Я еду домой!

Сбился. Так что делать в Юме, штат Аризона? Искать себе развлечения. Какие? Первая мысль приходит сразу — здесь все же Дикий Запад, все с револьверами и винчестерами, можно стрелять. Есть тир при оружейном магазине "Спрэгс Спортс", и у этого же самого Уилла Спрэга есть стрельбище, где палят из всего, что существует в природе — от револьверов одинарного действия в ковбойском стиле до пулеметов — в Аризоне, если расстараешься, можно стать владельцем любого оружия, даже "третьего класса" — на этот счет здесь просто.

У Спрэга оружие дают в аренду, чем я и пользуюсь. В этом ничего незаконного нет. А еще дают уроки, от которых я тоже не отказываюсь. Пару раз даже приезжал Тодд Баррет — чемпион Америки по практической стрельбе из пистолета — самой "житейски полезной" стрелковой дисциплине. И к нему на уроки я походил. Да и другие инструкторы неплохи, грех жаловаться. По крайней мере, от них я услышал много откровений, которые смыли и стерли мой старый, весьма ограниченный опыт стрельбы из служебного «макарова». Посмотри на меня тогда, при сдаче нормативов, и сейчас — теперь я просто Дикий Билл Хикок. И двигаюсь, и палю на ходу, и попадаю, и вообще развлекаюсь, как могу. Всегда стрельбу любил, и в Москве по мере возможностей ей занимался, только вот с пистолетной стрельбой там большие проблемы. А жаль.

Походил даже на занятия по "городской тактике", где ты изображаешь из себя спецназовца, топая, пригнувшись с дробовиком или пистолетом-пулеметом по лабиринтам расстреливая мишени. Интересно, прямо детская игра в войнушку.

На патроны уходит куча денег, эдак по двадцать долларов за пятьдесят штук, если к пистолету, но поскольку других трат у меня немного, то могу себе такую блажь позволить.

Чуть позже я обнаружил еще одно развлечение, которым увлекся — я начал брать уроки пилотирования в аэроклубе, расположившемся в маленьком аэропорте Уэлтона, что километрах в пяти к западу от моего дома. Не то чтобы я собирался покупать самолет, но удовольствие от учебных полетов было уже достаточным вознаграждением. Инструктор по имени Дейв брал с меня тридцать пять долларов в час, за что взамен взялся провести обязательный сорокачасовой курс, достаточный для получения лицензии пилота-любителя.

Учеником я оказался способным, особенно учитывая, что в свое время закончил московский авиационный институт и занимался в студенческом аэроклубе, то есть теоретическую часть летного дела знал не хуже самого инструктора, так что к окончанию курса я вполне лихо и аккуратно пилотировал клубный "Пайпер Команч". Да и получив лицензию, еще несколько раз приезжал на аэродром, чтобы полетать — очень уж увлек процесс, хоть сами полеты обходились в копеечку.

В общем, искал я себе занятия в этой самой Юме, потому что в противном случае оставалось только сидеть за компьютером или пиво глушить. А в больших количествах и то, и другое вредно.

21 марта, среда, все еще утро. Округ Юма, штат Аризона, США.

День начался как обычно — я вывел из гаража свой эндуро — шестисоткубовую "Ямаху Экс Ти", оставив ее молотить вхолостую на подъездной дорожке, а сам вернулся, чтобы подтолкнуть постоянно заедавшие ворота. Так и не могу собраться их подрегулировать. Когда едешь на работу, заниматься этим некогда, а когда приезжаешь домой, то уже неохота. Все время откладываешь, откладываешь — так и подталкиваешь рукой из месяца в месяц. Позор. А дел то на пять минут, наверняка.

Кстати, о доме — он по размерам такой же, как и мой московский, арендовал его с мебелью, и неплохой, что не так часто бывает, а плачу я за него чуть больше тысячи долларов в месяц. Тоже показатель того, что округ Юма — глухомань. Впрочем, я даже не в самом городе Юме живу, там дороже, а именно в округе, в крошечном городишке Уэлтоне, в гольф-клубе, раскинувшемся на ручье под совсем не романтическим названием Койотова Купальня. Где я даже начал поигрывать в эту аристократическую игру. Точнее — уроки брать, в гольф играть с кондачка не научишься. А что делать? Скучно здесь.

