Ключ к Ребекке

– Мой дорогой Роммель, слава богу, вы вернулись, – нежным голосом произнес он.

Роммель снял фуражку.

– Я воевал, – проворчал он.

– Я так и понял. Что случилось?

Роммель показал пальцем на карту.

– Это Газала Лайн. – Здесь был ряд укреплений, соединенных минными полями, которые протянулись на пятьдесят миль от побережья в Газале в глубь пустыни. – Мы образовали клин с юга от этой линии и ударили сзади.

– Хорошая мысль. Что же не получилось?

– У нас кончились бензин и боеприпасы. – На Роммеля вдруг навалилась усталость, и он тяжело опустился на сиденье. – В очередной раз, – добавил он.

Кессельринг, как главнокомандующий (на Юге), отвечал за снабжение сил Роммеля, но фельдмаршал, казалось, не заметил скрытого упрека.

Вошел ординарец, неся на подносе кружки с чаем. Роммель сделал глоток из своей кружки. В чае был песок.

Кессельринг проговорил официальным тоном:

– Сегодня я играл непривычную роль одного из подчиненных вам командиров.

Роммель проворчал что-то невнятное. Он чувствовал, что за этим последует какое-то саркастическое замечание. Сейчас у него не было желания участвовать в словесной дуэли с Кессельрингом; он хотел подумать о сражении.

Кессельринг продолжал:

– Это оказалось очень трудно, руки мои были связаны необходимостью подчиняться штабу, который не отдавал никаких приказов и с которым я не мог связаться.

– Я был в самом центре боевых действий, отдавая приказы на месте.

– Все же вы могли бы быть на связи.

– Именно так воюют британцы, – отрезал Роммель. – Генералы находятся на связи за много миль от линии фронта. А я одерживаю победы. Если бы у меня было нормальное снабжение, я бы уже был в Каире.

– Вы не пойдете на Каир, – резко произнес Кессельринг. – Вы пойдете на Тобрук. Там вы останетесь, пока я не возьму Мальту. Это приказ фюрера.

– Конечно. – Роммель не собирался возобновлять этот спор, пока не собирался. Тобрук был ближайшей целью. После взятия этого укрепленного порта конвои из Европы, хотя и недостаточные, могли прибывать непосредственно на линию фронта, минуя длинный переход через пустыню, на который уходило столько бензина. – Для того, чтобы подойти к Тобруку, нам надо прорвать Газала Лайн.

– Каковы ваши следующие действия?

– Я собираюсь отступить и перегруппироваться.

Роммель увидел, что Кессельринг поднял брови: фельдмаршал знал, как Роммель не любит отступать.

– А как поступит неприятель? – Вопрос Кессельринга был адресован фон Меллентину, который как офицер разведки отвечал за подробную оценку позиции противника.

– Они начнут нас преследовать, но не сразу. К счастью, они всегда медлят воспользоваться своим преимуществом. Но рано или поздно они попробуют осуществить прорыв.

– Весь вопрос в том, когда и где, – вставил Роммель.

– Действительно, – согласился фон Меллентин. Казалось, он колеблется. Затем произнес: – Среди сегодняшних сводок есть одно сообщение, которое вас заинтересует. Агент вышел на связь.

– Агент? – Роммель нахмурился. – А, этот! – Теперь он вспомнил. Он летал в оазис Джало, находящийся в глубине Ливийской пустыни, чтобы в последний раз проинструктировать этого человека перед тем, как он начнет свой длинный марафонский переход. Его звали Вольф. На Роммеля произвела впечатление его храбрость, но в отношении его шансов он был настроен пессимистически. – Откуда велась передача?

– Из Каира.

– Значит, он туда добрался. Если он способен на это, то способен на все. Возможно, он сможет сообщить о наступлении.

Кессельринг вмешался в разговор:

– Мой бог, вы полагаетесь на агентов?

– Я ни на кого не полагаюсь! – разозлился Роммель. – Это на меня все полагаются.

– Хорошо. – Кессельринг, как всегда, был спокоен. – От разведки, как вы знаете, всегда не очень много пользы; а агентурные разведданные – самый худший ее вид.

– Согласен, – более сдержанно ответил Роммель. – Но у меня есть предчувствие, что этот агент не такой, как все.

– Сомневаюсь, – возразил Кессельринг.

Глава 4

Элин Фонтана смотрела в зеркало на свое лицо и думала: «Мне двадцать три года, и я, наверное, начинаю дурнеть».

