Павлов

К чему приводит эта борьба? Разумеется, к победе новых пришельцев – связей важных и полезных для условий меняющейся жизни. Что было бы с нами, если бы, усвоив ряд навыков в юности или в детстве, мы не смогли бы от них отойти? Не очень завидна судьба человека, преследуемого навыками прошлого. Условия среды непрерывно меняют свое содержание, и от мозга зависит, сумеет ли он вовремя отказаться от ставших ненужными связей и заменить их другими.

Куда же деваются условные рефлексы, отжившие свой век? Неужели бесследно исчезают? Многочисленные факты говорят о другом: их подавляют пришельцы. Подобно тому, как условные рефлексы наслаиваются на безусловные, подавляя и регулируя их, новые временные связи в свою очередь угнетают предшественников. Только когда ослабнет контроль коры полушарий, подавленные навыки воспрянут. Ослабил ли алкоголь силу тормозов или болезнь подтбчила их твердость – у почтенного старца неожиданно прорвется ужимка, легкомысленное движение юношеской поры, несдержанный хохот, ребяческая мина, давно подавленная условнорефлекторная цепь. Неправильное поведение может сделаться стойким, угнетенное прошлое сметет новые связи, и узники коры утвердят свое господство. Мы видели этих несчастных людей, одержимых страданиями коры полушарий. И старческое слабоумие, и шизофрения, и прочие психозы разрушают плотину между минувшим и сущим.

Этот анализ во всех чертах диалектичен. Тут и борьба частей в целом, и столкновение нового со старым, и единство противоположностей, которые проникновенный ученый разглядел. Для Павлова раздражение и задерживание – две стороны одного процесса; торможение как бы изнанка раздражения. Оба они находятся в подвижном равновесии, как бы в борьбе.

Динамический стереотип представляется Павлову как ответ на колебания внешней среды. То, что происходит в больших полушариях, отображает вечно изменяющуюся и развивающуюся действительность.

Таковы итоги.

Творческая идея исследователя раскрыла механизм и закономерность высшей нервной деятельности животных и тем самым стала одной из естественнонаучных основ величайшей проблемы философских исканий всех времен и народов – проблемы законов мышления и поведения человека.

Заветы ученого

Служите верно науке и правде, чтоб, состарившись, могли безупречно вспомнить вашу и уважать чужую молодость.

Ученый умирал. Это было полной неожиданностью для него и окружающих. Друзья недавно лишь узнали, что он набрел на средство бороться с недугами старости. Способ был прост и доступен и призван был служить истинным спасением для слабеющего организма. Ученый погружал руки в холодную воду и чувствовал при этом, как новые силы укрепляют его. Раздражение холодной водой, объяснял он, напоминает человеку купанье в реке, детство, радость общения с природой, – такие воспоминания не могут не поднимать падающие силы человека… Он искренне верил в свое открытие и, не позволяя себе ни минуты покоя, до последнего дня участвовал в экспериментах.

Накануне он был не так уж слаб и захотел сыграть в карты, и обязательно в «дурака». Почувствовав слабость, ученый потребовал, чтобы игру продолжали у его постели.

У него хватило еще сил следить за игрой, отчитывать одних, поощрять других и сурово изобличать промахи партнеров.

Теперь он умирал. Жадный к жизни и труду, он прожил не сто лет, как хотел, а восемьдесят шесть и пять месяцев.

Верный себе, он и на смертном одре продолжает быть занят делом. Изучает себя, свою болезнь, ставит себе диагноз на основании ощущений. Некоторые наблюдения он не прочь записать, обсуждает их вслух, точь-в-точь как на опыте. Приближается развязка – коллапс, пульс сто пятьдесят ударов в минуту, а исследователь все еще не успокоился. Только уж к концу, в последнюю минуту, он признается.

– С моим мозгом что-то неладно, – жалуется он, – пошли навязчивые мысли и непроизвольные движения, начинается, видимо, развал. Это, несомненно, отек коры…

Он зовет невропатолога, чтоб с ним разобраться в своем состоянии. Кто знает, нет ли тут чего-нибудь нового. Вскрытие установило, что он не ошибся в своем последнем диагнозе…

С такими же мыслями, столь же проникнутый любовью и верой к тому, что служило ему целью в жизни, умирал основоположник учения об иммунитете Илья Ильич Мечников.

– Помните свое обещание, – шептал он ученику, – вы вскроете меня и обратите внимание на кишки. Мне кажется, что в них теперь вся причина.

Оба видели в смерти свой последний эксперимент.

Текут предсмертные мгновения. Павлов спит. Все ждут его пробуждения. Вот он приподнимается, встает, как всегда, деловито и быстро, тянется к одежде и торопит себя:

– Пора вставать! Помогите же мне! Давайте одеваться.

И ничего больше, ни слова.

Если бы коллапс не лишил умирающего сознания, он, наверно, собрал бы последние силы, чтобы поведать друзьям, как умирает в нем его мозг.

Весть о смерти Павлова с печалью была встречена в стране.

Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) выразили свое глубокое соболезнование Серафиме Васильевне Павловой и всей семье великого исследователя и мирового ученого.

Скорбная весть облетела весь мир.

«Умер некоронованный король физиологии, – сказал знаменитый физиолог Кенон, – величайший ученый огромного масштаба, свершивший гигантский переворот в медицине, подобно дарвинскому перевороту в естествознании».

Ученый жил и трудился во имя науки и родины, которую он страстно любил. «Любить свою родину, – говорил он вслед за Белинским, – значит пламенно желать видеть в ней осуществление идеала человечества и по мере сил своих споспешествовать этому».

В одном из своих писем Павлов писал:

«Если бы осуществилась и моя мечта, чтобы наша лабораторная коллективная работа заметно дала себя знать на устроение человеческого счастья и чтобы она в моей любимой науке оставила достойный памятник русского ума».

В беседе с сотрудниками в июле 1935 года Павлов, только что оправившийся тогда от тяжелой болезни, сказал:

– Отдыхаю сейчас в своих любимых Колтушах, и я очень, очень хочу жить еще долго… Хоть до ста лет… и даже дольше!.. Хочется – долго жить потому, что небывало расцветают мои лаборатории. Советская власть дала миллионы на мои научные работы, на строительство лабораторий. Хочу верить, что меры поощрения работников физиологии, а я все же остаюсь физиологом, достигнут цели, а моя наука особенно расцветет на родной почве… Что ни делаю, постоянно думаю, что служу этим, сколько позволяют мне мои силы, прежде всего моему отечеству. На моей родине идет сейчас грандиозная социальная перестройка. Уничтожена дикая пропасть между богатыми и бедными. Я хочу жить еще до тех пор, пока не увижу окончательных результатов этой социальной перестройки…

Для такого рода чувств у ученого было много оснований. Именно после революции масштаб его работы необычайно вырастает, на это время приходится основная часть исследований, доставивших ему мировую славу. В 1923 году выходит в свет его книга «Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности животных». Три года спустя публикуется другой его значительный труд – «Лекции о работе больших полушарий головного мозга». В нем впервые изложена история исканий ученого при изучении деятельности мозга.

В начале 1923 года при Институте экспериментальной медицины в селе Колтуши создается биологическая станция. Тут разрабатываются идеи общебиологического направления – проблемы генетики высшей нервной деятельности собаки и обезьяны. Колтуши, по мысли Павлова, должны со временем стать «столицей условных рефлексов».

Выражением признательности советскому правительству проникнуты все его выступления, независимо от того, где бы они ни происходили. Так, на обеде, устроенном в Рязани в честь его приезда, он говорит: