Этичный убийца

Из машины вышла женщина, которую я встретил позавчера, — Эми Томс. Лицо ее было бесстрастным, спокойным и важным, и неожиданно симпатичным.

— Мне нужно с тобой побеседовать, — сказала она мне. — Поехали со мной.

— Я арестован?

— Я просто хочу задать тебе пару вопросов.

Я обернулся к Читре.

— Уезжай, — сказал я. — Отправляйся на автовокзал и оттуда домой. Я тебе позвоню. Я приеду.

— Без тебя я никуда не поеду, — ответила Читра.

— Ты должна. Я сам не вполне понимаю, что происходит, но я уверен, что без меня тебе ничего не грозит. И мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что ты в безопасности.

Читра кивнула, а потом поцеловала меня. Не знаю, что она хотела этим сказать, но можете поверить, что я пришел в полный восторг. А потом офицер Томс усадила меня на заднее сиденье полицейской машины и увезла прочь.

ГЛАВА 35

Эми Томс смотрела прямо перед собой, на дорогу, — так, по крайней мере, мне казалось, хотя наверняка я этого утверждать не мог, потому что глаза ее были скрыты за зеркальными солнечными очками. Даже разговаривая со мной, голову она не поворачивала. Сидя на заднем сиденье, я смотрел, как ее крепкая нижняя челюсть двигается туда-сюда, пережевывая жевательную резинку — наверняка без сахара.

— Ну давай, малыш, рассказывай, — предложила она, как только мы отъехали от мотеля.

Я их не убивал. Да, я там был, но я их не убивал. И я не мог ничего сделать. Эти слова были готовы сорваться у меня с языка, они затягивали меня в свой мрачный водоворот, и я готов был слепо следовать за ними, как поезд следует изгибу рельсов. Но я не собирался сдаваться. Я решил держаться до последнего, а если все зайдет слишком далеко — сломаться никогда не поздно.

— Я просто пытаюсь заработать денег на учебу, — ответил я. — Меня приняли в Колумбийский университет, но мне нечем платить.

— Это в Южной Каролине?

— Нет, в Нью-Йорке.

— Никогда о таком не слыхала. Я не про город, а про университет. А ты по виду настоящий студент, — заявила она. — И поэтому я тем более не понимаю, как тебя угораздило во все это вляпаться.

— Вот что «в это»? — В моем голосе что-то щелкнуло, как пузырек в ее жевательной резинке, но я сделал вид, будто ничего не произошло.

— Я думала, ты сам мне расскажешь.

— Мне правда очень жаль, что я вчера забрел на территорию частного владения, — сказал я, — но, по-моему, тогда это вам не показалось таким уж большим преступлением. Что же с тех пор изменилось?

— Да нет, нарушение границ частного владения и в самом деле не такое уж большое преступление, — согласилась офицер Томс. — А вот наркотики и убийства — совсем другое дело.

— Не понимаю, — сказал я, но слова эти прозвучали не слишком уверенно, потому что мой голос был пропитан страхом. В прохладном кондиционированном воздухе машины этот страх клубился, как горячий пар.

— Послушай, Лемюэл… Лем, да?

— Ага, — подтвердил я.

— Так вот, Лем. Я хорошо разбираюсь в людях. Я тебя вижу, разговариваю с тобой и понимаю, что ты неплохой парень. Поверь мне, я не первый год занимаюсь такими делами. И к сожалению, должна сказать, не так уж много времени требуется, чтобы понять: хорошие люди часто оказываются замешаны в очень нехорошие истории. Иногда они просто не понимают, что делают, а иногда оказываются не в том месте и не в то время. И вместо того чтобы прийти и обо всем рассказать, они врут, скрываются и в результате нарушают все новые и новые законы.

Все это было так похоже на правду, что мне сделалось не по себе, — все, что бы я ни сказал в этот момент, наверняка выдало бы мои чувства, поэтому я молча уставился в окно.

— Я все это к тому, — продолжала она, — что, если ты мне прямо сейчас объяснишь, что происходит, я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе. Чтобы ты не стал жертвой обстоятельств и не понес незаслуженное наказание. Возможно, ты считаешь, что уже поздно во всем признаваться, но это не так.

