Страница 65 из 76
— По мнению Боудмена, есть шанс это прекратить.
— Какой?
Роулинг пояснил:
— Они, вероятно, не догадываются, что мы тоже разумные существа. Понимаешь, мы не можем с ними договориться. Они немы, общаются с помощью какой-то телепатии. Мы проверили всевозможнейшие способы, бомбардировали их сведениями на каждой частоте, но ничто не указывает, что они нас понимают. Боудмен считает, что если бы мы смогли их убедить, что имеем… души… может быть, они оставили бы нас в покое. Один Бог знает, почему он так думает. Есть, кажется, какой-то вывод компьютера, что чужаки последовательно проводят некий план, исходящий из идеи: завладеть всеми существами, которых они считают пригодными, но это не относится к тем видам, которые разумны, как они сами… Если бы только мы могли доказать, что…
— Но ведь они видят наши огромные города. А наши межзвездные корабли — разве не довод нашей разумности?
— Бобры строят хаты, — сказал Роулинг. — Но мы не подписываем договоров с бобрами. Не платим им компенсаций, когда разрушаем их плотины и осушаем заводи. Знаем, что по некоторым соображениям мы не учитываем чувства бобров.
— Знаем? Скорее, мы просто безаппеляционно признали за собой право уничтожать бобров. И что значат эти рассуждения об уникальности разумных существ? Начиная от простейших и до приматов существует единая шкала. Мы, очевидно, мудрее шимпанзе, но разве это качественная разница? Так уж много значит тот факт, что мы осознаем свое существование и можем поступать согласно твоей воле?
— Не будем сейчас вступать в философскую дискуссию, — Роулинг резко прервал Мюллера. — Я только объясняю ситуацию… и как близко она тебя касается.
— Ладно. Так как же близко она меня касается?
— Боудмен уверен, что мы можем избавиться от этих существ, если убедим их, что по интеллекту стоим к ним ближе, чем те создания, которых они поработили. Если мы докажем, что тоже чувствуем, обладаем желаниями, гордостью, мечтами.
Мюллер сплюнул.
«Или еврей лишен глаз? — процитировал он. — Или у него нет рук, органов, мыслей, чувств, страстей? Когда нас ранишь, разве не течет кровь?»[2]
— Вот именно. Этим методом.
— Не совсем этим, ведь они не знают, ни единого языка.
— Ты что, не понимаешь? — спросил Роулинг.
— Нет. Я… да. Да, Боже, понимаю!
— Среди миллиардов людей есть один человек, который изъясняется без слов. Он передает свои потаенные мысли. Свою душу. Мы не знаем, на какой волне, но они, может быть, узнают.
— Да, да.
— Вот Боудмен и хотел тебя попросить, чтобы ты еще кое-что сделал для человечества. Чтобы полетел к этим чужакам. Чтобы позволил им взять то, что имеешь. Чтобы показал им, что мы нечто большее, чем животные.
— А для чего весь бред о моем лечении, о полете на Землю?
— Фокус. Ловушка. Мы же как-то должны были вытащить тебя из лабиринта. А потом сказали бы тебе, в чем дело и попросили бы помочь.
— При этом признавая, что исцеление невозможно? И вы допускали, что я хотя бы пальцем шевельну для спасения человечества?
— От тебя и не требовалось бы добровольной помощи, — сказал Роулинг.
Сейчас все излучалось с огромной силой — ненависть, тоска, зависть, испуг, страдание, упрямство, отвращение, обида, презрение, отчаяние, злая воля, бешенство, вспыльчивость, возбуждение, жалость, отчаяние, боль и гнев — весь пламень души. Роулинг отпрянул, словно обожженный.
Мюллера поглотила бездна одиночества. Обман, ловушка, все — только обман, фокус! Его еще раз превратили в орудие Боудмена! Мюллер кипел. Он немногое произнес, все излилось само, естественным путем.
Когда он взял себя в руки, опомнился, то обнаружил, что стоит между выпуклыми фасадами двух домов. Спросил:
— Значит, Боудмен собирался швырнуть меня этим чужакам даже вопреки моей воле?
— Да. Он говорил, что дело слишком важное, чтобы оставить тебе выбор. Хочешь — не хочешь, а ничего не поделаешь.
Мюллер мертвенно-спокойно подвел итог:
— Ты принимал участие в этом деле. Только не понимаю, зачем ты мне все рассказал.
