Дочь Афродиты

— Что, афиняне предложили тебе больше за твои услуги? Они указали другие размеры, чтобы ввести нас в заблуждение? Взяли твоего сына Медона в заложники? Отвечай! — проревел лысый, а его помощники заломили руки Эякида за спину.

Торговец не знал, что ответить. Что бы он сейчас ни сказал, это принесет ему больше вреда, чем пользы. Варвары давно догадались, что его перевербовали. Как ему защищаться?

— Я сделал это только ради моего сына Медона, — выдавил он из себя. — Они будут держать его в Афинах, пока я не вернусь…

— Ты не вернешься в Афины! — заорал Терилл. — Ты ведь знаешь, что мы делаем с предателями. У тебя небогатый выбор. Либо мы замуруем тебя в какой-нибудь нише и ты медленно сгниешь там, либо положим между жерновами. Время дорого, и поэтому, скорее всего, мы выберем последнее.

— Гетера Дафна — шпионка варваров!

Эта весть быстро разнеслась по Афинам, и сотни людей столпились перед ареопагом, западнее Акрополя, желая попасть на процесс, где пятьдесят бывших архонтов, почтенных служащих из высших слоев общества, должны были решить судьбу девушки.

Одетые в красное судьи под предводительством архонта-эпонима, председателя суда, размеренным шагом вошли в колонный зал и заняли места за балюстрадой из белого мрамора. Двое демосиев подвели гетеру к скамье подсудимых. Дафна вела себя собранно и спокойно. Коротко взглянув на судей, она с достоинством выслушала вменяемое ей обвинение.

Речь шла о преступлении против полиса, которое заключалось в том, что она передавала варварам государственные тайны. Было объявлено, что она участница заговора, в котором принимал участие и элевсинский священник Каллий. Его загадочная смерть якобы нарушила их планы, хотя и не совсем. Варвары прислали к ней нового осведомителя, магнезийца Эякида, который, однако, был схвачен, когда делал обмеры афинских триер. Попытка использовать шпиона в своих целях не удалась. Он подло оставил в беде своего сына.

— Дафна, что ты можешь сказать, чтобы отвести обвинение?

Когда гетера встала, по рядам присутствующих прошел ропот. На ней был длинный хитон, стянутый на талии поясом таким образом, что подол свисал до пола, напоминая каннелюры[46] дорической колонны. Верхняя часть хитона на правом плече была скреплена геммой. Ее длинные вьющиеся волосы спадали на обнаженные плечи. Она выглядела как статуя, которая не могла не произвести впечатления на афинян, несмотря на то, что в их городе было много красот и достопримечательностей. Симпатии были на ее стороне. Как могла такая красивая женщина шпионить для варваров? Зачем ей это понадобилось?

Спокойным, твердым голосом Дафна ответила:

— То, в чем меня здесь обвиняют, не имеет под собой никаких оснований и поэтому неверно. Подозрение действительно может пасть на меня, но мне не составит труда опровергнуть любое из этих обвинений. И тогда я хотела бы увидеть хотя бы одного из членов суда, кто проголосует против меня!

Мужественная речь Дафны понравилась присутствующим, и они, как это было заведено, наградили ее бурными аплодисментами. Обычно обвиняемые нанимали одного из высокооплачиваемых ораторов и демагогов, которые на радость публике устраивали ожесточенные баталии с судьями. Тот, кто защищался сам, был либо беден, либо оценивал свой ораторский талант гораздо выше способностей наемных ораторов. Нередко поднимался кто-нибудь из публики и произносил речь в защиту обвиняемого.

— В качестве свидетельницы приглашаю гетеру Мегару! — крикнул архонт.

Мегара вышла к членам суда с застывшим лицом.

Архонт поднял вверх медальон.

— Мегара, тебе знакомо это украшение?

Мегара подтвердила, что оно принадлежит Дафне.

— А каким образом оно оказалось у того шпиона-варвара, который назвался Эякидом?

— Эякид утверждал, что отец Дафны жив, и она сама дала ему этот медальон, который должен был послужить отцу Дафны знаком, что его дочь жива.

— Это произошло на играх в Олимпии?

— Да.

— Было ли у тебя впечатление, что они, Дафна и Эякид, знакомы?

— Нет.

— Почему?

— Дафна очень разволновалась. Она не верила, что ее отец жив. Рассказ Эякида дал ей последнюю надежду.

