Право быть

— А что значит засвидетельствовать? Герцог может вообще отказаться говорить с нами. Или согласиться на разговор, а потом заявить, что мы все выдумали. Или…

А ведь верно. Заявление маркизы не легло на бумагу и не было подписано всеми заинтересованными сторонами. Теперь мы точно так же придем к дядюшке Хаку, послушаем, поболтаем, если нас не выставят сразу же после первого оброненного слова, но что дальше? Нас будут допрашивать с пристрастием, дабы восстановить ход дела и получить доказательства истинности событий, которым мы стали свидетелями? Но откуда уверенность, что мы не словчимся и не соврем? Пресветлая Владычица, неужели во всем происходящем снова возникает то, чему я не могу найти объяснений? Только не это! Я больше не хочу испытывать страх.

— Думаю, на сей счет нужно волноваться не нам, а Опоре. Если там посчитали, что мы справимся с заданием, значит, приняли меры, чтобы установить истину.

— У меня от твоих слов мурашки по коже, — призналась Роллена.

— Знаешь, у меня тоже. Но на боязнь у нас сейчас нет времени, потому что…

Мы уже пришли на улицу Проигранной Зари.

Наследное владение рода Магайон летом выглядело лишь чуть привлекательнее, чем зимой, и только благодаря усилиям густо-зеленых плетей дикого винограда, причудливыми узорами вольготно расползшегося по каменным стенам. Главный вход слева и справа обрамляли два узких черных полотнища, висящие, судя по всему, еще с похорон, потому что изрядно поседели от пыли и солнечных лучей, не всегда бывающих ласковыми. Герцог по-прежнему носит траур? Как-то скорбь не вяжется с появлением любовницы, грозящей стать законной женой. Он должен был бы распорядиться убрать напоминания о горе, а вместо того словно махнул рукой на мир вокруг себя. Неужели его страсть так сильна, что не позволяет уделять внимание ничему иному? Но тогда в нашем свидетельстве нет никакого прока, ведь человек, облеченный могуществом и властью, все равно поступит по-своему… Ну, Борг, попадись ты мне, услышишь много нового о себе!

Здешний привратник тоже принадлежал к ветеранам, но держался бодрее и много суровее, чем тот, что охранял покой маркизы Эгарт. Правда, явление королевского орла подействовало не менее эффективно: нас пропустили без продолжения расспросов. Но на сем сходство между нашими визитами в дома двух близких родственников и закончилось, потому что явления герцога мы прождали не менее четверти часа, дыша холодной пылью в зале с занавешенными густой кисеей окнами.

Дядюшка Хак пришел побеседовать один, без слуг и охранников, наверное, догадываясь, о чем пойдет речь, и благоразумно не желая выносить лишний сор из родных стен. Длинная домашняя мантия, окантованная черными лентами, печать грусти на стареющем лице, пальцы, свободные от колец… Хм, странно. Обычно аристократы обожают увешивать себя драгоценностями и уж тем более ни на миг не расстаются со знаками своего положения и личной печаткой. В прошлую нашу встречу герцог сверкал перстнями не тусклее, чем первая придворная красавица, что же заставило его изменить привычкам? Ага, суставы выглядят немного увеличенными. Дядюшку Хака мучают отеки? Тогда понятно, почему он не рискует сдавливать пальцы металлическими оковами. Только не рановато ли? Он ведь еще не настолько стар, даже любовницу завел… Кстати о любовнице. Мы же пришли сюда не праздно проводить время?

— Доброго… — Роллена не успела закончить приветствие: герцог запахнул полы мантии, сел в единственное кресло и сухо спросил:

— С чем пожаловали?

Девушка опять не удержалась и поклонилась, хотя уже с намного большим достоинством, чем в прошлый раз.

— Дело защиты крови, доу.

— Позвольте угадаю! Моя престарелая сестренка никак не угомонится? Можете передать ей мои наилучшие пожелания поскорее сдохнуть. Бесится оттого, что ее больше не приглашают ко двору, и поэтому решила напоследок напакостить всем, до кого доберется?