— Я просто не понимаю, о чем вы говорите, — сказал я. — Я ведь просто слишком близко подошел к свиноферме — вот и все. Не понимаю, что в этом такого страшного?

— Ну ладно, пусть будет по-твоему, — сказала она и больше не произнесла ни слова, пока мы не подъехали к полицейскому участку.

Участок был похож на старое офисное здание, а полицейские — на самых обычных утомленных офисных служащих, только в форме. Кондиционеры сердито гудели, но воздух почти не охлаждался, и лопасти вентиляторов на потолке едва вертелись, потому что иначе документы наверняка послетали бы со столов, и их пришлось бы собирать по всему зданию.

Томс положила руку мне на плечо и крепко сжала его с мужественным сочувствием. Я держал руки за спиной, хотя наручники она на меня не надела. Мне показалось, что лучше убрать руки за спину хотя бы из уважения или для того, чтобы продемонстрировать свое понимание того, что она вполне могла бы заковать меня в наручники и нет смысла бравировать тут своей свободой. Проходя по бледно-зеленому коридору, сложенному из шлакобетонных блоков и похожему на один из флигелей школы, где я учился, мы столкнулись с офицером в форме, который вел нам навстречу чернокожего парня в наручниках. Это был совсем еще подросток, высокий и худой, с бритой головой и едва заметным намеком на усы. Возможно, мы с ним были ровесники, но взгляд у него был тяжелый, как у матерого преступника: в нем были и агрессия, и ярость, и апатия. Проходя мимо, я поймал его взгляд, давая понять, что оба мы жертвы жестокой системы, — но парень обернулся и в ярости посмотрел мне вслед, будто убил бы меня на месте, будь у него такая возможность.

Томе покачала головой:

— Джордж Кингсли. Хорошенько, его рассмотрел?

— Достаточно, чтобы понять, что он с радостью перерезал бы мне горло.

— Да уж, он такой. Представляешь, Лем, я знала его еще двенадцатилетним мальчишкой — смышленый такой мальчик был. Но у его отца постоянно были неприятности с законом — так мы и повстречались. Зато мать у него — очень хорошая женщина. Она отправила его в школу и старалась уберечь от неприятностей. Но этот парень не хотел просто жить по правилам, как все остальные. Он все время что-то читал и рассуждал на разные темы, постоянно проповедовал всякие идеи — политические идеи. Представляешь себе? Это парень двенадцати-тринадцати лет. Он собирался решить все проблемы этого мира. Хотел стать политиком и помогать чернокожим. И точно знал, какие законы отменит, а какие введет. Это было просто невероятно.

— Похоже, до добра его это не довело.

— Насколько я себе представляю, однажды он оказался в дурной компании, и один из подростков решил, что самое время ограбить ближайший магазин. Кингсли думал, что они зашли туда леденцов купить, а тот, другой парень вдруг выхватил пистолет. Полная нелепость. Думаю, остальные и понятия не имели, что он что-то задумал, но все равно не хотели вешать всю вину на своего товарища. В общем, в итоге Кингсли отправился в тюрьму для малолетних преступников только за то, что пошел покупать «Сникерс» не в той компании. Его посадили всего на полтора года, но вышел он оттуда уже совершенно другим: такое ощущение, что из него выбили все человеческое. Когда его арестовали, это был живой, полный энергии и энтузиазма маленький вулкан — юноша, который, возможно, и в самом деле мог бы изменить мир к лучшему. Но из тюрьмы он вышел обычным головорезом, каких тысячи.

— Да, это настоящая трагедия, — вздохнул я, стараясь сделать вид, будто я действительно тронут.

На самом же деле мне было трудно сосредоточиться на проблемах Джорджа Кингсли, когда у меня своих было по горло.

— Да, настоящая трагедия. Хочешь, чтобы и с тобой так же вышло? Ведь ты же собираешься в Колумбийский университет. А что ты думаешь об университете, где тебя каждую ночь будут насиловать?

Она явно старалась меня напугать, но зачем? Я и так был напуган до полусмерти. Не такой уж я крепкий орешек, чтобы меня можно было запугать только прямыми угрозами. Зато умник я был еще тот.