Роковая молния

— Я очень беспокоилась о тебе, — наконец произнесла она.

Его сердце снова сбилось с ритма. Они встречались один-единственный раз, и Чак решил, что Оливия сразу же забыла об этом. Ты меня не забыла? — спросил он, не вполне уверенный в своей латыни.

— Конечно нет, Чак Эргюсин.

Щеки Оливии порозовели от смущения, Черт бы побрал этот язык, подумал Фергюсон, не зная, что сказать. Даже на родине он был не силен в разговорах с девушками. Никогда еще ему не попадалась женщина, способная хотя бы в течение пяти минут разделить его восторг перед механизмами и выслушать его объяснения. Он всегда считал, что таких просто не существует.

— Мне нравятся машины, которые ты строишь, — произнесла Оливия на этот раз по-русски, медленно подбирая каждое слово. — Они удивительны. Они помогают облегчить труд людям вроде моего отца. Они побеждают тугар и мерков. А ты их выдумываешь.

Оливия неуверенно посмотрела в глаза Чака, сомневаясь в правильности выбора слов, но детское восхищение, осветившее его лицо, успокоило ее, и она рассмеялась, видя его удивление и радость. Чак опустил глаза и заметил, что ткань ее одежды приподнялась над восставшими сосками.

— Бог мой! — воскликнул Чак и смутился, осознав, что заговорил вслух и девушка наверняка поняла, чем вызвано его восклицание.

Он так поспешно выскочил из вагона, что чуть не упал. Оглянувшись, он увидел, что девушка смущенно смеется, скрестив руки на груди.

— Давай прогуляемся, — тихо предложил он. Застенчиво улыбнувшись, Оливия кивнула в знак согласия и спрыгнула на землю рядом с Чаком. Они пошли прочь от депо, перешагивая через многочисленные рельсы подъездных путей. Вокруг царила полная неразбериха. Беженцы беспомощно сновали взад и вперед; прибыв в Испанию, они нетерпеливо дожидались единственного старенького локомотива, доставлявшего поезда из Испании в Рим и обратно. В Риме была конечная цель их путешествия, там их ожидала относительная безопасность. К станции подошла бригада римских рабочих, возвращавшихся со строительства укреплений в утреннюю смену. Все они выглядели измотанными, лица покрывал толстый слой пыли и пота.

Фергюсон направился к невысокому холму в южном конце железнодорожного узла. Вбитые в землю столбы отмечали положение будущего блокгауза, который должен был обеспечить фланговое прикрытие бастиона, возводимого ниже моста через Сангрос. Чак снял с плеча скатку, развернул одеяло и опустился на землю. Оливия последовала его примеру и заглянула ему в глаза.

— Как долго ты здесь пробудешь? — спросила она. Чак отвел взгляд и посмотрел в сторону станции.

От его поезда уже отцепили нужные вагоны, и маленький маневровый паровоз толкал их на боковой путь, откуда начиналась дорога к северному лесу. Фергюсон вытащил из кармана часы.

— Осталось не больше пятнадцати минут.

— Пятнадцать минут. Вы, янки, очень аккуратно обращаетесь со временем.

Чак улыбнулся и с трудом удержался от соблазна пуститься в пространные рассуждения о важности учета времени для индустриально развитого общества. Он вовремя понял, что девушке это вряд ли будет интересно.

— Я беспокоилась, как бы с тобой не случилось чего-то страшного, — смело заговорила Оливия.

— Со мной? — дрогнувшим голосом переспросил Чак.

Она улыбнулась и кивнула.

Почему эта девушка беспокоится о нем? Он никогда не умел обращаться с женщинами и уже потерял всякую надежду встретить ту, которой он 6удет интересен. Чак попытался небрежно откинуться назад. Чертежные инструменты и старая потертая логарифмическая линейка, хранившиеся в его рюкзаке, тут же уперлись ему в ребра. Ему пришлось отвернуться и аккуратно положить рюкзак рядом с собой. Логарифмическая линейка была бесценным чудом в здешнем мире. Инструмент принадлежал Буллфинчу, когда тот служил лейтенантом на старом «Оганките», и был подарен Чаку еще перед Первой Тугарской войной. Фергюсон использовал его как образец, и теперь в руках десятка молодых русских инженеров имелось несколько подобных линеек. Но это был оригинал, и Чак, на миг забыв о сидящей рядом девушке, поспешил убедиться в сохранности драгоценного инструмента. Оливия заметила, как бережно он ощупывает рюкзак.

