Сольная партия

Когда он снял пальто, зазвонил телефон. В трубке раздался голос Микали.

– Я уже целый час накручиваю диск.

– Я был на обеде. Какие-нибудь неприятности?

– Объявился наш друг из Уэльса. Он узнал обо мне все.

– Господи помилуй. Откуда?

– Понятия не имею. Однако мне удалось установить, что он ни с кем не поделился своими знаниями. Ему слишком сильно хотелось поквитаться со мной лично.

– Вы с ним разобрались?

– Без всякого сомнения.

Девиль задумался, наморщив лоб. Наконец он принял решение.

– Учитывая сложившиеся обстоятельства, думаю, нам надо встретиться. Если мне удастся попасть на утренний рейс до Афин, то на Гидру я прибуду к часу по местному времени. Нормально?

– Отлично, – отозвался Микали. – Сегодня утром приезжает Кэтрин Рили, но ничего страшного.

– Разумеется, – согласился Девиль. – Пусть жизнь идет своим чередом. До встречи.

Микали налил себе еще коньяку, подошел к столу и открыл папку с информацией о Моргане. Он долго вглядывался в смуглое, изрезанное глубокими морщинами лицо, а потом швырнул папку в огонь, после чего сел за рояль, размял пальцы и заиграл „Пастораль" с невообразимым чувством и нежностью.

12

Почти всю жизнь Георгиас Гика ловил в море рыбу, а жил в том же крохотном домике, где родился семьдесят два года назад, в сосновом лесу над виллой Микали.

Четверо его сыновей в разные годы уехали в Америку, и только его жена, старуха Мария, всегда оставалась ему помощницей. Чтобы он ни говорил, она ни в чем ему не уступала и справлялась с лодкой не хуже мужа.

Дважды в неделю, отчасти для развлечения, отчасти ради дополнительного приработка, они, как обычно расставив ночью сети, выключали огни и пересекали пролив, чтобы в таверне на берегу Пелопоннеса взять груз контрабандных сигарет – товара, неизменно пользовавшегося большим спросом на Гидре. На обратном пути они выбирали сети. Успех сопутствовал им неизменно до того дня, когда Мария, включив мощные лампы для привлечения рыбы, увидела протянутую к ней руку и залитое кровью лицо.

– Господи, морской дьявол! – вскричал Георгиас и замахнулся веслом.

Жена отпихнула его в сторону.

– Отойди, старый дурак. Человека от нечисти отличить не можешь? Лучше помоги затащить его в лодку.

Она осмотрела Моргана.

– В него стреляли, – сообщил муж.

– Сама вижу. Два раза. С плеча содрано мясо, и вот еще, выше локтя. Пуля прошла навылет.

– Что нам теперь делать? Отвезти его в город к доктору?

– Зачем? – презрительно бросила Мария; как и для большинства старых крестьянок на Гидре, она отлично разбиралась в лекарственных травах. – Что такого может доктор, чего не могу я? И не забывай про полицию. Придется им сообщить, и тогда как мы объясним, откуда у нас сигареты? – Ее обветренное лицо сморщилось в улыбке. – Ты слишком стар для тюрьмы, Георгиас.

Морган открыл глаза.

– Что угодно, только не полиция, – прошептал он.

Старуха ткнула мужа в плечо.

– Видишь, он заговорил, наш морской пришелец. Давай поскорее доставим его на берег, пока он не помер у нас на руках.

Он видел, что они находятся в маленьком подковообразном заливе. Вдоль воды тянулся узкий песчаный пляж, с высоких гор спускался сосновый лес. Пирс из массивных каменных блоков выдавался далеко в залив. Подобное сооружение выглядело странно в таком глухом углу. Он не знал, что пирсу уже сто пятьдесят лет, и во время войны за независимость здесь стояло по двадцати вооруженных шхун, готовых пустить ко дну любое турецкое судно, беспечно приблизившееся к побережью Гидры.

Дождь перестал. Когда старик помогал раненому сойти на берег, тот разглядел в лунном свете несколько разрушенных строений. Он нетвердо стоял на ногах, и у него кружилась голова. Мария поддержала его. У нее оказались на удивление сильные руки.

– Не время падать, мальчик. Сейчас надо проявить силу.

