка и не поняла причину чисто телесного беспокойства — вроде мурашек по спине, а потом, насторожившись, вновь уставившись на чертеж, но уже слепо, припомнила, что не раз ощущала нечто подобное — неразгаданный чужой взгляд.