Страница 104 из 150
– Как странно: сейчас Александра ранило, и в то же время его брата убило. Судьба! От судьбы не уйдёшь. Что же, пойдёмте, господа, – сказал Скобелев и стал спускаться в овраг, а потом подниматься на зелёную гору к стрелковым цепям.
Берданки стреляли непрерывно. Сквозь стукотню выстрелов, сквозь недалёкие громы турецкой батареи, стоявшей на гребне, были слышны крики:
– Носилки!
– Санитаров!
– Дохтура! Ротного ранило!
Навстречу Скобелеву шли поодиночке люди. Они деловито, скользя по грязи, спускались с холма и шли назад.
– Вы зачем? – спросил Скобелев.
– За патронами, ваше превосходительство… патронов у нас больше нет.
И по тому, как смело и уверенно ответили они, Скобелев видел, что и точно люди шли за патронами.
Сзади, обгоняя Скобелева, прошли к цепям люди. Измазанные сплошь красноватою глинистою грязью, с кепи на затылке, они несли в рубашках и мешках коробки с патронами. Ещё издали было слышно, как один из них молодым возмущённым голосом громко говорил:
– Я ему говорю – давай патроны… А он мне крыночные сыплет. Да что ты, милый человек, говорю ему, не видишь, кому сыплешь? Не видишь – стрелки мы. Нам давай – берданочные…
– Так вот, Второв крыночные принёс, а ему поручик патронами-то в самую морду! Потеха!
– За дело! Не бери зря…
Они увидали Скобелева и замолчали.
– Ну как, стрелки? – крикнул им Харанов. – Не подкачаете?
– Держались крепко, однако подмога нужна.
Скобелев вынул из-за борта золотые часы и посмотрел на них.
– Алексей Николаевич, – сказал он, – пишите приказание. Ординарцы, приготовьтесь.
Куропаткин слез с лошади, расставил бурку шатром над собою, стал на колени в грязь и достал полевую книжку. По бурке щёлкал дождь, блестящие капли стекали с чёрного бурочного ворса. Чаще и чаще свистели турецкие пули.
– Генералам Тебякину и Добровольскому, – диктовал Скобелев, – командирам Владимирского, Суздальского и Ревельского полков, 9-го и 10-го стрелковых батальонов…
«И моему Афанасию, значит», – подумал Порфирий и почувствовал, как холодный пот прошиб его сверху донизу.
– Готово?
– Сейчас, ваше превосходительство. Не поспеешь за вами, – грубовато ответил Куропаткин.
– Пишите всем одинаково: «Начинайте штурм. Генерал Скобелев… 3 часа пополудни, 30 августа».
Куропаткин вызывал ординарцев и передавал им маленькие конверты.
– Поручик Лисовский – генералу Тебякину! Кто от стрелков?
– Поручик Марк, господин капитан.
– Командирам 9-го и 10-го батальонов… Хорунжий Дукмасов! Хорунжий Харанов!
Офицеры скрывались в дождевой мгле.
Дождь усилился и уже лил непрерывно.
В три часа дня, точно для того, чтобы русским войскам виднее была цель атаки, чуть приподнялся туман.
За белёсой дождевой полосой показались за третьим гребнем Зелёных гор турецкие редуты, опоясанные сплошной линией белых дымков от ружейных выстрелов.
В логу, совсем близко от редутов, сипло и печально раздался сигнал на горне – «Предварение к атаке!» Он повторился дальше и дальше за шоссе, там, где уже не были видны лежащие цепи, и замер. Прошло несколько мгновений, показавшихся Скобелеву бесконечно долгими.
Вдруг весело, вправо, у владимирцев грянула музыка, загрохотали барабаны.
Длинными тёмными цепями поднялись владимирцы и суздальцы и пошли вперёд. Видно было, как солдаты скользили на мокрой глине и падали.
Раздалось сначала несмелое, потом всё более и более громкое «ура». Оно покатилось, понеслось и вдруг стихло. Умолкла и музыка, перестали бить барабаны.
Налетевший порыв ветра на мгновение согнал туман и пороховой дым с холма. Показались редуты Кованлек и Исса-Ага и перед ними чистый, гладкий, точно выбритый, глинистый скат, мокрый и скользкий.
Этот скат был сплошь покрыт ползущими по нему, как червяки, людьми. И видно было, как кто-нибудь выскочит вперёд – вероятно, с криком «ура», неслышным за стрельбой, – и упадёт тут же…
Цепь ползёт всё тише и нерешительнее…
Остановилась… Замерла…
– Ординарец!