Дом в аренду я нашел не столь по соображениям престижа, сколько по удобству поездок на работу. Ну и цена понравилась. Когда жена была здесь, то только морщилась, глядя на окружающий пейзаж. То ли дело у нас в Подмосковье, с видом на водохранилище и сосновый лес. За пределами гольф-комьюнити рай заканчивался. За федеральным шоссе номер восемь были апельсиновые плантации и промзона, где и располагался наш склад. Там же раскинулись два трейлерных парка, один для проезжих туристов, асфальтированный и расчерченный белыми полосами, где стояли редкие сверкающие RV, и второй, оседлый, где в старых развалюхах, давно никуда не ехавших, называемых "мобильными домами", селилась все больше всякая шваль вроде сезонных рабочих. Поэтому шоссе выступало естественным водоразделом между относительным богатством и бедностью.

С противоположной стороны тянулись поля, владельцы которых и закупали нашу сетку. Вода здесь в дефиците, а сетка помогает ее экономить. Найти бы еще средство, которое помогло бы экономить им пестициды… По слухам, ничего из того, что было выращено здесь, в рот и брать нельзя было, сплошная химия. Но я над этим слишком не задумывался, полагая, что от судьбы не сбежишь, а лишь избегал покупать полуфабрикаты.

Закрыв все же ворота, я сел на мотоцикл и рванул с места, чуть приподняв его на дыбы. Одна радость от пребывания здесь — мотоциклетный сезон круглый год, и есть где погонять на «эндуре», потому как вся пустыня в моем распоряжении. Разумеется, когда жена приезжала, приходилось брать машину в прокат, но пока в гараже лишь мотоцикл с велосипедом место занимают.

Вчера утром почти час проболтал по телефону с женой, потом весь день настроение было почти убитым. Услышал ее голос, она еще поплакала, дала с мальчиками поговорить… Тяжело столько времени без них, на стену уже лезу. Пусть они здесь летом были, а жена еще и позже прилетала, но тоска ужасная. Мальчишки там без меня растут, а я, понимаешь, сетку дренажную местным апельсиновым фермерам продаю. А что делать? По-другому продавать не получилось.

Сегодня настроение хоть немного поправилось, да и день ожидался хлопотный. Большой заказ нам подкинули, который с трудом разруливался с производством, надо было что-то решать. Вот я и выехал сегодня пораньше. Солнце только поднималось, светя мне прямо в глаза, пока я выруливал по Колорадо Авеню к Уильямс, которая вела к мосту, перекинувшемуся через шоссе. Было ветрено, по серому асфальту дороги несло песок, которого тут было от края и до края. К вечеру ветер может совершенно разгуляться, и начнется настоящая песчаная буря — мерзкое явление, если честно. Потянет как из печки с севера, из пустыни Мохаве и одноименного округа, понесет песок и пыль, закроет небо, потемнеет… гадко.

Когда я уже почти заехал на мост, прямо за спиной у меня взвыла сирена. Я притормозил, полагая, что кому-то вздумалось остановить меня, но оказалось, что ошибся. Мимо меня пронесся на большой скорости черно-белый полицейский «хаммер» второй модели — и на таких здесь катается полиция. Неслись они энергично, меня даже волной воздуха качнуло, мигали разноцветными «люстрами». Перед апельсиновой рощей в глубоком крене с заносом полицейская машина свернула налево, в сторону трейлерного парка и небольшой нефтебазы. Опять там что-то случилось. Кто-то кого-то пристрелил или зарезал. На кражи и прочее подобное полиция туда не катается. Или пьяная драка между соседями или что-то в таком духе. Эти драки обычно плавно перетекают в поножовщину.

Редкий мексиканец в трейлер-парке не носит ножа, а живущие в Сан-Луисе холодному оружию предпочитают автоматы Калашникова, которых в виде китайских, румынских и польских клонов осело в этих краях немало. А мексиканские же банды сделали из нашего «калаша» настоящий фетиш — для них он символ революции и борьбы с той самой Америкой, в которую они переселились. Хотя, никакого противоречия для них в этом нет. В свое время США эту землю отобрали у Мексики, а теперь мексиканцы считают свое переселение в эти края лишь восстановлением исторической справедливости, к чему их, кстати, весьма активно подталкивает мексиканское правительство. Реконкиста идет полным ходом, и идеи об отделении от США с организацией государства Ацтлан носятся в воздухе. Впрочем, всерьез их никто не воспринимает.