Второе апреля

ОБЕСПЕЧЕНО МЫСЛЬЮ И ДЕЛОМ

«ПРИ ДЕЛЕ»

Однажды на шоссе у въезда в Феодосию я увидел громадный придорожный щит:

«Смотрите кинофильмы в кинотеатрах». И конечно, подумалось: кто он, автор этого маленького шедевра? Что его вдохновило? Может быть, боязнь, что автопутники отправятся смотреть кинофильмы не в кинотеатры, а в какое-нибудь другое место? В булочную? В баню? Вряд ли... Может быть, бессознательное стремление оставить след, написать что-нибудь на чистой поверхности? Это уже вероятнее: всяческие надписи и казенные афоризмы — любимейший жанр дураков.

Но скорее всего тут другое. Некое должностное лицо лихорадочно искало способа оправдать свое существование, изобразить деятельность. В самом деле, ведь на такого рода широковещательные щиты, на рекламу ассигнуются деньги. Работники чувствуют себя обязательными освоить «спущенные» им суммы. Но это — повод, а не причина.

Все эти чудовищные по своей бессмысленности красочные щиты, кричащие со стен наших домов: «Пейте чай», «Мороженое вкусно, питательно», «Рыба — вкусный, питательный продукт», — это огромные деньги, плановым порядком выбрасываемые на ветер.

Но я сейчас не о деньгах... По-моему, здесь самое опасное -это вопиющее, торжествующее пустословие. Потому что пустые слова имеют свойство размножаться почкованием.

Какие побуждения были у создателей спичечной этикетки «Охраняйте пчел от отравления ядохимикатами»? Наверно, их обязали вести сельскохозяйственную пропаганду, дали им деньги, установили сроки. Наверно, это дело показалось им нудным и хлопотным. Но, как говорится, продукцию давать надо. И вот выпустили в свет этикетку: нарисована пчела, написано «Охраняйте...». А как все-таки охранять? Не сказано. Специалисты и так знают. Прочие так и не узнают. Тогда на кой черт этикетка!

Люди, состоящие «при деле», занимаются пустословием для самооправдания.

...На собрание строителей приехал представитель из областного центра. Говорили, что он толковый работник. Может быть, в самом деле. Но к этой стройке он ни малейшего отношения не имел. И вообще в строительстве ничего не смыслил. Почему же послали именно его, хотя среди областных руководителей были люди, занимавшиеся стройкой, ночей из-за нее не спавшие? Не знаю. Боюсь, что все решила утвердившаяся за ним репутация красноречивого оратора. Но что это за товар — красноречие как таковое?

Представителя водили по главному корпусу, возили на дальний участок, к береговой насосной, показали квартал новой застройки. Целый поток вопросов, просьб, требований обрушился на важного гостя. Шел пусковой период — все было страшно сложно и напряженно.

Вечером после работы — собрание актива. Что же сказал представитель из центра этим людям, только что вышедшим из боя, разгоряченным, измотанным заботами?

Он сказал им, что надо неуклонно повышать темпы, что качество должно быть отличным, что дело их чести — высоко держать славную марку строителей, что надо смелее внедрять прогрессивные методы труда и железобетон и что очковтирательство преступно.

Он фонтанировал правильными словами, которые мгновенно улетучивались бесследно. Он говорил вообще, безотносительно к чему бы то ни было.

Но нет, он был не дурак. Он был «свадебный генерал». Ему просто нечего было сказать этим людям дела. И все-таки он говорил. Он считал себя обязанным что-нибудь говорить.

В дурацком щите у дороги, и в пламенной речи «свадебного генерала», и в спичечных поучениях есть нечто общее: пустота. Но эта пустота не пустота. Она кое-что означает. Она существует взамен чего-то. Взамен настоящего, честного разговора, взамен спора, взамен дела.

Оратор, о котором я говорил, пустословил из чувства самосохранения. Он отлично понимал: оступись он во что-нибудь конкретное, хорошо известное слушателям — и все мгновенно прояснится и он предстанет перед аудиторией голеньким. А так сходит. Пустое слово вроде бы как броня.

