Страница 59 из 109
Кирилл Григорьевич видел, что атамана не переспорить. Да ведь так испокон веков водилось: казачий круг присягал атаману иль полковнику, а тот присягой поручался пред гетманом, царем или каким российским генералом.
– Не сомневайся, ясновельможный. Я ведь не только похмелялся по петербургским кабакам, – красиво отер атаман еще не седые усы, – я все здешние разговоры слушал. Прежний-то Государь еще в Ораниенбауме сидит? Не гнать же всю армию туда. Казаки да вот еще гусары летучие – вполне хватит нас, чтоб по-пужать Петрушку и заставить отречься его от непосильного дела.
– Ну, атаман, да ты политик! – истинно восхитился гетман. – Ступай к Государыне… да присягай за всех живых и мертвых казачков! Меня найдешь на Мойке, когда возвернусь. Мы следом за вами – у Петра еще много войск, при нем такой воитель, как Ми-них, – кто знает, что они выкинут. Мой Измайловский полк пойдет в полном составе". На одних и тех же дорогах встретимся, атаман.
– На одних, ясновельможный!
Ефремов круто развернулся и зашагал по парадным ступеням, гремя тяжелой саблей.
«А ведь его кто-то вызвал?..» – дошло до гетмана. Некая ревность даже появилась…
VIII
«Господа сенаторы. Я теперь выхожу с войском, чтобы утвердить и обнадежить престол, оставляя вам, яко верховному моему правительству, с полною доверенностью, под стражу: отечество, народ и сына моего.
Екатерина».,
Хотя уже был личный кабинет-секретарь Теплов, эту записку она писала собственноручно.
– Ты оставайся при бумагах, – кивнула склонившемуся в ожидании Теплову. – Мы идем…
– Воевать! – влетела в кабинет княгиня Екатерина Дашкова.
Она была великолепна. В гвардейском офицерском мундире, подтянутая, ловкая. Видно, что готовилась для такого случая.
– А где же мой мундир?.. – вспомнила Екатерина, за утренними делами позабывшая о том. – Екатерина Романовна, найди Шаргородскую, поторопи с мундиром.
Разумовский оказался при этом переодевании случайно: Екатерина спрашивала, в каком порядке вести гвардию, и он просто не успел уйти, как влетела весталка Дашкова. Гусар летучий!
Шаргородская прибежала и заохала:
– Оюшки, наша матушка! Гардероб-то весь ваш в Ораниенбаум отправили! Забыли, небось, сёдня большое гулянье и охота намечались, конную одежонку я вместе с другими платьями в короб сложила. Как быть-то?.. Ума не приложу.
Екатерина растерянно оглянулась, Дашкова гарцевала рядом, как гусарская лошадка, а ей что же – в запыленном походном платье, в котором вчера выбежала из Монплезира, в царский поход выступать?..
Бог или случай послал Кирилла Разумовского.
– Не беспокойтесь, ваше величество! Найдем должный мундир.
На этажах еще частью неотделанного Зимнего дворца толпились и слонялись офицеры всех родов войск. Да ведь верзилы такие, что в любой мундир запихнешь Государыню, Дашкову, еще и в придачу с Шаргородской. Разумовский был в затруднении. Никто ж запасных мундиров с собой не таскает. Да и рост, рост!
Наконец внимание его привлек молодой поручик Семеновского полка. Совсем еще дитя. Розовощекий, светловолосый, голубоглазый. Девчушка ясноглазая, да и только!
– Господин поручик, не изволите вы поменяться с Государыней мундирами?..- Мне… в платье? – позабыв про всякий этикет, пришел в ужас поручик, когда Разумовский привел его к женщинам.
– Успокойтесь, мой милый, – матерински погладила его по склоненной головке Екатерина, – вас отведут в соседний кабинет, чтобы переодеться… подходящий мундир, надеюсь, мои камердинеры подыщут. Я-то, видите, в спешке. На коня садиться, не в платье же, господин поручик?
– Как можно в платье, ваше величество?.. – Поручик побежал раздеваться.
