Страница 37 из 56
— Так, — неуверенно произнес Ордаз, — значит, нет. — Он чувствовал себя весьма неловко. Факты красноречиво говорили сами за себя, но он не решался назвать меня лжецом. Вместо этого он решил вернуться к выполнению формальной для данного случая процедуры.
— Мистер Гамильтон, вы опознаете в этом человеке Оуэна Дженнисона?
— Это он. Он всегда был несколько грузноват, тем не менее, я узнал его сразу. Но давайте удостоверимся окончательно. — Я стащил с плеч Оуэна грязный халат. На левой стороне его груди обнажился почти правильной круглой формы шрам поперечником в восемь дюймов. — Видите это?
— Да, мы обратили на это внимание. Старый ожог?
— Оуэн — единственный из всех, кого я знаю, кто мог бы похвастаться метеоритным шрамом на своей коже. Метеорит врезался ему в плечо, когда он был вне корабля, разбрызгав мгновенно испарившуюся сталь защитной оболочки скафандра по коже. Позже врач извлек из раны крохотную частицу из железа и никеля. Оуэн всегда хранил эту крупинку при себе. Всегда, — я специально сделал ударение на этом слове, глядя на Ордаза.
— Мы не нашли ее.
— Ну что ж…
— Я прошу у вас, мистер Гамильтон, извинения за то, что вам пришлось здесь испытать. Но ведь вы сами настаивали на том, чтобы мы не трогали тела.
— Да. Спасибо вам за это.
Оуэн продолжал ухмыляться в своем кресле. Мне стало нехорошо, запершило в горле, защемило в нижней части живота. Когда-то я потерял свою правую руку. Теряя Оуэна, я испытывал сейчас примерно такие же ощущения.
— Мне хотелось бы знать об этом деле как можно больше, — сказал я. — Вам не составит труда сообщать мне дальнейшие подробности, которые удастся выяснять по мере расследования?
— Ради бога. Через контору РУКА?
— Да. — Это не входило в сферу деятельности РУКА, несмотря на то, о чем я рассказал Ордазу, но престиж РУКА может только помочь делу. — Мне очень хотелось бы выяснить, почему умер Оуэн. Может быть, он просто сломался… бытовые неурядицы, что-нибудь в этом духе. Но если только кто-то специально затравил его до смерти, мне нужна его гнусная кровь.
— Ну, видите ли, отправление правосудия лучше бы оставить за… — Ордаз примолк, смутившись.
Ему неясно было, заявил ли я это как сотрудник РУКА или во мне заговорил жаждущий мести обыватель. Я так и оставил его в неведении.
В вестибюле тут и там попадались жильцы комплекса, одни проходили к лифтам или выходили из них, другие просто сидели. Я постоял, выйдя из кабины лифта, несколько секунд, наблюдая за проходившими мимо меня людьми, пытаясь отыскать на их лицах признаки разрушения индивидуальности.
Сошедший с конвейера комфорт. Место, где можно спать, есть и смотреть «трехмер», но где невозможно быть личностью. У тех, кто жил здесь, не было ничего своего. Какого рода люди станут вот так жить? Они должны выглядеть все на одно лицо, двигаться в унисон, как цепочка отражений в зеркалах парикмахерской.
Затем я увидел темно-каштановые волосы л красный бумажный костюм. Управляющий? Пришлось подойти поближе, чтобы в этом удостовериться. Его лицо было лицом человека толпы, вечного незнакомца.
Он тоже увидел меня и улыбнулся без особого энтузиазма.
— О, рад вас видеть, мистер… э… Вы нашли… — ему никак не удавалось придумать приличествующий нашей повторной встрече вопрос.
— Да, — произнес я, такой ответ годился на все случаи жизни. — Но мне хотелось бы узнать еще кое-что. Оуэн Дженнисон прожил здесь шесть недель, верно?
— Шесть недель и два дня, пока мы не открыли его комнату.
— У него бывали посетители?
Брови управляющего недоуменно взметнулись. Мы постепенно дрейфовали в направлении его офиса и теперь уже были настолько к нему близки, что мне даже удалось прочитать на дверной табличке:
«Джаспер Миллер.
УПРАВЛЯЮЩИЙ».
