Второе апреля

МУЖСКОЙ МАСТЕР ЛЕЛЯ

— Вы всегда ко мне ходите. Так прямо и спрашивайте: Лелю мужского мастера...

Я обещал. Мне было приятно, что эта милая Леля так явно мне симпатизирует. Я, наверно, даже как-то напыжился, приосанился, потому что она похлопала меня по щеке: «Сидите смирно!» Молодая, пухленькая, в белом халате, она стояла надо мной, полязгивая ножницами. И на высокой ее груди колыхался крохотный голубой пластмассовый космонавтик с розовой мордочкой.

— Я всегда могу без очереди подстричь, скажу: «Это из нашей гостиницы» — и все. Мы гостей без очереди обслуживаем.

Она лукаво приподняла подбритые бровки.

— Но я лучше люблю москвичей. А то ведь не всегда культурные клиенты попадаются. Много еще разных. Приезжих откуда-нибудь и других...

Она вздохнула. Очень смешно сочетались в ее милом лице простодушие и хитрость. Пожалуй, простодушия все-таки было больше.

— Я вот что хотела спросить... Не знаете, как сейчас с автомобилями?

— В каком смысле?

— Ну, насчет продажи. Правда, что совсем запретили, чтобы из рук в руки?

— Только через комиссионный магазин. Оценят, сделают скидку на износ и продадут — очень просто.

— Да я уж слышала, — сказала она убито. — Муж в тот выходной ездил, узнавал. Там, в этой комиссионке, заведующий полковник. То есть отставной. Конечно, он ничего такого не допустит, все по-честному. Да ему и не надо: пенсия, наверное, три тыщи по-старому. Или четыре! Не знаете, сколько пенсия у полковников?

Я не знал.

«Вас обслуживает бригада, борющаяся за звание...» — это написано золотом на красной табличке, обрамленной знаменами. Табличка была справа от зеркала, а ниже висел бледно отпечатанный прейскурант.

— А не знаете, может, в Грузии можно? — спросила Леля. — Мне один клиент говорил, некоторые гонят машины в Тбилиси. Там, говорят, сколько скажешь — столько дадут за машину. Там у них денег навалом, которые виноград продают, урюк...

— Так ведь теперь всюду через комиссионные.

— Ой, неужели ж всюду? Люди же как-то устраиваются.

Она горестно задумалась. Ножницы нависли над моей шевелюрой, словно бы в раздумье — сколько отхватить...

Лелина соседка крикнула: «Очередь!» И сквозь унылый строй ожидающих промчался знакомый мне артист, мастер художественного чтения.

— Я из гостиницы, — сказал он бестрепетно.

И хотя очередь покорно молчала, парикмахерша на всякий случай поддакнула:

— Не волнуйтесь, товарищ из нашей гостиницы. Леля наконец отстригла какой-то не так вьющийся локон и решилась:

— Вы произведение Веры Пановой «Четыре времени года» читали?

Я читал, хотя, помнится, оно называлось немного иначе.

— Там, значит, так, — продолжала Леля шепотом. — Там один торгаш (спекулянт он или кто) боится деньги свои показать, миллионы. И он у мальчонки одного счастливый билет покупает. Лотерейный. За пятьдесят тысяч. Будто, значит, «Москвича» он выиграл, а не мальчонка.

Она помолчала и горячо задышала мне в ухо:

— Как думаете, с жизни это взято или из головы? Все-таки писатели теперь должны больше с жизни списывать. Правда? Может, отдельные торгаши как-то могут купить?

Я сказал, что это вполне вероятно, хотя и карается по закону.

— Ах, — вздохнула она. — Еще надо, чтоб такой открылся. Может, он клиент, в кресле вот в этом сидит — а не угадаешь! Я вам не первому рассказываю — и пока ничего.

Я с отвращением осмотрел себя: почему это я вызвал такие мысли? Ничего этакого у меня как будто нет — вороватого блеска глаз, или там отталкивающей улыбочки, или каких-нибудь каратов на волосатых пальцах. Черт знает что! Надо будет повнимательней присмотреться, что она во мне такого нашла.

— Да, — продолжала Леля. — Вот так зажали... Муж позапрошлое воскресенье на Бакунинскую ездил. Так даже очередь на машины распалась. Половина, кто записан — не берут. Может, мода прошла. Может, паразиты эти, тунеядцы опасаться стали. Нигде машину как следует не продашь. А раньше, люди рассказывают, за «Москвича» паршивого сорок тыщ давали, за «Волгу», худо-бедно, шестьдесят тыщ.

