Сольная партия

Он снова улыбнулся и заключил ее в объятия.

– Помнишь слова Скотта Фитцджеральда? „Дайте мне только горячую ванну, а потом меня не остановить". Вот все, что тебе нужно.

Он подхватил ее чемодан и что-то приказал Константину по-гречески. По пути к вилле Кэт спросила:

– Что ты сказал ему?

– Велел вернуться в Гидру к полудню. Ко мне приезжает гость из Парижа. Мой французский адвокат, Жан-Поль Девиль. Я рассказывал тебе о нем.

– Он долго здесь пробудет?

– Может, только один день. Дела. Мне надо подписать кое-какие важные бумаги. – Джон снова обнял ее и поцеловал в щеку. – Впрочем, все это пустяки. Твоя ванна ждет тебя.

Надо сказать, лекарство помогло. Кэт лежала в горячей воде и чувствовала, как боль и сомнения отступают прочь. Джон принес ей хрустальный кубок с ледяным шампанским и бренди.

– Какой красивый! – воскликнула она. – Раньше я его не видела.

– Венеция, семнадцатый век. Мой пра-прапрапрадедушка, тот самый, что командовал флотом Гидры, захватил его с турецкого корабля после Наваринского сражения. – Джон усмехнулся. – Ну, лежи и наслаждайся, пока я приготовлю ланч.

– Ты? – поразилась Кэтрин.

Джон обернулся в дверях и с широкой улыбкой развел руками.

– А что такого? Нет ничего невозможного для великого Микали.

Бренди с шампанским сразу же ударило ей в голову, однако ощущение было незнакомым. Вместо путаницы мыслей и притупления чувств сознание заработало особенно четко. Ей стало совершенно ясно, что дальше так продолжаться не может. Необходимо развеять гнетущие сомнения.

Кэтрин вылезла из ванной, накинула банный халат, вошла в спальню и, присев за туалетный столик, быстро расчесала волосы. Послышались мягкие шаги, и в зеркале возникло отражение Джона. Темные очки скрывали его глаза.

– Ну, ладно, ангел мой, в чем дело?

Она неотрывно смотрела на него в зеркало. Даже странно, как легко удалось ей произнести роковые слова:

– Помнишь моего валийца – полковника Моргана? Того, который навещал Лизелотту Гофман?

– Конечно. Его дочь сбил Критянин после покушения на Кохена.

– А ты откуда знаешь?

– Ты же мне и рассказала.

Теперь Кэтрин вспомнила и медленно наклонила голову.

– Да. И напрасно. Это секретная информация.

Джон закурил сигару и, подойдя к окну, оказался рядом с ней.

– Какие между нами секреты?

– Он думает, что ты – Критянин. Микали в изумлении уставился на девушку.

– Он – что?..

– Морган утверждает, что ты давал концерт в Алберт-Холл в тот вечер, когда Критянин стрелял в Кохена. Алберт-Холл находится рядом с Кенсингтон-Гарденз, как раз напротив того места, где Критянин бросил машину.

– Бред какой-то.

– И еще он говорит, что ты присутствовал на Каннском кинофестивале, когда убили Форлани.

– Как и половина Голливуда.

– И во Франкфуртском университете, когда застрелили министра из ГДР Клейна.

Микали взял Кэтрин за плечи и развернул лицом к себе.

– Я сам тебе это говорил. Неужели ты не помнишь? В день нашего знакомства, когда я играл в Кембридже. Мы обсуждали девицу Гофман и обстоятельства убийства, и я рассказал, что находился во Франкфурте в день преступления.

События того дня с необычайной яркостью предстали перед Кэт, и она даже застонала от облегчения.

– Господи, правда. Теперь я вспомнила. Он уже обнимал ее.

– Наверное, полковник сошел с ума. И что, он со всеми делится своими подозрениями относительно меня?

– Нет, – ответила Кэтрин. – Я спросила его, говорил ли он с Бейкером – сотрудником спецслужбы, – и он ответил отрицательно. Мол, это дело касается только его одного.

– Когда он так ответил?

– Вчера рано утром – по телефону.

– И с тех пор ты с ним не виделась?

– Нет. Он сказал, что хочет еще кое-что проверить. И обещал держать меня в курсе событий. – Слезы хлынули у нее из глаз. – Он же одержимый, понимаешь? Я боюсь.