— Я уволился.
— Да уж, вижу.
— Нет, правда. О, я принимал в этом участие. Шел нога в ногу с Боудменом… собственно, говорил ту же ложь. Но я не знал, что в конце… не знал, что у тебя не будет выбора. Я должен был сюда прибежать. Не могу позволить… Я должен был открыть тебе правду.
— Я тебе очень благодарен. Теперь у меня есть альтернатива, не так ли, Нэд? Может быть, позволишь себя выманить отсюда и стать козлом отпущения господина Боудмена?… Или в эту же минуту покончить с собой, послать человечество ко всем чертям?
— Не говори так, — нервно попросил Роулинг.
— Отчего же? Ведь таков выбор. Если уж ты по доброте сердечной обрисовал мне всю ситуацию, то я могу выбрать, что пожелаю. Ты вручил мне смертный приговор, Нэд.
— Нет!
— А как это назвать иначе? Я должен позволить, чтобы меня и дальше использовали в своих интересах?
— Ты мог бы… сотрудничать с Боудменом, — произнес Роулинг. Облизал губы. — Я понимаю, это кажется безумием, но ты можешь доказать, какого ты покроя. Позабудешь о своем упорстве и подставишь другую щеку. Помни, ведь Боудмен — это еще не все человечество.
— Боже, прости им, ибо они не ведают, что творят…
— Вот именно!
— Да каждый из этих миллиардов убежит, если я к нему приближусь!
— Ну и что из того? Они в этом неповинны. Но все они люди, такие как ты сам!
— Да, я один из них! Только они об этом не думали, когда отшвырнули меня!
— Ты мыслишь нелогично.
— Да, я мыслю нелогично. И не собираюсь мыслить логично. Даже если предположить, что я полечу посланником к этим лучевикам и это как-то повлияет на судьбу человечества…, во что я не^верю… но и так мне очень приятно уклониться от этой обязанности. Благодарю, что ты меня предупредил. Теперь, когда я знаю, о чем речь, я нашел ту справедливость, то возмездие, которые давно ищу. Я знаю тысячу мест, где ждет быстрая и безболезненная смерть. Пусть Чарльз Боудмен сам договаривается с чужаками, я…
— Пожалуйста, не двигайся, Дик, — сказал Боудмен, стоя не далее тридцати метров от Мюллера.
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
«Все это выглядит так неаппетитно, но это неизбежно», — думал Боудмен, который совсем не был удивлен таким поворотом событий. В своем первоначальном анализе он предвидел два равно вероятных варианта: либо Роулинг своей ложью выманит Мюллера из лабиринта, либо Роулинг в конце концов взбунтуется и выдаст правду. Боудмен подготовился и к тому, и к другому.
И вот он вслед за Роулингом пришел из сектора Ф, чтобы, пока возможно, завладеть ситуацией. Он знал, что одной из вполне вероятных реакций Мюллера может стать самоубийство. Мюллер ни в коем случае не совершил самоубийство в отчаянии, но не убьет ли он себя из желания отомстить? С Боудменом пришли Оттавио, Давис, Рейнольде и Гринфилд. Хостин и остальные ждали во внешних секторах. Люди Боудмена были вооружены.
Мюллер растерянно обернулся.
— Извини, Дик, — сказал Боудмен, — я вынужден это сделать.
— У тебя совсем стыда нет? — спросил Мюллер.
— Я это понял давно. Думал все же, что ты, Чарльз — человек. Не знал тебя до дна.
— Я не желаю, чтобы дошло до крайности. Что поделаешь, если другого способа нет. Иди с нами.
— Нет.
— Ты не можешь отказаться. Этот парень объяснил тебе все. Мы и так задолжали тебе очень много, Дик, больше, чем способны заплатить, но ты еще увеличь кредит. Прошу тебя.
— Я не улечу с Лемноса. Я не чувствую никаких обязанностей перед человечеством. Я не выполню ваше задание.
— Дик…
Мюллер произнес:
— В пятидесяти метрах от этого места на север есть огненная яма. Я пойду и брошусь в нее. И через десять секунд уже не будет никакого Ричарда Мюллера. Этот несчастный случай перечеркнет тот, а Земле не будет хуже, чем было тогда, когда я еще не получил свои особые свойства. Почему я должен позволять использовать себя еще раз?
2
В. Шекспир «Венецианский купец».