Раздался чей-то смех. Морган с удивлением понял, что смеется он сам.

– Ты сказала „мальчик", мама? – переспросил он. – Я прожил почти пятьдесят лет – пятьдесят долгих, кровавых лет.

– Тогда тебе нечему больше удивляться в жизни.

В темноте раздался шорох, и из-за одного из строений появился старый Георгиас с мулом на поводе. На спине животного лежала попона и седло из кожи и дерева без стремян.

– И что я теперь должен делать? – поинтересовался Морган.

– Садись, сынок, – старуха махнула рукой в сторону леса. – Там, в горах, безопасность и теплая постель. – Она легонько шлепнула его по щеке. – Постарайся ради меня, хорошо? Соберись с силами в последний раз. Нам надо добраться до дому.

Впервые за многие годы Морган почувствовал, как слезы наворачиваются у него на глаза.

– Да, мама, – услышал он собственный голос и добавил по-валийски: – Я хочу домой.

В большинстве случаев после огнестрельной раны наступает шок, и нервная система временно отключается. Боль приходит позднее, что и произошло с Морганом, когда он, вцепившись в деревянное седло, затрусил на муле по каменистой тропке среди сосен. Старый Георгиас вел мула, а Мария шла слева от Моргана и придерживала его за пояс.

– С тобой все в порядке? – спросила она по-гречески.

– Да, – ответил он, преодолевая головокружение. – Я неистребим. Меня ждет Ми-кали.

Боль, острая и немилосердная, обожгла его, как раскаленный утюг. Корея, Аден, Кипр. Старые раны напоминают о себе с такой силой и так неожиданно, что он вздрогнул и мертвой хваткой ухватился за луку седла.

Мария все поняла. Ее рука крепче сжала его пояс, и она произнесла голосом невероятно глубоким, настойчиво прорывавшимся сквозь пелену боли:

– Ты выдержишь. Ты продержишься до тех пор, пока я не скажу.

Больше он ничего не слышал. Когда полчаса спустя они добрались до маленького домика высоко в горах и Георгиас привязал мула и повернулся, чтобы помочь Моргану слезть, тот сидел в седле без чувств, вцепившись в луку с такой силой, что им пришлось один за другим отгибать его пальцы.

После ночного перелета и четырех часов в афинском отеле, где из-за жары ни на миг невозможно было сомкнуть глаза, Кэтрин Рили не помнила себя от усталости. К тому же ей пришлось встать ни свет ни заря, чтобы успеть на такси в Пирей.

Даже невообразимая красота окружающего пейзажа не произвела на нее впечатления. Ее мучил страх. Предположение Моргана глупо, отвратительно. И просто невозможно. Она отдавала Микали свое тело, он дарил ей радость, которую она не испытывала со дня смерти отца, заботу и понимание!

И все-таки это были лишь слова. Она уже знала, что они не принесут утешения, когда сошла в Гидре с борта „Летучего дельфина" и Константин принял у нее из рук чемодан.

Кэтрин всегда чувствовала себя неловко в присутствии старика. Он явно не одобрял ее. Редко заговаривал с ней, делая вид, что говорит по-английски хуже, чем на самом деле. Вот и сегодня он тоже отмалчивался. Когда баркас вышел из залива, Кэтрин зашла в рубку.

– А где Ники? – спросила она. – Разве он не с вами?

Константин ничего не ответил, даже не отвел взгляда от приборной доски.

– Ники где – в Афинах с матерью. Баркас вышел в открытое море и набрал скорость. Кэтрин оставила попытки разговорить старика и села на корме, подставив лицо лучам утреннего солнца и закрыв воспаленные глаза.

Микали в темных очках, белой футболке и выцветших джинсах ждал на пирсе рядом с Анной и мальчиком. Он радостно махал ей рукой, расплывшись в белозубой улыбке.

Кэтрин испугалась еще больше. Она не знала, что сказать, когда он подал ей руку, чтобы помочь сойти на берег. Улыбка сбежала с его лица, уступив место выражению озабоченности.

– Кэтрин! Что случилось?

Она с трудом подавила слезы.

– Я жутко устала. Сперва торчала в „Хитроу", потом перелет и наконец кошмарная гостиница в Афинах.