Лицо Скобелева спокойно, полно решимости.
– Ревельскому полку!
– Ваше превосходительство, – чуть слышно говорит сзади Скобелеву Куропаткин, – это последний наш резерв!
– Знаю-с… Ревельскому полку поддержать атаку!
Старик полковник Писанко взял под козырёк, принял от ординарца, хорунжего Харанова, приказание… Подал команду полку.
Передние роты раздались в тёмные цепи, за ними потянулись линиями ротные поддержки. В резерве грянула музыка. Ветхое знамя развернулось над резервом.
Ревельские цепи влились в цепи владимирцев и суздальцев.
И уже не цепи, но тёмная солдатская масса ползла, скользила, падала, карабкалась вперёд и навстречу гулу пушек, непрерывной ружейной трескотне. Пошли вперёд, ещё… ещё… Остановились, опоясались белой полосой ружейного огня и поползли назад.
– Алексей Николаевич, у Имеретинского есть либавцы[192], у Добровольского остались 11-й и 12-й батальоны. Прикажите всех двинуть на поддержку атаки!
Ординарцы поскакали передавать приказание…
Время идёт. Время остановилось… Холодный дождливый день меркнет. В мглистом тумане видно, как из Плевны идут густые колонны турок. Они вливаются в промежуток между редутами Исса-Ага и Плевной.
Либавцы и стрелки косят их огнём – но они идут вперёд и вот слились с передовыми цепями.
В третий раз грянула музыка. Либавцы пошли на штурм. Всё подалось с ними вперёд, опять раздалось «ура», и видно было, как начался рукопашный штыковой бой.
И вдруг поползли назад. Сначала тихо, поодиночке, нерешительно, потом группами… Сейчас начнётся бегство!..
Скобелев, в сопровождении Куропаткина, немногочисленной свиты – разосланные с приказаниями ординарцы не вернулись – и с казаком со значком, медленно спускается с кручи. Лошадь скользит по мокрой глинистой земле. Она расставила задние ноги, чтобы затормозить. На середине ската Скобелев останавливается. Его лицо очень бледно и мрачно. Волевой огонь то загорается, то потухает в пристально глядящих вперёд глазах. С намокших рыжих бакенбард на потемневшее полотно кителя каплет вода. Дождь зарядил косой и упорный.
Сквозь пелену дождя – в сером сумраке, – совсем близко, и восьмисот шагов не будет, за оврагом по склону холма ещё идёт бой. Турки стреляют в упор. В пелене выстрелов, между высоких дымов взрывающихся гранат видно, как тёмная масса перемешавшихся между собой полков ползёт неудержимо назад.
Время измеряется долями секунд…
Скобелев оборачивает бледное лицо на Куропаткина. Испытующе, пронзительно смотрит на него.
– Алексей Николаевич, – тихо говорит Скобелев. Его голос слышит один Куропаткин. – Не пора ли мне? С а м о м у?
Куропаткин молчит. Его лицо угрюмо. В узких, волчьих глазах вспыхивает злой волевой огонь: «Пора!»
Лицо Скобелева краснеет, загораются минуту тому назад потухшие, печальные глаза. Решительно подобрав поводья, Скобелев даёт шпоры коню, и тот клубком катится вниз, утопая по бабку[193] в грязи, перескакивает на дне оврага какой-то бурлящий, глинистый поток и в мгновение ока взмывает наверх, в самую гущу залёгших недвижно, в нерешимости отчаяния, цепей.
- В п е р ё д, р е б я т а!
В дыму и сумраке печального дня Скобелева видят единицы. Но по всей цепи, по трём её полкам и по стрелковой бригаде электрическим током проносится:
– Скобелев! Скобелев!!
Всё встаёт, гремит победное «ура»…
Сквозь участившийся треск совсем близких выстрелов, сквозь грохот орудийной пальбы, визг и шлёпанье пуль и осколков – кажется, везде слышно бодрое скобелевское: «Вперёд, ребята!»
Грязь в полголенища – её не чувствуют. Глина скользка, ползёт под ногами. Люди обрываются, падают, встают снова и, грязные, измазанные землёю, бегут вперёд, туда, где на мгновение увидали Скобелева, его белого коня, его белую фуражку.
192
Либава – официальное название города Лиепая (Латвия) до 1917 года.
193
Надкопытный сустав ноги у животных.