– Тебе нечего бояться, мой ангел. Абсолютно нечего. – Микали отвел Кэтрин к кровати и откинул одеяло. – Тебе просто надо хорошенько выспаться.

Она подчинилась, как ребенок, и легла, зажмурив глаза и вся дрожа. Некоторое время спустя он скользнул к ней под одеяло. Кэтрин уткнулась лицом в его плечо. Микали обнял ее одной рукой, а другой начал расстегивать на ней халат. Потом его губы приникли к ее губам, и она сжала его в объятиях с такой страстью, на какую не считала себя способной.

Девиль облокотился на перила и устремил взор через пролив, где в мареве полуденного зноя плыл остров Докос.

Микали вышел на террасу, держа по бокалу в каждой руке.

– Полагаю, вы по-прежнему склонны портить хороший коньяк льдом?

– Разумеется. – Девиль взял бокал и повел рукой в сторону моря. – Как здесь прекрасно. Вам будет этого не хватать.

Микали поставил бокал на перила и закурил.

– Что вы имеете в виду?

– Все очень просто. Вы сделали свое дело. И я тоже. Если Морган успел вас раскрыть, то в конце концов то же самое сделает и кто-нибудь другой. Ну, не завтра и даже не через год. Но через два года – наверняка. – Адвокат улыбнулся и пожал плечами. – А может быть, уже в следующую среду.

– И если они – кто бы они ни были – поймают меня, – закончил за него Микали, – вы не сомневаетесь, что я заговорю? Продам вас с потрохами?

– Резиновые дубинки ушли в прошлое вместе с палачами гестапо, – заметил Девиль. – Вам в руку воткнут шприц и вкатят медвежью дозу сакинилхлорина – есть такое очень неприятное вещество, после которого вы только что коньки не отбросите. Ощущение настолько ужасное, что мало кто соглашается на повторную инъекцию. – Девиль мягко улыбнулся. – Я в подобной ситуации запою, как пташка. И Критский любовник тоже.

Далеко в море по волнам пронесся катер на подводных крыльях.

– И что же вы предлагаете? – спросил Микали.

– Пора возвращаться домой, дружище.

– В матушку-Россию? – расхохотался Микали. – Возможно, там действительно ваш дом, старина, но мне там делать нечего. И если уж на то пошло, вам тоже. Вы слишком долго отсутствовали. Вам дадут талон на право посещения закрытого отдела ГУМа, но это все равно не „Гуччи". А когда вы встанете в очередь на Красной площади, чтобы взглянуть на Ленина, вам припомнится Париж, Елисейские поля и запах каштанов после дождя.

– Очень поэтично, но сути не меняет. Моя старенькая бабушка страдала от ревматизма и за сутки предсказывала дождь.

Я могу предчувствовать неприятности с неменьшей точностью. Пора уносить ноги, уж поверьте мне.

– Для вас, возможно, – упрямо насупился Микали. – Но не для меня.

– Но что вы намереваетесь делать? – В голосе Девиля звучало искреннее недоумение. – Я не понимаю.

– Жить одним днем, не загадывая на завтра.

– А когда наступит роковой час и за вами придут?

Свободный кашемировый свитер Микали скрывал пистолет в кобуре. Его правая рука вдруг выскользнула из-за спины, сжимая „вальтер".

– Помните мою „ческу"? То мое лондонское оружие. А вот – местный вариант. Я же говорил – я всегда наготове.

Зазвонил телефон. Микали извинился и направился "в глубь дома. Девиль же присел на балюстраду, глядя на Докос и попивая коньяк. Конечно, Микали прав. Единственный город, где стоит жить – это Париж. Ну, еще Лондон, в хорошую погоду. Москва для него теперь – всего лишь пустой звук. Девиль подумал о русской зиме и невольно вздрогнул. К тому же у него там никого практически нет. Какие-то двоюродные братья. Вот и вся родня. Однако разве у него есть выбор?

Микали с радостным видом вернулся на террасу. В одной руке он держал бокал, в другой – бутылку „Наполеона".

– Все-таки жизнь – удивительная штука, – объявил он, лучась от возбуждения. – Звонил Бруно, Бруно Фишер, мой агент. С ним связался Андре Преви. В субботу – последний вечер фестиваля „Променад". Мэри Шродер должна была исполнять концерт Джона Айленда. Но накануне она, дурочка, играла в теннис и сломала руку.