Павлов

История о том, как страдалица собака, немало перенесшая во имя науки, стала алкоголичкой, весьма коротка. Она вначале отшатывалась от мерзкого запаха водки, отказывалась от молока, почуяв в нем спирт. Трезвое животное сопротивлялось. Зло входило в собаку медленно, исподволь, она приучалась к пороку с трудом и погрязла в нем, как человек. С рабочего станка она, едва дождавшись свободы, бросалась под стол к чашке водки и, захлебываясь, поглощала двадцать кубиков чистого спирта.

Результаты не замедлили сказаться. Прежние, давно исчезнувшие язвы вновь появились на теле. Теперь уже покой не сразу приносил исцеление, водка изрядно навредила организму.

Лечение сном приносило временное облегчение, но здоровье алкоголички стремительно шло под уклон.

Еще раз Павлов употребил свое целебное средство – лечение сном. Старый пес Джой, переведенный на пенсию за выслугу лет, чей портрет украшает лабораторию, доживал последние дни. Старость и пролежни – следы прежних страданий – осложняли его печальный конец. Экспериментатор решает помочь верному другу, продлить и облегчить его жизнь. Он бережно выслушивает старого Джоя, усыпляет его и сам ухаживает за ним во время сна. Пять-шесть дней отдыха, сна без передышки – и Джой встает обновленным. Пролежни зажили, истощенные нервы окрепли. Друзья познаются в беде, старый Джой должен знать, что Павлов умеет быть благодарным. Теперь они в расчете – верный помощник и его старый хозяин.

О стереотипе

Для нас, как для физиологов, достаточно и того, что мозг есть орган души, т. е. такой механизм, который, будучи приведен какими ни на есть причинами в движение, дает в окончательном результате тот ряд внешних явлений, которыми характеризуется психическая деятельность.

Павлов сделал еще один решительный шаг, он вступил в область широких обобщений.

На большие полушария мозга, подытожил ученый, непрерывным потоком падают раздражения различного характера, качества и силы. Они следуют извне и из внутренней среды организма. Одни взаимно дополняют друг друга, иные отталкиваются, вступают в борьбу. Процессы расплывания новых раздражений по коре полушарий и последовательное уточнение их, состояние возбуждений и торможения – уравновешивают этот поток. В результате одни связи нас оставляют, другие прочно оседают. Образуется так называемый подвижной стереотип – то, что принято считать нормой нашего поведения.

Всякий знает из опыта, как не мирится эта норма с неожиданно наступающими новшествами. Мы охотно подчиняемся давней привычке, образу жизни, в котором одно наше действие автоматически вызывает другое, образуя рефлекторную цепь. Эти цепи нам служат на каждом шагу. Из них состоят привычные манипуляции нашей профессии, искусство есть, одеваться, умение общаться с вещами, природой и отчасти даже с людьми. Из них складывается наш жизненный опыт, наш динамический стереотип. Усвоенный нами, он не требует особых напряжений, экономит во многих случаях нам время и силы. У нервной системы все основания не мириться с переменами в привычках и знании.

Какова же механика соотношений между относительно установившимся стереотипом и связями, приходящими вновь? Как осуществляется этот тонкий процесс?

Павлов задумал исследовать природу человеческой косности на организме собаки.

Он проделывает следующие опыты.

У животного связали многообразную сигнализацию внешнего мира с многочисленными ответами нервной системы. Одни раздражения призывали организм к слюноотделению, другие к защитным движениям, к большему или меньшему торможению. Эти условные рефлексы в определенном порядке повторяли в продолжение нескольких дней. Систему упрочили, создав таким образом динамический стереотип.

Теперь Павлов стал менять привычные реакции собаки: кормить животное по сигналам, доныне бесплодным для нее, и оставлять ее без пищи после сигналов, за которыми неизменно следовала еда. Условия, прежде вызывавшие возбуждение, порождали теперь торможение, и, наоборот, там, где тлел очаг угнетения, нарастало пламя раздражения. Перемена в стереотипе давалась животному не легко. Сильные типы выдерживали испытания и усваивали новые связи, слабые заболевали.