— Доу, заявление маркизы было рассмотрено Опорой трона и принято к расследованию. Вы пришли сюда, чтобы засвидетельствовать…

— Засвидетельствовать мое падение? — Герцог зло расхохотался и тут же мгновенно избавился от малейших следов улыбки на лице и во взгляде. — И кто призван быть свидетелем? Простолюдин, желающий выслужиться, и девица, даже не умеющая выговаривать слово «честь»?

Роллена покраснела. Благодарение богам, что в сумерках зала краска, залившая лицо девушки, смотрелась не столь ярко, как при дневном свете, но суть произошедшего от отсутствия солнечных лучей не изменилась. Дядюшка Хак намеренно оскорбил мою спутницу.

Действовал подобным образом с целью поскорее избавиться от нашего присутствия? Посмотрел и справедливо решил, что ни девушка, ни я не сможем оказать сопротивления? Расчеты, может быть, произведены верно, однако не учтено одно важное условие задачи. Мое неприятное удивление.

Не могу сказать, что хорошо знаю герцога, но все наши встречи убеждали в том, что Магайон — человек чести, пусть временами излишне суровый и взбалмошный. А теперь получается, что братец, если и ушел от сестры, то не дальше соседнего угла комнаты? Не могу поверить. Герцог выглядит и ведет себя так, будто постоянно чувствует угрозу, и это очень странно. Кто может представлять опасность для столь влиятельного дворянина? Думаю, даже король не решится напрямую велеть дядюшке Хаку распрощаться с мыслями о женитьбе. Нет, что-то здесь не так. Мужчина, сидящий напротив нас и напряженно ожидающий развития событий, а не наслаждающийся зрелищем униженной женщины, готов сражаться и оборонять… Но что именно? Неужели свою любовь? Неужели неизвестная девица настолько его покорила? Я хочу на нее посмотреть. И поскорее!

— Нет ничего дурного в том, чтобы честной службой зарабатывать уважение. Но бить противника не своим, а услужливо подставленным руками блудливых лицемеров оружием постыдно. И не для того, кто принимает, а для того, кто наносит УДар.

Дядюшка Хак меньше всего был готов получить ответ, а уж отпор и подавно.

— И что означает сия витиеватая отповедь? Что я…

— Вы поете с чужого голоса, герцог. И мне искренне жаль, что у вас не достало собственного таланта что-то сочинить.

Он побледнел, подаваясь вперед:

— Ты обвиняешь меня во лжи?

— Не вас, а тех, кого вы слушаете или слышите. И, право слово, в некоторых случаях лучше оказаться туговатым на ухо, нежели иметь тонкий слух!

Наверное, я немного перегнул палку, объявляя Магайона чужим подпевалой, но, с другой стороны, лучшего способа ответить равным оскорблением не было. Любую женщину можно обидеть, назвав шлюхой, это известно всем. Но когда дело касается мужчин, почему-то ищутся потаенные поводы, создаются сложнейшие конструкции, либо беседа переходит к сравнению качественных и количественных характеристик плоти в отрыве от духа, а между тем нет ничего проще, чем оскорбить мужчину, не прилагая сил и не скатываясь до площадной брани. Нужно всего лишь сказать ему: эй, парень, а ведь у тебя нет своего мнения, ты всего лишь кому-то подпеваешь. Получается одновременно упрек в неосведомленности, в подчиненности кому-либо, а значит, слабости и признание собеседника ничтожным противником. Действует безотказно.

Герцог тяжело оперся о подлокотники кресла, очень медленно поднялся на ноги и еще медленнее приблизился ко мне. Остановился, когда между нашими носами осталось не более дюйма пространства, и тихо, но внятно проскрипел:

— Если ты хотел меня разозлитъ, тебе это удалось.

— Я преследовал несколько иную цель, но удовлетворюсь и этой.

— А я — нет.

Он смотрел мне прямо в глаза, не мигая и не двигая ни единым мускулом лица, казалось, даже произносимые слова звучат не изо рта, а откуда-то со стороны, только влажное дыхание, касающееся моей кожи, уверяло: герцог все еще жив.

— И что же может удовлетворить вас?

— То, что принято между благородными людьми.

Опять хочет указать мне на мое низкое положение? Пожалуйста. Только если я соглашусь с предложенной ролью, его обида останется неотомщенной, а расстраивать старого человека… По меньшей мере, невежливо.