Страница 24 из 48
* * *Всего лишь звук, сквозящий меж листвыВ садах времён.Всего лишь ритм, качанье головы,На прялке лён.Всего лишь нить – как путь, как пить, как петь.И почтальон,С утра играющий свою велосипедь,Пока силёнЧитать сосудисто и помнить адресаТого Улисса,Который – дрожь, который – чудеса,Сквозняк, кулиса.* * *Рождённая пеной морскойНе была современной такой,Как поезд, пришедший на станцию,Как мода и стиль…Она соблюдала дистанциюИ не носила текстиль,Ходила в божественной дымке,Таяла тучкой в небе,Поэтому с нею на снимкеВсе остальные – мебель.* * *Я застала в живых писателей,Которые были великими,Никаких не давали им заловДля авторских вечеров,Хотя голосами дикимиДругие совсем писателиВопили ежевечернеСо сцены свою бузу.Я застала в живых писателей,Которые были великими,Их зажали меж двух поколений,Их давили меж двух жерновов,Хотя голосами дикимиДругие совсем писателиПраздновали свободуИ славы своей расцвет.Я застала в живых писателей,Которые были великими,Их великое одиночествоСредь великих на них клевет,Когда голосами дикимиДругие совсем писателиДух поднимали публики —До уровня своего.Я застала в живых писателей,Которые были великими,Они давали мне рукописьИ спрашивали: – Ну как?..Я говорила: – Прекрасно!Я говорила: – Божественно!И в том, что они мне верили,Был негасимый свет.* * *Всех беззащитней мёртвые, когдаЖивые провожают их нарядно.Над ними стелется незримая вода,И тень её работает наглядно.Лет в семь я увидала, как плывётПо улицам такое… Словно лодка,Там гробик плыл, и в нём качался плодС лицом… И хлопья снега плыли кротко.Тогда несли такое на рукахДо кладбища, и музыку играли,И люди шли, глазами в облакахНа землю глядя… И глаза мои оралиОт ужаса, что этот плод с лицом,Плывущий мимо за стеклом оконным,Недавно прыгал с красным леденцомНа палочке и был моим знакомым,Его таскали дети за собой,Чтоб одного не оставлять. О Боже,Лицо в той лодке бело-голубойТак страшно было на оставленность похоже!..Дыхание оставило его.И над толпой, дышавшей безусловно,Там бездыханно плыло веществоС чертами, заострёнными бескровно.И, кроме снега, плывшего тогда,Незримая вода плыла над этим,И тень её над маскою плодаРаботала… Но кто же верит детям?..ТЁПЛОЕ ДЕРЕВОМой двоюродный брат Иосиф КаганисПреподавал рисунок, графику, живопись,Скульптуру, керамику, лирику, эпос,Комедию, драму, трагедию, музыкуИ человеческую порядочностьНа грани практического безумия.Мне от него достались в наследствоГлина и гипс, инструменты для лепки,Древесные пни, фрагменты стола,Двух кресел, Венеры… И маска Пушкина,Смотреть на которую – выше силМоих, повторяю, моих, и только,У многих она украшает стены,Висит над рабочим столом в кабинете,Берут её в руки, стирают пыльТряпкой, гипсовую изнанку,Которая ближе всего к лицу,Протирают влажно, и вновь – на гвоздь,В пробел, где – посмертная маска Пушкина.Раздарила я сладостно эти сокровища.Взяла деревянные две скульптуры.Голову брата, которую вырезалБрат моей матери, отец Иосифа.И голову Лиды, жены Иосифа,Которую в ранней он вырезал юностиС нежной любовью, – потом расстались.Он полагал, что она достойнаМужа, более знаменитого,Например, такого, который пишетС блеском картины для иностранцевСчастливочным маслом и несчастливочным,Их портреты – счастливочным,Нашу грязь – несчастливочным,Мелочи кухни, пищеваренье…В головке Лиды живёт обида.Теперь я старше её намного,Теперь я глажу малютку ЛидуПо деревянным её кудряшкамИ говорю ей: «Не обижайся».А дерево – тёплое, очень тёплое…* * *Забыла день, и год, и улицу, и город,Забыла имя слёз, и боли, и любви, —Там был такой костёр, такой кипящий холод,Что никаких надежд остаться в нём людьми.Бывает красота убийственного свойства,Забыться не даёт ни в море, ни во сне,По голым проводам гуляет для геройства, —Такая у неё потребность в новизне!Ей жизнь не дорога, она бросает вызовСпряженью тайных сил, грамматике судьбы,Висит на волоске… И, сердце к ней приблизив,Ты в бездну вместе с ней срываешься с резьбы.Но если Ангел вдруг, над бездной пролетая,Спасёт тебя, – не смей заглядывать туда,Где чудом проросла из точки запятая,И не жалей о том, что было, никогда.