— Что там спрятано? — с улыбкой спросила она. Чак почти с опаской вытащил линейку. Девушка смотрела на него с любопытством.

— Что это?

Не в силах удержаться, Чак принялся объяснять устройство, начав с простейшего арифметического примера. Оливия увидела решение и изумленно подняла глаза.

— Это волшебство янки?

Но в ее голосе не было ни капли страха, только потрясение.

Чак рассмеялся и на ломаном латинском языке попытался растолковать ей логарифмические функции. После нескольких неудачных попыток он отказался от этой идеи. Оливия наклонилась над линейкой, длинные черные волосы упали на лицо, и девушка нетерпеливо мотнула головой; облако чарующего аромата жасмина окутало Чака. Снова его сердце пропустило несколько ударов, а девушка с боязливым восторгом пальчиком передвинула бегунок линейки, потом взглянула на Чака.

— Это тоже изобретение янки?

В ее глазах светилось такое восхищение, что Чак чуть не присвоил себе достижение Паскаля. Он отрицательно покачал головой, но восхищение в ее взгляде не померкло.

— Вот поэтому мерки будут разбиты, — сказала Оливия. — Потому что янки умеют думать и изобретать.

— Я рад, что ты настроена так оптимистично, — прошептал Чак.

Она с беспокойством посмотрела на него.

— Ты не уверен, что мы победим?

Чак пожал плечами. В данный момент он не был уверен даже в самом себе. Когда он только начал заниматься своим новым проектом, он верил, что, как и в предыдущих двух войнах, его машины помогут одержать победу. А сейчас? Фергюсон огляделся. В воздухе веял запах поражения, недоверия, мрачной решимости сражаться насмерть, а когда придет время, взять с собой в последний путь как можно больше врагов. В этой войне не могло быть капитуляции. И еще: Чак чувствовал, что русские смирились с потерей своей земли и теперь готовы лишиться жизни, но при этом не оставить в живых ни одного мерка. Предстояла смертельная схватка, которая грозила гибелью обеим сторонам. В таком случае и он присоединится ко всем остальным. Но при виде Оливии Чак ощутил безумное желание жить.

Прозвучал резкий свисток, воспроизводивший вторую строчку излюбленной песенки Андрея о боярской дочке. Чак вздохнул и оглянулся. Машинист локомотива высунулся из окна и махал ему рукой.

— Мне пора идти, — прошептал Чак.

— Так скоро? Я думала, ты немного задержишься в Испании.

— Надо ехать.

— На твой тайный объект?

Ты говоришь о базе аэростатов?

— Нет, о секретном месте за этой базой.

— Как ты о нем узнала? — резко спросил Чак. Оливия улыбнулась.

— Я ведь как-никак дочь народного сенатора, — ответила она.

— Твой отец тоже знает?

— У нас ходили слухи о новой фабрике глубоко в лесу. По ночам кое-кто замечал в небе вспышки света.

Чак все больше нервничал. Увидев это, Оливия покачала головой.

— Для всех остальных это секрет. Отец узнал о нем от племянника нашего соседа, Фабия, который работал на той стройке, но поранил ногу и приехал домой лечиться.

— Никому не рассказывай о том, что слышала, — проворчал Чак и немедленно принял решение с этих пор никого не отпускать до полного окончания работ.

Оливия успокаивающе улыбнулась, и Чак почувствовал себя гораздо увереннее, он знал, что девушка сдержит слово.

Они поднялись, и Оливия, собрав одеяло, скатала его и протянула Чаку. Он повесил одеяло на плечо и выжидательно посмотрел на девушку. Оливия должна сохранить его тайну. Ведь она выросла в доме Марка, ее отец был рабом в этой семье, а болтливые рабы недолго оставались в услужении. Мысли о доме консула вызвали в его памяти неприятные воспоминания. Был какой-то слух относительно Оливии и Готорна. Готорн. Его старый товарищ, втянутый в войну и пострадавший, от нее больше других ветеранов 35-го полка. Чак хотел все знать. В конце концов, обычная девушка из Вассалборо в штате Мэн ни с кем не стала бы принимать ванну, даже со своим мужем. Кроме этого, ходили и еще кое-какие слухи. Чак постарался отогнать эти мысли. Теперь все это не имело значения. Единственное, что было важно, — останутся ли они в живых через пару месяцев.