Чудовы луга

…Алые и золотые пятна подцвеченного витражным стеклом вечернего света лежат на гордой шее, на маленьком ушке с русым завитком у виска, драгоценными осколками украшают высоко поднятую прическу.

Мама — самая красивая. Другие дамы королевы Райелы ей и в подметки не годятся, даже цветные.

Аккуратно одетый мальчик терпеливо переминается около пурпурной юбки, расшитой цветами резеды, разглядывает затейливый шерстяной узор.

Мать, наконец, обращает внимание на сдержанно сопящего сына и улыбается ему.

«Переводить вкусный сахар на ужасно-горькую штуку — преступление» — написано на личике, обрамленном сияющей пряжей волос.

Леди Агата с беспокойством смотрит на подсохшую царапину, пересекающую детски нежную щеку, неслышно вздыхает, потом выделяет наследнику сладкий осколок.

Она никогда не ругает мальчика за драки во дворе и порванные одежки, украшенные ее руками.

Мэл должен учиться быть сильным и храбрым. Ведь он растет без отца…

Кофе запенился сильнее и собрался выплеснуться на угли, но Мэлвир подхватил посудинку и поставил на походный столик. Он ценил удобство, поэтому в шатре была мебель, еловые ветви на полу застелены шерстяным ковром, оружие, щит и доспех красовались на специальной крестовине у входа.

Даже светильник горел без чада, потому что владелец шатра позаботился о хорошем фитиле.

Сейчас он спокойно выпьет кофе и пойдет посмотрит, что там с дорогой.

— …потопло все к черту! — дверной полог откинулся и в шатер вломился Марк, злой, попачканный, со следами болотной зелени на щеке.

Наткнулся на недовольный взгляд золотистых глаз и остановился. Потянул носом, огляделся.

— Ты прям как Герт, ей-богу, — возмутился рыцарь. — Тот обвешал все шкурами и вечно ноет: того не тронь, это не испачкай, сапоги сними! Как баба, честное слово. Военный поход, черти болотные…

— Я не готов лишать себя удовольствия снять сапоги в собственном жилище, — сказал Мэлвир спокойно. — Кофе? С перцем.

— Благодарствую. Как-нибудь потом.

— Что там опять стряслось?

— Да с утреца подвалило счастье.

— Тиран буянит? — Мэлвир все-таки налил себе кофе в серую каменную чашку. Тоже прихватил из дома.

Марк досадливо махнул рукой, подтащил к себе табурет и сел, вытянув ноги. Мягко выделанные голенища покрывала болотная тина.

— Тиран… Мои два полудурка-оруженосца его научиться седлать никак не могут. Постоят у коновязи, потом бегут ко мне и жалуются, что к жеребцу не подойдешь, и что это вообще не конь, а кусучая полуночная тварь.

— Он и впрямь кусается.

— Ну и что? Сопляки ленивые! Каждый день их гоняю и хоть бы хны. Так сам и седлаю. А после вчерашнего он не подобрел, знаешь ли.

Гнедой Тиран, здоровый и злющий, как демон, вчера сцепился с мэлвировым Пряником.

Пряник слыл конем добронравным и в злодействах доселе замечен не был, но тут вспылил и шибанул злюку копытом. Пришлось зашивать.

— Ладно, Тиран, язви его мары. Нам ночью настил попортили. Половину переделывать! Дозорные раззявы, свиной хлев им сторожить, а не дорогу!

— Кто попортил? — Мэлвир напрягся.

Армия торчала у края трясин уже несколько дней.

— Ку-у-да это ты собрался?

Тощая фигурка в застиранной до прозрачности рубахе неловко дернулась, и ее шатнуло на косяк. Спутанные патлы закрывали мальчишке лицо, но Ласточка заметила, как он стиснул зубы.

— Я ухожу, — просипел найденыш. — Отдайте одежду и сапоги. Спасибо… за благодеяния.

Ласточка, подняв бровь, посмотрела на озябшие босые ноги. Они заметно дрожали.

— Ошибаешься, — сказала она. — Здесь не богадельня. Это гарнизонная больница.

— Отдайте сапоги.

Найденыш тяжело дышал, прислонившись к двери. У него не хватит сил ее открыть, подумала Ласточка. Обитая войлоком и вощеным холстом, дверь была тяжела, как городские ворота.

— Штаны твои штопать и штопать, а сапоги покинули тебя еще в канаве. Будь у тебя сапоги, ты бы мог расплатиться за лечение и место на койке. Но раз сапог нет, тебе придется остаться.