— Разумеется, нет, — ответил он. — Любой из них наверняка бы заметил, что что-то не так.
— Вы хотите сказать, что он снял этот номер специально для того, чтобы в нем умереть? Вы виделись с ним только один раз и больше уже ни разу не встречались?
— Как я полагаю… он мог… Нет, подождите-ка, — управляющий призадумался. — Вот что. Он зарегистрировался в четверг. Я еще обратил внимание тогда на его загар белтера. Затем в пятницу он выходил отсюда. Я видел, как он проходил мимо меня.
— Это было как раз в тот день, когда он приобрел дроуд? Впрочем, откуда вам об этом знать. И больше вы уже его ни разу не видели?
— Не видел.
— Но у него могли быть посетители в четверг вечером или в пятницу утром?
Управляющий отрицательно покачал головой, покачал уверенно.
— А почему нет?
— Видите ли, мистер…
— Гамильтон.
— У нас тут на каждом этаже, мистер Гамильтон, топографические камеры. Они производят голоснимки каждого жильца, когда он в первый раз проходит в свою комнату, и больше уже никогда этого не повторяют. Возможность уединиться является одним из удобств, которое оплачивает жилец, снимая у нас квартиру. — Управляющий как-то даже весь подобрался, произнося эти слова. — По той же самой причине производится голоснимок и каждого, кто НЕ является нашим жильцом. Таким образом наши постояльцы ограждаются от нежелательных для них вторжений.
— И за все это время никто не наведывался в гости ни в одну из всех комнат на этаже Оуэна?
— Нет, сэр, никто.
— Ваши постояльцы — великие отшельники.
— Возможно.
— Как я полагаю, кто является нашим жильцом, а кто — нет, решает компьютер, расположенный в подвале комплекса?
— Разумеется.
— Значит, в течение шести недель Оуэн Дженнисон сидел один в своем номере. Все это время на него никто не обращал ни малейшего внимания?
Миллер пытался говорить как можно спокойнее, но было ясно, что он нервничал.
— Мы стараемся обеспечить своим гостям уединение. Если бы мистеру Дженнисону понадобилась какого-либо рода помощь, ему нужно было только протянуть руку к кнопке внутреннего коммуникатора. Он имел возможность позвонить мне, в аптеку, в супермаркет внизу.
— Ну что ж, и на том спасибо, мистер Миллер. Это все, что я хотел выяснить. Я хотел узнать, как могло случиться, что Оуэн Дженнисон мог сидеть, умирая, в течение шести недель, и никого это совершенно не беспокоило.
Миллер проглотил сарказм, заключенный в моих словах.
— Неужели он умирал все это время?
— Вот именно.
— У нас не было ни малейшей возможности знать об этом. Ну как, в самом деле? Не усматриваю причин, по которым можно было бы порицать нас за это.
— Я тоже, — сказал я и решительно пошел прочь от него.
Миллер стоял ко мне достаточно близко, поэтому мое резкое движение едва не сбило его с ног. Теперь мне стало даже как-то стыдно за себя. Ведь он был абсолютно прав. Оуэн мог получить любую помощь, стоило только ему самому захотеть этого.
Некоторое время я стоял снаружи здания, глядя вверх на зазубренную голубую полоску неба, проступавшую между верхушками зданий. В поле зрения вплыло аэротакси. Я нажал на кнопку своего вызывного устройства, и оно камнем устремилось вниз.
Я вернулся в контору РУКА. Не для того, чтобы засесть за бумаги — работать я уже был совершенно не в состоянии после всего того, что узнал, — для того, чтобы переговорить с Жюли.
Жюли. Высокая девушка под тридцать, с зелеными глазами и длинными волосами, в которых перемежались красные и золотистые пряди, и двумя широкими коричневыми метками, будто оставленными хирургическими щипцами над правым коленом, но сейчас их видно не было. Я заглянул в ее кабинет через поляризованное стекло и стал наблюдать за тем, как она работает.
Она сидела на диванчике, точно воспроизводившем контуры ее фигуры, и курила. Глаза ее были закрыты. Время от времени она морщила брови, сосредоточиваясь, по-видимому, еще больше. Иногда мельком поглядывала на часы, затем снова смыкала веки.
Я не прерывал ее. Я понимал важность того, чем она сейчас занимается.