— А у вас какая машина?

Она удивленно посмотрела на меня:

— А, какая там машина! Сроду у нас никакой машины не было. Мы лотерейные билеты покупаем. Столько денег извели. Все надеемся. Верите, муж третий год обедать не ходит, а я — пирожок схвачу или там что. И все нету и нету. Так, ерунду выигрываем: коврик машинной работы, набор парфюмерный за три с полтиной.

— Так что же тебе, дурочке, до этой самой продажи машин?

— Надо же мечту иметь, — грустно сказала Леля. — Должна же быть мечта.

Я почему-то вынул полтинник. И дал ей. Она, по-детски вздохнув, приняла.

А что я еще мог? Дать рубль?..

ДИМА

Судя по очеркам, которые печатаются в газетах, большинство населения Советского Союза работает на Братской ГЭС.

На самом деле большинство населения работает на менее знаменитых предприятиях, а некоторые — даже в артелях и разных мастерских.

Дима, например, работал в мастерской, весь штат которой состоял из него самого. Зато называлась она длинно:

«Ремонт электробритв «Харьков», «Нева», «Киев», треста «Бытремонт».

Самый большой завод в городе, всемирно прославленный турбинный, назывался в семь раз короче. Просто «Энергомаш». Но это к делу не относится. Дима не собирался тягаться с «Энергомашем».

То есть нельзя сказать, что совсем не собирался. Немножко собирался...

Окончив курс в учкомбинате, Дима сразу получил назначение сюда. И хотя он в свое время придумал для себя более блистательное рабочее место — атомное или электронное, — ему вдруг понравилось. Все-таки в этой длинной, перегороженной надвое комнате, выходившей на грохочущую улицу, пахло делом.

На столе в прекрасном беспорядке лежали инструменты (или, как говорят бывалые люди, «лежал инструмент»). Разные кусачки, кисточки, плоскогубцы, ручные паяльники, пинцеты, ножички, отверточки. Новенькие инструменты волновали Диму своим сабельным блеском, старые — своими боевыми рубцами, ожогам и потертостями.

Посредине, словно бы стол был хирургическим, беспомощно лежала разъятая на половинки электробритва. И Дима глянул орлиным взором и, заметив в ее нутре подпалину, сказал: «Катушка испеклась». Можно было сказать просто «сгорела». Но «испеклась» было шикарнее и профессиональнее.

У нового (оно же было и первым) рабочего места Димы были даже свои преимущества. Здесь он будет беспрерывно общаться с интереснейшими людьми. Ведь бритвы нужны всем — и академикам, и героям, и мореплавателям, и плотникам. И вот он будет сидеть за деревянным барьером, скользить по бритве чуткими пальцами и слушать содержательные разговоры посетителей, время от времени роняя свои замечания, полные тонкости и понимания. И однажды сюда войдет стройная девушка с умным взглядом из-под пушистых ресниц...

Хотя, собственно, для чего стройной девушке входить в мастерскую, где чинят электробритвы. Может быть, зря он пошел сюда, а не в цех бытовых приборов? Но нет, девушка войдет сюда, чтобы сдать в починку электробритву брата.

Она сначала не хотела сюда идти. Она думала, здесь сидит какой-нибудь замшелый небритый дядька, который ковыряет в носу и говорит «елехтричество» или там «туды их в качель».. И вдруг ее там встречает юноша с открытым интеллигентным лицом, в синей, щегольски простроченной спецовке. Он с достоинством здоровается, откладывает книгу, которую читал, и берет в руки бритву. И она, чтобы завязать разговор, спросит: «Что вы читаете?» А он ответит... Ну, предположим: «Персидские письма» Монтескье. И она, покраснев, скажет: «Я пока еще не читала». А потом... потом все пойдет прекрасно.

Но в первые дни Дима почему-то стеснялся разговаривать с посетителями. Это делал за него Паша, тощий парень с золотым зубом. Его временно оставили Диминым напарником, чтобы «ввести нового товарища в курс дела».

А потом Паша уйдет в какую-то другую мастерскую, потому что здесь, по его словам, «недостаточное поле деятельности».