Она наклонилась ближе в зеркалу и стала внимательно себя изучать, стараясь найти приметы увядания: цвет лица безупречен; круглые карие глаза чисты, как вода в горном озере; морщин нет. Это детское лицо с утонченными линиями носило выражение оскорбленной невинности. Девушка вела себя, как коллекционер, разглядывающий свой самый драгоценный экспонат. Элин думала о лице, как о чем-то одушевленном. Она улыбнулась, и лицо в зеркале улыбнулось ей в ответ. Это была легкая, интимная, слегка озорная улыбка – она знала, что от такой улыбки мужчин прошибал холодный пот.

Взяв в руки записку, Элин вновь перечитала ее.

Четверг.

Дорогая Элин,

Боюсь, все кончено. Моя жена обо всем узнала. Мы помирились, но мне пришлось пообещать, что я тебя никогда больше не увижу. Разумеется, ты можешь остаться в своей квартире, но платить за нее я больше не могу. Мне очень жаль, что все так получилось, но, я думаю, мы оба знали, что это не может продолжаться вечно. Удачи тебе.

Твой Клод.

«Так просто», – подумала она, разорвав записку с ее дешевыми сантиментами. Клод – толстый бизнесмен, наполовину француз, наполовину грек, имел три ресторана в Каире и один в Александрии. Это культурный, веселый и добрый человек, но, когда дело приняло неприятный оборот, сразу перестал думать об Элин.

Он был третьим за шесть лет.

Все началось с Чарльза, биржевого брокера. Элин тогда было семнадцать лет, она не имела ни денег, ни работы. Чарльз снял для нее квартиру и приходил к ней по вечерам каждый вторник. Она вышвырнула его, после того, как он попытался «угостить» ею своего брата. Потом появился Джонни, самый приятный из трех, который хотел развестись с женой и жениться на Элин, но она отказалась. Теперь вот и Клод тоже исчез с ее горизонта.

Она с самого начала знала, что у нее с ними нет будущего.

В том, что все эти союзы разрушались, виноваты и ее мужчины, и она сама. Лежавшие на поверхности причины: случай с братом Чарльза, предложение Джонни, жена Клода – это только предлоги или, может быть, катализаторы. Главная причина всегда была одна и та же: Элин чувствовала себя несчастной.

Она обдумывала, что ей мог бы сулить новый союз. Какое-то время она поживет на свои небольшие сбережения в «Банке Баркли» в Шари Каср-эль-Ниле: ей всегда удавалось немного откладывать, пока у нее был мужчина. Потом сбережения станут подходить к концу, и ей придется идти на работу в танцевальную труппу и некоторое время высоко задирать ноги и вилять задом в каком-нибудь клубе. Затем… Элин посмотрела в зеркало, взгляд ее стал невидящим, и она попыталась представить себе своего четвертого любовника. Возможно, он будет итальянцем с горящим взором, блестящими волосами и безупречным маникюром. Может быть, они встретятся в баре отеля «Метрополитен», где собираются репортеры. Он заговорит с ней, затем предложит ей выпить. Она ему улыбнется, и мышеловка захлопнется. Они договорятся пообедать на следующий день вместе. Когда она, ослепительно красивая, войдет с ним под руку в ресторан, все взгляды обратятся на нее, а его будет переполнять чувство гордости. Их свидания продолжатся, он начнет дарить ей подарки, а затем приставать к ней, сначала раз, потом другой; на третий она уступит. В постели им будет неплохо: близость, прикосновения, ласки – она заставит его почувствовать себя королем. Он уйдет от нее на рассвете, но вечером придет снова. Они перестанут ходить в рестораны – она скажет, что это «слишком опасно», и он будет проводить все больше и больше времени у нее дома. Начнет платить за ее квартиру и по ее счетам. Тогда у Элин появится все, что она хочет: дом, деньги и привязанность. Но она по-прежнему будет чувствовать себя несчастной. Начнет скандалить, если он опоздает на полчаса; дуться – если он только упомянет свою жену; жаловаться, что он не дарит ей больше подарков. Он будет раздражаться, но не сможет от нее уйти, потому что к тому времени ему станут необходимы ее скупые поцелуи, ее прекрасное тело и ее умение в постели дать ему почувствовать себя королем. Ей будет скучно от его разговоров, она потребует от него больше страсти, чем та, на которую он способен; начнутся скандалы. В конце концов наступит кризис. Жена его начнет что-то подозревать, или заболеет ребенок, или ему понадобится уехать по делам на шесть месяцев, или у него кончатся деньги. И Элин очутится там же, где и сейчас: плывущая по течению, одинокая, с сомнительной репутацией – и на год старше.