— А не кажется ли тебе, что Дафна разыгрывала перед тобой спектакль?

— Нет.

— Я приглашаю стратега Фемистокла в качестве свидетеля!

Фемистокл подошел к балюстраде, даже не взглянув на Дафну. Стоя в десяти шагах от гетеры, он начал отвечать на вопросы архонта-эпонима.

— Ты наблюдал за негодяем из Магнезии, когда тот обмерял наши корабли в Фалере?

— Да.

— А потом ты поймал его в море?

— Да.

— Эякид признался?

— Да. Он говорил, что ему не хватало денег на жизнь и варвары, воспользовавшись этим, завербовали его.

— А почему ты его отпустил?

— Я решил, что будет лучше, если он предоставит персам ложную информацию, нежели вообще не вернется в Милет. В качестве гарантии я взял в заложники его сына Медона. Я думал, что Эякид не настолько беспринципный, чтобы обречь своего сына на верную смерть.

— Упоминал ли Эякид о том, что Дафна тоже шпионка варваров, что она его сообщница?

— Нет.

— Спрашивал ли ты его о Дафне?

— Мне не было нужды его спрашивать. Ведь я нашел амулет с голубем.

— Тебе был знаком этот амулет? Откуда?

Фемистокл замялся. Присутствующие замерли. Все взгляды были устремлены на стратега, который не знал, что ответить. Тогда архонт решил ему помочь и дружелюбно сказал:

— Ты, очевидно, пользовался благосклонностью гетеры!

Если бы Фемистокл сказал «да», то никто из присутствующих не удивился бы, потому что все здесь считали это само собой разумеющимся. Но после короткого замешательства полководец заявил:

— Нет, я не пользовался благосклонностью гетеры!

Признание Фемистокла вызвало громкие крики в зале, и публика принялась оживленно обсуждать этот факт.

Не давая сбить себя с толку, архонт-эпоним продолжал:

— Но ты с удовольствием воспользовался бы ее благосклонностью, не так ли?

— Да, конечно. Пока я еще не знал, что она состоит на службе у варваров, — ответил Фемистокл.

На трибуне раздался громкий смех. И тут Дафна вскочила и крикнула:

— Все сказанное Фемистоклом правда, но ни одно из его слов не доказывает того, в чем меня обвиняют!

Тогда архонт вызвал пленного Медона. На вопросы, знает ли он Дафну и упоминал ли его отец когда-либо ее имя, пленник ответил отрицательно. По его мнению, о заговоре не могло быть и речи. Его отец действовал на свой страх и риск, и это было его первое задание. Со слезами на глазах Медон заверил, что с его отцом, по-видимому, что-то случилось, потому что он никогда в жизни не бросил бы своего сына на произвол судьбы.

Архонт презрительно отмахнулся от этого замечания. Он вызвал Аристида. Зрителей охватило напряженное ожидание. Каждый в Афинах знал о вражде и взаимной ненависти двух полководцев. Всем было интересно, как поведет себя Аристид на этом процессе.

— Аристид, ты поймал обвиняемую в предательстве гетеру после битвы под Марафоном? — начал архонт-эпоним.

Полководец, у которого было прозвище «Справедливый», стал вспоминать:

— Я вырвал девушку из лап солдат. Они обнаружили Дафну ночью на поле боя и решили, что она варварка и ее должна постигнуть участь рабыни. Я отдал ее на попечение гетеры Мелиссы.

— г Где в это время находился Каллий?

— На поле боя. Он заботился о погребении погибших афинян.

— Встречались ли Каллий и Дафна?

— Насколько мне известно, они не встречались лицом к лицу.

— Говорят, что стрела, выпущенная Каллием и убившая Мелиссу, предназначалась Дафне. Чем могло быть мотивировано намерение Каллия убить Дафну?

— Возможно, он хотел убить свидетельницу. Жизнь шпионов опасна.

Обратившись к Фемистоклу, архонт спросил:

— Ты был свидетелем загадочной смерти Каллия?

— Дельфийский оракул предсказал мне, что если я в полнолуние отправлюсь в Марафон, то найду там убийцу Мелиссы. Я увидел его на холме мертвых. Огненная стрела Зевса оборвала его жизнь.

46

Каннелюры (архитект.) — вертикальные желобки на стволе колонны.