Известно выражение «честный болтун». Но болтун чаще бывает нечестный. В деловой обстановке болтают чаще по расчету, чем по любви к ораторскому искусству.

И еще одно. Любые, самые весомые слова можно выпотрошить и сделать пустыми. С криком: «В человеке все должно быть прекрасно!» — ханжи бросаются шельмовать мальчиков в недостаточно широких брюках и мазать дегтем девушек, предпочитающих летом открытый сарафан глухому платью.

Рабочим ребятам, шахтерам надоело жить в запущенном бараке, где в комнатах дует из щелей и в умывальной нет воды. Они прижали заместителя начальника стройки, отвечающего за быт. И что же он? Принял меры? Послал плотников и водопроводчиков? Дал ребятам инструмент и материалы, чтоб они устроили воскресник?

Нет, он произнес речь. Он обвинял молодежь в малодушии, отступлении перед трудностями и, в конце концов, поставил под сомнение их патриотизм.

— А каково было лучшим из лучших на целине? — гремел он. — А каково было на фронте?

Этот мордастый бездельник, над которым не капало и не дуло, знал, чем взять таких ребят. И они смутились:

— Да что мы... Да мы ничего...

На целине, в необжитом краю, действительно тяжелее; на фронте были и не такие переделки; в Антарктиде дует пострашнее, чем в общежитии. Но для чего оратор «мобилизовал» все это? Чтоб прикрыться, чтоб не сделать дела. Очень несложного в условиях благоустроенного Донбасса, просто положенного ему по должности дела.

Но беда не только в чьей-то бездарности. Еще сильны обстоятельства, неизбежно порождающие пустое слово.

Когда вчера райкомы посылали уполномоченными в колхозы даже заведующего райздравом и управляющего госбанком, то чего же от них ждали? Что могли посоветовать хлеборобам эти честные люди, ничего не смыслящие в сельском хозяйстве? Что они могли им сказать, кроме какого-нибудь: «Смелей, усилий не жалей»?

Недавно я был на Украине, на широко известной стройке большой химии. И ее руководитель, один из самых уважаемых наших строителей, с горькой усталостью говорил мне:

— Обычная история. По плану надо сдать объект в третьем квартале. Но совнархоз «спускает» свой план — «оперативный», «волевой». Он предписывает все сделать во втором квартале.

Это пустая бумажка. Строители это знают, и совнархоз это знает, и все это знают. Выполнить «волевой» план невозможно ни при каких усилиях, потому что оборудование все равно не привезут раньше третьего квартала.

Но возражения, экономические выкладки, доказательства, призывы к совести не принимаются:

— Ты брось эти настроения! Не расхолаживай людей!

Как будто пустые слова в самом деле кого-то мобилизуют, подталкивают, поднимают, подогревают!

И вот честные люди, подчинись предписанию, произносят слова, которые ничего не значат, вывешивают лозунги, в которые не верят. В результате: тягчайший моральный ущерб, девальвация слова.

Да кстати, ущерб не только моральный, но и вполне материальный. В каких-то более высоких инстанциях примут «второй квартал» уже всерьез. И в третьем, чего доброго, уже зачислят объект в «действующие», дадут кому-то наряд на его «готовую продукцию». И родится некий промышленный подпоручик Киже, который «фигуры не имеет».

К сожалению, производители пустых слов могут — и без всякой передержки — сослаться на примеры литературные. Майя Борисова правильно писала недавно в «Литературной газете» о кошмаре табельных стихов, трескучих и пустопорожних. В самом деле, в любую дату — будь то День металлурга, День космонавта или День железнодорожника, или 8 Марта — в поэтическую рубрику заглядываешь со страхом. И повинны тут не только окололитературные стрелки, всякие никифоры ляписы («Служил Гаврила металлургом, чугун Гаврила отливал»). Тут нередко виноваты и известные, уважаемые наши поэты, мастера. Такая «поэзия» — страшная вещь. Она может, в конце концов, скомпрометировать даже космос, не только что железнодорожников.

Откликаться — высокий долг писателя. Но, безусловно, «откликаться» надо только тогда, когда есть что сказать. И ни в каком другом случае!