Тайна «Силверхилла»

– Спасибо тебе, дорогая, что ты рассказала мне об этом. Но боюсь, что теперь слишком поздно, чтобы это могло что-то изменить в моей жизни. Я даже не уверена, что это вообще имеет какое-либо значение. Может быть, Бланч пыталась успокоить свою собственную совесть. Ударила ли я его там на лестнице или, может, даже толкнула и тем самым вызвала его падение – дело совсем не в этом. Все равно я виновата, хотя почему именно – не помню. Малли, я не думаю, что мне хотелось бы это вспомнить. Теперь я уже слишком стара для страданий, которые терзают молодых. Я едва помню Ланни Эрла, как и то, что именно меня в нем так восхищало. Вчера вечером с твоей помощью я пыталась что-то восстановить в памяти, но для меня все потеряно навсегда и уже не имеет значения. Давай не будем тревожить старые могилы, Малли. Что для меня сейчас важно… это моя повседневная жизнь. Я в самом деле занята и чувствую себя счастливой, несмотря на случающиеся время от времени неприятности. Единственное, что я прошу, – не отнимать этого у меня, пока я жива. Теперь, с твоим приездом, я чувствую себя немного увереннее. Ты молода, мужественна и знаешь нас достаточно хорошо, чтобы бояться.

"Но я как раз начинаю бояться", – подумала я. Да, я начинала бояться, и еще как!

– А что вы скажете про вчерашний вечер? – спросила я. – Ведь вам было страшно на лестнице.

Ее улыбка была по-прежнему молодой.

– Все это было притворство! Я развлекалась: просто ты так похожа на меня, какой я была когда-то. Я ничего не имею против того, чтобы вот эдак погружаться в прошлое. Я часто развлекаюсь, разглядывая старые театральные фотографии и афиши и читая рецензии о себе самой. Когда мне их дают. Вообще-то мне ходить на чердак запрещено, и до твоего приезда я несколько лет там не была.

– А дедушка Диа? – продолжала я настаивать. – На лестнице…

Она улыбалась прежней улыбкой.

– Мне нравится держать их в напряжении. По-моему, они наполовину верят в то, что он приходит на чердак. Это позволяет им не трогать тамошнюю пыль – и сокровища! Одна только Кейт приходит туда, чтобы прятаться в своей маленькой комнатушке в самом дальнем углу. Мы с ней держим это в секрете. Малли, дорогая, не беспокойся насчет лестницы. В Силверхилле есть только одно место, которое посещают призраки. Снаружи, по ту сторону здания, где березы растут очень близко от дома. Именно там прячется и плачет ребенок. Как только луна появляется на небе в определенном месте, ребенок оказывается там, среди берез! Я множество раз видела мелькание белого платья и слышала плач.

На этот раз я нашла в себе силы улыбнуться в ответ.

– Опять разыгрываете роль, тетя Фрици, ну признайтесь! Я все знаю про этого ребенка. Это я убежала туда и пыталась спрятаться от вас, когда была маленькой: в руках у меня была мертвая канарейка.

Ее глаза смотрели на меня словно бы откуда-то издалека, и это сильно меня огорчило. Исчезла недавняя ясность взора, он стал каким-то замутненным. Впечатление было такое, как будто она вдруг отдалилась от меня.

– Я думаю, что и остальные тоже не раз видели этого ребенка и слышали его плач, – продолжала она. – Как только я упоминаю о том, что видела, они всякий раз огорчаются и переводят разговор ад другую тему. Все, кроме Джеральда, который вообще никогда по-настоящему в это не верил.

– Ну, вы меня разочаровываете, – сказала я. – А я-то не без удовольствия воображала, что призрак, посещающий эту рощу, – не кто иной, как я сама, только маленькая.

– Очень сожалею, – спокойно сказала она.

– Не хочу тебя разочаровывать, но прячущийся там ребенок – не ты. Как-нибудь вечером я раздобуду это белое платье, а когда это случится, у меня будут ответы на все вопросы. Я буду знать все, о чем они хотели бы заставить меня навсегда позабыть.