Павлов усложнил метод расшатывания динамического стереотипа.

Перед нами собака, у которой временные связи упрочены. Раздражители аккуратно вызывают реакции слюноотделения и торможения. В этот слаженный оркестр, где все легко разрешается, диссонансом врывается новый сигнал – тиканье маятника метронома. Он приходит неожиданно между другими сигналами, перемежаясь с различными из них.

Трудность в том, что три раза его звучание бесплодно и лишь на четвертом, возникающем так же внезапно, как три предыдущих, появляется корм. Легкое ли дело среди привычных занятий – стояния в станке и выслуживания поощрения у экспериментатора – быть все время начеку, чтобы не упустить счет сигналам метронома. Неумолимое тиканье утомляет собаку и приводит ее в раздражение. Она рвется из станка, отчаянно лает, срывает прикрепленные приборы и вовсе отказывается от еды. Все трудней становится вводить ее в лабораторию и ставить опыты на ней. Так длится до тех пор, пока организм не примиряется и звучание метронома не образует новые связи в мозгу. Перемена в стереотипе стоит собаке большого труда, и Павлов по этому поводу заметил:

– Мне казалось бы странным, если не было бы позволено такой труд животного называть умственным.

И еще добавил ученый:

– Мне кажется, что возникающие тяжелые чувства при изменении обычного образа жизни: прекращение привычных занятий, при потере близких сердцу людей, не говоря уж об умственных кризисах и ломке религиозных убеждений, – имеют свое физиологическое основание в нарушении старого динамического стереотипа и в трудностях, связанных с установкой нового… Трое нас, товарищей из среднего учебного заведения, поступили в университет и стали изучать естественные науки. Двое полюбили эти занятия, а третий, со склонностями к гуманитарным наукам, не успевая по предметам, стал впадать в меланхолию и даже пытался покончить с собой. Мы излечили его тем, что водили почти насильно на лекции юристов. После нескольких посещений юридического факультета настроение товарища стало улучшаться и пришло в полную норму. Он занялся гуманитарными науками и благополучно прожил свой век.

Что тут, собственно говоря, произошло? Попробуем вникнуть в смысл события.

Привыкнув в средней школе свободно связывать определенные явления, строить умозаключения и делать вольные выводы, наш товарищ попробовал делать то же в ботанике и в других предметах. Неумолимые факты сопротивлялись этой тенденции, не разрешая в биологии делать то, что позволительно в гуманитарной науке. Нарушение стереотипа, неспособность гибко перестроиться и приспособиться к новому сделали нашего друга несчастным…

Есть нервные системы, во многом облегчающие жизнь человека, – гибкие, легко приспосабливающиеся к сменам впечатлений. Испытания и радости легко преодолеваются, переходы от возбуждения к торможению протекают без особых затяжек и напряжений. Есть и другие – менее подвижные, со склонностью надолго задерживать реакцию, не расставаться с раз наступившим состоянием. И подъем, и упадок душевной деятельности этих людей преодолеваются с трудом. Их умственная работа, лишенная нормальной подвижности, неизменно зависимая 6 т «настроения», угнетена. Окружающая жизнь с ее множеством раздражений отражается в этой косной системе превратно. Так рождаются психозы, навязчивые идеи и чувства, мертвым грузом висящие над умом человека, извращающие его отношение к действительности.

Павлов нашел то, чего искал. Многочисленные опыты подтвердили, что в нервной системе животного неизменно встречаются две взаимоборющиеся силы. Одна ведет к сохранению стереотипа, а другая влечет к переменам, столь важным в борьбе за существование. Включившись в динамический стереотип, недавний пришелец – временная связь – умножает собой силы сопротивления всякой новой связи, которая придет ему на смену.