— Мне остаться? — он нахмурился. — У меня и денег нет!

— Я заметила. — Ласточка серьезно кивнула. — Ты отработаешь свой долг, не беспокойся. В больнице всегда полно работы. Чтобы побыстрее приступить к работе и отправиться туда, куда ты так стремишься, ты должен выздороветь. Марш в кровать.

Зеленые глаза сощурились, лихорадка добавила им злого блеска. Парень смотрел из чащи волос, как куница из еловых веток.

— Я не просил меня лечить!

— Про свое недовольство расскажи угольщику Васку из Бережков. Это он виноват, что ты сейчас на грешной земле, а не отчитываешься Господу за все свои дела и помыслы. Ну, что? Сам пойдешь или мне позвать двух работников, которые держат больных при ампутации?

— При… чем? — парень напрягся.

— Бывает, что больному приходится отрезать руку или ногу, — охотно объяснила Ласточка. — Когда починить ее невозможно. У нас есть два здоровенных бугая на этот случай. Иногда я прошу их подержать пациента, если он не хочет пить лекарство или капризничает.

В большом зале заперхали, и слабый голос позвал:

— Тинь… Лас… кхе-кхе… Ласточка… кто-нибудь…

— Иду, Крот, иду, — женщина смерила мальчишку холодным взглядом. — В койку! Сейчас же. Недосуг с тобой пререкаться.

Парень дернул привязанной рукой, закусил губу и отлепился от двери.

Помогая задохнувшемуся Кроту сесть и подсовывая ему за спину набитые соломой подушки, Ласточка послеживала, как найденыш бредет к своей нише, шатаясь и цепляясь за что попало. Потом он свалился на кровать и завозился на ней, не в силах даже подобрать ноги. Так и затих, мордой в подушку, ногами на полу.

Ласточка помогла Кроту напиться, затем подошла к мальчишке, подобрала застывшие ноги и сунула их под одеяло. Найденыш отчетливо стучал зубами. Ласточка пощупала холодный липкий лоб и поморщилась. Прогулка даром не далась.

— Если ты еще раз встанешь, я привяжу тебя к постели, понял?

Найденыш тускло смотрел мимо. Взгляд у него расплывался.

— Сколько мне… тут лежать?

— Неделю отваляешься. Немного очухаешься — будешь на кухне отрабатывать и лечиться заодно.

— А что… там делать?

Ласточка подоткнула одеяло. Надо еще одно принести. Знобит парня.

— Найдем работу. Гречу перебирать, например.

— Чтоооо? Гречку? — Глаза у найденыша широко раскрылись от возмущения. — Это бабское занятие!

— А ты на мужское не годишься сейчас. Но оно от тебя тоже не убежит. И дрова порубишь, и крышу починить поможешь, протекает после зимы, и еще что-нибудь полезное сделаешь…

Парень закрыл глаза и отвернулся.

— Как тебя зовут-то? — спросила Ласточка.

Он не ответил.

"Не успев преодолеть и десятка миль по лесам, с новым препятствием столкнуться пришлось. Гать, что поверх гиблой трясины настелена была, то ли разбойниками, то ли еще кем сожжена оказалась, так что, сколько видит глаз, только озерки малые да сухая трава осока остались. Погорелые столбы, да бревна поломанные — не сказать, чтобы к радости и воодушевлению располагали.

По этому случаю произошла между сэном Марком и лордом Раделем великая ссора и даже рукоприкладство. Не могу сказать, что неуместное чувство радости совершенно смог подавить, так как со словами, каковые Энебро в пылу гнева произносил, совершенно и полностью согласиться могу.

Потому как заново мостки мостить для конных рыцарей, да телег тяжело груженных, дело тяжкое, неблагодарное. Единственная радость — дожди временно прекратились. Войско наше, не исключая королевских рыцарей, в лесорубов и плотников преобразиться принуждено было, лес валить, рубить сучья и по пояс в грязи колупаться.

Время, на излете осени и без того драгоценное, словно вода утекает, и пока досадную задержку эту преодолеть мы не смогли. Досаднее всего мне то кажется, что от разбойников, каковыми по рассказам судя, леса эти кишмя кишат, мы пока и единого лошадиного хвоста не видели. Будто они все в бывшей кавеновой крепости попрятались, словно волки в логове, или выжидают чего-то.

Я же, на теперешнее прегорестное положение вещей глядя, боюсь, что нам тут до снега никак не управиться и сам жду, пока подморозит как следует. Непроходимее здешних мест по осени ничего ранее видеть мне не доводилось."