Немного времени прошло, как Екатерина вышла. В мундире Семеновского полка. В подтянутости и ловкости не уступала семнадцатилетней Дашковой. Кирилл Разумовский, видимо, слишком восторженно глядел.
– Господин подполковник, вы позаботьтесь, чтоб подпоручика не оставили голышом, да и догоняйте меня. Я сама буду командовать гвардией… конечно, при вашем верховном…
Немного требовалось времени, чтоб поручить кому-то одевание поручика. Разумовский сбежал вниз, к выстроившимся парадно гвардейским полкам.
Был десятый час вечера, но белая петербургская ночь подсвечивала, солнце еще не зашло. В парадном строю Измайловский полк, Семеновский. Рослые преображенцы, пока без своего арестованного командира – кто-то из старших офицеров командовал. Конногвардейцы чуть поодаль светили своими белыми колетами – Кирилл Разумовский даже своего племянника штабс-ротмистра Илью Дарагана различил. Алексей Орлов выводил легкоконные гусарские полки к Петергофу. Разумовский знал диспозицию, утвержденную Государыней: казакам и гусарам надлежит занять окрестности Петергофа, Ораниенбаума, Царского Села и вообще все выходы к Нарве, пока подойдут пехотные полки. Правильное решение: конница отсекала Петра, который все еще сидел в Ораниенбауме, от напольных полков и особенно от кирасирских, которыми командовали верные немцы. При всей дурости Петра с ним был Миних, постигавший военную науку еще при другом Петре, Великом. Следовало отрезать им соединение с основной армией, стоящей в Курляндии.
Когда Екатерина вышла на дворцовое крыльцо, ей подвели прекрасную голштинскую лошадь, серо-гнедую, под офицерским седлом. Фельдмаршал князь Трубецкой, генерал-аншеф Волконский, по-хмеленной тушей восседал на коне и прятавшийся от Петра главнокомандующий Бутурлин. Гетман Разумовский тоже пристроился к свите. Ему надлежало быть там, где Государыня, пожелавшая сама возглавить гвардейские полки. Петровского покроя кафтан Семеновского полка сидел на ней прекрасно. Треугольная шляпа. Возбужденный румянец под шляпой – будто и не было тревожной ночи и не менее тревожного дня.
Екатерина сразу взяла в галоп, сопровождаемая выскочившей к ней Дашковой, в ладном мундире Преображенского полка. Видя, что подъезжает Григорий Орлов, Разумовский отступил на полкорпуса от дамских предводительниц; Орлов занял место с другой стороны. Чуть поодаль скакал эскадрон Конной гвардии; опять мелькнул белый колет штабс-ротмистра Дарагана. «Молодец, Илюшка!» – мысленно похвалил дядюшка, опять с тем же присловием: «Знай наших хохлов!»
Глухо, с расчетом на долгий шаг, били барабаны. С Невского гвардия сошла на Садовую улицу и дальше к Калинкину мосту. Где-то в хвосте длиннющей колонны тащились даже пушки. Ленивый, старый, вечно пьяный, главнокомандующий Бутурлин мог подтвердить: не всегда такой силой ходили и на Фридриха. Впрочем, помаячив в свите Государыни и не приглашенный для дальнейшего следования, он сполз со спины лошади и был отнесен в карету. Колонна войск, ведомая Государыней и гарцевавшей рядом с ней Дашковой, потери старых пьяниц не замечала. Хватало и своих, молодых. Целый день на улице, на солнце, при восторженных подношениях петербуржцев – кого угодно валили с ног. Даже крепкий конь Кирилла Разумовского – шатался. Пришлось уговаривать:
– Ты смотри, коняга, ты посма-атривай! Водицей колодезной иль петровской я тебя поил?..
На другой стороне дамской парной гвардии Григорий Орлов затянул выразительно кем-то в последние дни сочиненную песенку:
Теперь уже не командир Измайловского полка – президент Академии наук – вспомнил: ба, да это ж ломоносовские стихи! Кто-то напев присочинил, приладившись к шумной фамилии братьев Орловых!…
Вначале Преображенский, потом Семеновский, потом и Измайловский – подхватили: