Страница 94 из 130
Посещенный берег, как и вокруг залива Астролябия, был довольно заселен, и, как там, селения находились преимущественно в тех местах, где берег был песчаный, где же скалы (поднятые коралловые рифы) окаймляли на значительное расстояние берег, деревень не было, хотя в горах селений было немало.
Я старался отыскать отличительные черты в сравнении с моими соседями, но ни физический habitus [наружный вид, внешность (лат.)], ни образ жизни не представляли большой разницы; единственно некоторые производства были специальны для некоторых деревень и служили предметами мены, которая составляла монополию жителей Били-Били и Архипелага Довольных людей. Почти в каждой деревне мне приходилось записывать отдельный диалект. На пути я везде разузнавал, между прочим, умеют ли туземцы добывать огонь, но везде слышал тот же ответ; никакой способ получать его им неизвестен.[163] Как и следовало ожидать, «очень, очень дальние» расстояния, по словам моих друзей с о. Били-Били, оказались весьма недальними, так что, проведя 4 ночи в море и сделав миль 50 (или немного более), считая от мыса Тевалиб (мыс Риньи), мы были у предела, за которым морское странствие жителей Били-Били в настоящее время не простирается, и никакие обещания не смогли убедить моих спутников отправиться со мною далее. Море, жители по берегу – все было им одинаково страшно. Мне пришлось удовлетвориться, видя, что не в состоянии уломать их страха.[164]
Значительное селение, которое оказалось последним из посещенных при этой экскурсии селений, называется Телят, и я надеюсь при помощи моих заметок определить эту местность, как и положение других береговых деревень (Биби, Бай, Кунила, Миндир, Авой, Дайны, Мегу, Об, Дамтуг, Сингор, Аврай) на карте, сделанной офицерами парохода «Базилиск» в 1874 г.[165] К моей большой досаде, погода в продолжение 2 , проведенных в деревне Телят, была туманная, что нельзя было разглядеть островов Куруа, Бунанга, Кую,[166] которые, по словам туземцев, бывают видны в светлую погоду и по которым я легко бы мог определиться. Местность эта, однако же, весьма характеристична вследствие положения на выдающемся мысе, от которого идет гряда скал, издали видных даже при высокой воде.[167]
Так как отправиться далее люди Били-Били никак не решались и уговор, заключенный с ними (посетить вышеназванные деревни до деревни Телят), был ими исполнен, приходилось вернуться. На возвратном пути, оставив пироги и людей Били-Били, не дойдя до мыса Тевалиб (Риньи), я отправился в горы познакомиться с горными жителями этой местности, которую называ[ют] «Хогему Рай» (деревни Рай). Берег оказался пустынным, жители ближайшей деревни Биби были все в горах: «унан-барата – будь уяр» (жечь унан, есть свиней);[168] люди Били-Били трусили горных жителей и как приморцы полагали, что карабкаться по горам – не их дело. Я знал положение деревень только весьма приблизительно (с пироги в море я мог с помощью бинокля различить группы кокосовых пальм в горах), но все-таки отправился в сопровождении моего слуги-яванца. Мне удалось посетить три деревни и в этот же день взобраться на гору, которая своим положением давно манила меня. Несмотря на то, что мы не могли понимать друг друга (не было переводчика), горные жители Рай приняли меня как нельзя лучше; они по слухам слышали мое имя и, увидав белого, догадались, кто пришел к ним. Я знаками объяснил, что хочу идти на высокий холм, который открывался за их деревнею и который они называют Сируй-Мана (гора Сируй). Я нашел проводников, и мы отправились немедля. С вершины ее (около 1200 ф.) мне представилась красивая панорама Берега Маклая[169] на значительном протяжении.
Ночь я провел в деревне Рай; на другое утро рано был на месте, где оставил пироги, и благодаря порядочному попутному ветру к вечеру вернулся в Бугарлом.
Мне так понравился этот способ путешествия, что я готовлюсь к экспедиции на о. Кар-Кар[170] с жителями о. Сегу.
Спокойствие жизни среди обширного поля многосторонних исследований составляет особенно привлекательную сторону моей новогвинейской жизни. Спокойствие это, благотворительно действующее на характер, совершенно бесценно для деятельности мозга, которая, не развлекаясь различными мелочами, может быть сосредоточена на немногих избранных задачах.
Дни здесь кажутся мне слишком короткими, так как мне почти что никогда не удается окончить к вечеру все то, что предполагал сделать в продолжение дня[171] утром. Не забывая назойливую истину «Einen jeden Abend sind wir um einen Tag ärmer!» [С каждым вечером мы становимся беднее на один день (нем.)], приходится нередко отгонять невеселые думы: о мизерных свойствах человеческого мозга, о необходимости собирания матерьялов по песчинкам, иногда даже сомнительной доброты, и т. п. и т. п.
По временам, однако же, моя занятая отшельническая жизнь прерывается на несколько часов, иногда даже на несколько дней неожиданными случайностями.
Одну из таких, случившихся недавно, расскажу для примера.
Я заметил выше, что воздерживался от вмешательства в политическую и социальную жизнь моих соседей и старался единственно предупреждать войны между туземцами.
Одна из многих причин междоусобий основана на поверии, что смерть, даже случайная, происходит через посредство так наз. оним,[172] приготовленного врагами умершего, – врагами семьи его или врагами деревни, в которой он живет. При смерти туземца (иногда даже заблаговременно, перед кончиною опасно больного) родственники и друзья его собираются и обсуждают, в какой деревне и кем был приготовлен оним, который причинил смерть умершего или болезнь умирающего. Толкуют долго, перебирая всех недругов покойного, не забывая при этом и своих личных неприятелей. Наконец, деревня, где живет недруг, открыта, виновник смерти или болезни (чаще несколько таковых) найдены. Открытие мигом переходит из уст в уста, причем часто прибавляются обвинительные пункты и иногда увеличивается реестр виновников. После этих прелиминарий составляется план похода, ищутся союзники и т. д.
Деревня Телята
Рис. Н. Н. Миклухо-Маклая
В Бонгу при смерти жены одного из тамо-боро (общее название главы семейства) я услыхал совещание о походе на одну из соседних деревень; на этот раз, когда дело касалось смерти бездетной старухи (дети ее умерли малолетними), мне без особенного многословия удалось уговорить туземцев воздержаться от войны. Несколько месяцев спустя, при возвращении с моей экскурсии в деревню Телята, которую описал в кратких словах выше, я застал ближайшие деревни Бонгу и Горенду в сильной тревоге: Вангум, туземец лет 25, крепкий и здоровый, после 2– или 3-дневного нездоровия внезапно умер. Отец, дядя и родственники покойного, которых было случайно немало в обеих деревнях, усиленно уговаривали все мужское население деревень отправиться безотлагательно в поход на жителей одной из горных деревень (чаще других обвиняемых в колдовстве).
Туй (сын Бонема, брат Вантума), 8—10 лет. Горенду
Рис. Н. Н. Миклухо-Маклая
С большим трудом и после очень многих серьезных переговоров мне и этот раз удалось устранить набег на горцев. Обстоятельство, что жители Бонгу и Горенду не были одного мнения насчет деревни, где жил предполагаемый недруг Вангума или его отца, значительно помогло моему успеху. Это различие мнения они, однако же, думали парализовать простым способом: напасть сперва на одну, затем на другую деревню. Я отклонил их от этих замыслов.
163
Я заметил при этом расспрашивании, что мой вопрос многим туземцам казался весьма странным. К чему добывать его, если они уже имеют его? Если он потухнет в одной хижине, то в другой он горит или тлеет; если он каким-либо образом погаснет во всех хижинах деревни, то он найдется в соседней! К чему же добывать его, искать то, что есть! Это был ход их мыслей, смысл их ответов.
164
Имей я подходящую для многодневного плавания достаточно большую шлюпку и наемных людей (не папуасов), я, разумеется, отправился бы далее; но в таком случае сомневаюсь, что меня бы так же мирно встречали, как между Бугарлом и Телят благодаря моим туземным спутникам. Без них я не видал бы ¼ того, что мне удалось видеть.
165
Г. капитан Морезби был так любезен, что прислал мне в мае прошлого года карты своих съемок восточного берега Новой Гвинеи с приложением нескольких номеров «Hydrographic Notice». Но, к сожалению, береговой контур от мыса короля Вильяма до мыса Риньи (на этой карте) имеет так мало деталей, что мне будет весьма трудно согласить мои заметки 1877 г. (которые остались в Сингапуре!) с картою, которую имею перед глазами.
166
Туземные имена островов Рук, Лотин и Лонг; но так как мне не пришлось увидать их, то не знаю, какое туземное имя соответствует английским названиям на картах.
167
Я надеюсь встретить капитана Морезби при моем возвращении в Европу, и, может быть, из разговоров с ним мне удастся решить, разъяснить остающиеся недоумения.
168
Перед концом сухого времени года (в июле и августе) папуасы обыкновенно жгут унан (Sacharum Konigii), главным образом для охоты на диких свиней, почему они сопоставляют обыкновенно эти два удовольствия: «унан барата – буль уяр!»
169
Я называю (или, если угодно, осмеливаюсь называть) Берегом Маклая часть северо-восточного берега Новой Гвинеи, между мысами Эремпи и Телята, или, соображаясь с картами, приблизительно от мыса Круазиль до мыса короля Вильяма. Очень сожалею, что, не имея с собою моих записок и дневника 1876–1877 гг., нахожусь пока в невозможности приложить картографический эскиз Берега Маклая.
170
Я уже сказал, что эта экспедиция по случаю отъезда моего в ноябре не состоялась.
171
Сплю я здесь обыкновенно от 9, редко 10 час. вечера до 5 час. утра, на сиесту (от 1 ½ – 2 ½ час. пополудни) требуется еще 1 час; к этим 8 или 9 часам сна на еду (3 раза в день) уходят около 1 ½ часа, так что около 13 час. остается на работу. Это распределение времени нарушается во время экскурсий.
172
«Оним» называется заговоренный предмет с какою-нибудь целью; всякое лекарство также называется оним.