Она так легко и быстро перешла от состояния полнейшей ясности мысли, за которую я готова была поручиться перед кем угодно, к состоянию какой-то странной неуравновешенности, что я перестала легко себя чувствовать в ее обществе. И в самом деле, невозможно было сказать, каково ее истинное душевное состояние. Вполне возможно, что те, кто знал ее лучше, чем я, были знакомы с этими сменами настроения и сознавали, какие опасности могли за ними скрываться. Возможно даже, она иной раз действительно совершала поступки, в которых позднее не отдавала себе отчета, а то и вовсе забывала. Она сама в этом призналась.

С другой стороны, специальное забвение с безликими людьми в белых халатах, ко всему привыкшими сестрами, врачами, объясняющимися на своем сугубо профессиональном жаргоне, которые слишком заняты – может быть, даже не по своей вине, чтобы попытаться по-настоящему взяться за ее лечение, если оно вообще возможно… Нет, я не могла смириться с тем, чтобы тетю Фрици обрекли провести остаток жизни в подобном месте. Я пришла сюда, чтобы сказать ей "до свидания", но теперь чувствовалось, что не могу так вот с ней расстаться. Нет, еще рано. Сначала мне необходимо переговорить с Уэйном и убедиться в том, что он решительно воспротивится намерению Джулии Горэм.

Я встала и начала ходить по комнате, пытаясь доставить ей удовольствие тем, что расхваливала обои и расцветку ковра и восхищалась пышным вьющимся растением на подоконнике, который явно прекрасно рос под любовным надзором тети Фрици. Внезапно мой взгляд приковала к себе каминная полка, на которой я видела какую-то необыкновенную скульптуру.

Это была терракотовая голова женщины, выполненная с большим искусством и таившая в себе какой-то коварный смысл. Я сразу же поняла, кого она изображает, и повернула ее к свету. Кто-то создал что-то вроде карикатурного портрета бабушки Джулии. Строение головы было ее, но глубоко сидящие глаза прямо-таки тонули в глазницах, словно зияющие глазницы черепа. Нос был повторением гордого носа бабушки, но ноздри его были слишком гордо раздуты. Улыбка очень походила на улыбку портрета, но губы были слишком тонкими, слишком жестокими, а уголки их утопали в старческих морщинах. Голова напоминала отчасти портрет, отчасти самое бабушку, какою она была сейчас, но было в ней и еще что-то – следы каких-то страшных мучений.

Тетя Фрици испугала меня, неожиданно очутившись где-то возле моего локтя. Она скатилась с постели и встала рядом со мной. Зеленое с желтым платье делало ее похожей на одно из ее буйно цветущих растений.

– Хорошая вещь, не правда ли? – спросила она.

– Я кивнула.

– Просто поразительная и очень странная. Я бы сказала: кто создал этот портрет, не слишком-то любит бабушку Джулию.

– И она утверждает то же самое!

– Тетя Фрици рассмеялась с чуть злорадным удовольствием. Когда она увидела эту голову, то приказала ее разбить. Ей неизвестно, что я принесла ее сюда, потому что она почти никогда не заходит в эту комнату. А мне эта штука нравится. Она вселяет в меня мужество всякий раз, когда я начинаю думать, что никогда не была похожа на такую сильную женщину, какой была моя мать.

– Но кто вылепил эту голову? – спросила я. – Тот, кто это сделал, обладает громадным талантом.

Она энергично кивнула.

– Да, он действительно очень талантлив. Конечно, это – работа Джеральда.

– Джеральда? Это с его-то одной рукой!

– Я нагнулась, чтобы лучше рассмотреть тонкие очертания лепки, тщательную законченность деталей.

– Конечно, это сделал Джеральд. Он со своей одной рукой может делать замечательные вещи. Но он почему-то стыдится того, каким образом ему приходится работать, и никому не показывает свои скульптуры.

Я потрогала шрам на своей щеке с чувством, похожим на стыд. Любой физический недостаток имеет ровно столько значения, сколько человек сам ему придает. Если приезд в Силверхилл не обогатил меня никаким иным знанием, то по крайней мере я узнала эту истину.

– Я скажу ему, как хорошо он, по-моему, работает, – заявила я. – Если у него есть другие произведения, мне хотелось бы их увидеть. Будь у меня какой-нибудь талант, как бы я им гордилась…

Тетя Фрици скользнула за моей спиной и повернула терракотовую голову лицом к стене, так что ее глазницы уже не смотрели на нас.