Усадьба

– Нет. Это, должно быть, кто-то другой.

– Как меняется вкус чая, если его пить из фарфоровых чашечек…

– Он становится еще лучше, – заметил Мартин, – если его помешать серебряной ложечкой.

– Так чудесно, что здесь рядом с нами живут соседи.

– Они кажутся дружелюбными.

– Да. Миссис Бич так помогла мне… Так же и миссис Колн, которая живет через дом от нас… Они говорят, что надеются, что мы будем здесь счастливы.

– Ты думаешь, что так и будет?

– Что за вопрос!

– У тебя действительно будет большая компания. Возможно, она тебе покажется даже слишком большой.

– О нет! – воскликнула Нэн. – Ты никогда не услышишь от меня жалобы на это!

Они ничего не взяли с собой из Скарр, кроме недавно купленной одежды да нескольких драгоценных книг Мартина. Ничто остальное не стоило того, чтобы перевозить, как сказал Мартин. И однажды, когда он был в каменоломне один, он вытащил из хижины всю самодельную мебель, свалил ее на старую сломанную телегу и поджег все это. Затем взял самый тяжелый молот и ударил им несколько раз по хижине. Понадобилось лишь несколько ударов, чтобы стены и крыша хижины рухнули, подняв облако пыли. Он стоял и смотрел, как все рушится, дождался, когда крыша завалилась, затем обошел все вокруг и методично закончил работу разрушения.

Через двадцать минут от хижины осталась лишь гора камней и бревен, которые торчали теперь, как поломанные ребра. Он вытащил бревна и бросил их в костер. Груда камней выглядела уродливо и жалко, и он долго свозил их на тачке к склону холма. Сюда сбрасывались все отходы каменоломни, здесь их трудно было отличить от остального мусора.

Вскоре от хижины остался лишь след на скале. Он испытал огромное удовлетворение – даже подъем – и опять занялся костром, который постепенно затухал. Лопатой с длинным черенком он подтолкнул в середину костра недогоревшие бревна. Огонь вспыхнул с новой силой, искры уносились высоко в небо.

Он положил лопату на землю и обошел молчаливую каменоломню. Она больше не была его домом, и он благодарил за это Бога, но она оставалась местом его работы, центром его планов и надежд. Он поднял глаза на скалу, которая нависала над ним, и внезапно его охватило возбуждение. Эта каменоломня была королевством его отца. Теперь она принадлежит ему. Но он намеревался править ею по-другому и уже испытывал нетерпение.

Он быстро отвернулся и сложил инструменты в сарай. По пути его взгляд остановился на лебедке, которая стояла в стороне, и внезапно ему вспомнилась смерть отца, – как он сидел, прислонившись к столбу и как его тело изгибалось от боли, когда уже переставало биться его сердце. Потом он вспомнил себя, – как он держал отца в своих объятиях, а его лицо было мокрым от слез.

Он действительно плакал в тот день? Возможно, что так. Потому что тогда он еще ничего не знал о сбережениях отца. Когда ему стало все известно, им овладела злость, и эта злость вытеснила другие чувства. Но теперь все эти чувства вернулись как волна, принеся с собой и чувство вины; вины, потому что отец пожертвовал собой ради него; вины, потому что смерть отца означала свободу и независимость для него, и он радовался им; вины, потому что когда им владела злость, он не ощущал потери. Теперь, внезапно, все эти чувства вернулись: неожиданная боль в сердце; он опять оглядел каменоломню, как маленький мальчик, который остался один. Впервые с момента смерти отца, он осознал конец всего прошлого и даже на какое-то мгновение пожалел, что разрушил старую хижину.

Конечно, это были глупые сожаления. Он нетерпеливо передернул плечами. Но когда через несколько минут он, покинув каменоломню, ехал в маленькой повозке, то рядом с ним лежала сумка с инструментами. То, что говорила Нэн, было справедливо: настало время сходить на могилу родителей и выбить имя отца на камне.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Еще не было официально утверждено завещание отца, а планы Мартина по реконструкции каменоломни уже начали воплощаться в жизнь, потому что мистер Годвин, который полностью одобрял его идеи, считал, что это дело первостепенной важности.

– Перемены, которые предвидел твой отец, безусловно уже не за горами. Каллен-Вэлли пробуждается. Наши фабриканты начинают понимать, что они должны идти в ногу со временем, если хотят успешно соревноваться со своими конкурентами с Севера. Вопрос в том, кто первый внедрит новые станки, – некоторые даже держат пари на это. Фаворитом считается Херн из Бринк-энд, а следом за ним идет Ярт из Хайнолта. Это у нас два самых значительных человека, и ожидается, что они будут первопроходцами.

– Я слышал, что старый мистер Ярт против новых ткацких станков, – заметил Мартин, – хотя его сын горой за них.

– Старый мистер Ярт больной человек. Он перенес тяжелый удар и сейчас прикован к инвалидному креслу. Он и сейчас против новых станков, но он уже больше не руководит фабрикой, его сын занимается этим по доверенности.

– Тогда его сын сам может решать, устанавливать ли ему новые ткацкие станки?

– Да. Он так и сделает, это почти наверняка. Со своей стороны, если бы я держал пари, то поставил бы на него, потому что Чарльз Ярт честолюбивый молодой человек, который всегда хочет быть первым. Но Херн, или Ярт, или кто-то другой – никто не может строить без камня. Так что дай мне знать, какое оборудование тебе необходимо, а я напишу доверенность на покрытие твоих расходов.

Итак, через несколько недель каменоломня в Скарр была полностью переоборудована, и хотя камень по-прежнему добывался вручную, старым традиционным способом, тут появился новый механический кран, который двигался по рельсам и переносил глыбы сырого камня от скалы к навесам у восточного края каменоломни. Здесь же располагались и другие здания, которые в целом составляли как бы миниатюрный городок: конюшни на двадцать лошадей; склады для упряжи и для инструментов; кузница, где можно было без промедления подковывать лошадей. Была также контора Мартина, и, по предложению мистера Годвина, появилась вывеска размером десять футов на пять, которая была помещена над входом в каменоломню. На ней белыми буквами на черном фоне было написано: «Каменоломня Скарр, Ратленд-Хилл. Строительный камень высокого качества. Арендатор: М. Кокс, Чардуэлл».

Мартин нанял на работу двадцать человек, и это место, такое тихое во времена его отца, стало теперь оживленным. Это сначала казалось ему очень странным: слышать звук многих инструментов и многих людских голосов; каменщики переговаривались; каменотесы кричали. Кран гремел, разъезжая по рельсам туда и обратно.

Иногда, оставаясь один, Мартин смотрел на каменную скалу, поднимающуюся уступами вверх в голубое весеннее небо, и позволял своей памяти путешествовать в прошлое, находя там покой и тишину, испытывая облегчение от этих старых воспоминаний. Затем он пожимал плечами и высмеивал себя, чувствуя, что эти воспоминания вызывают в нем сожаления, слабость, на которые он смотрел с юношеским презрением. Все старое ушло, и это было к лучшему. И несмотря на то, что шум часто раздражал его, его деятельность вызывала у него удовлетворение. Потому что именно такой каменоломня и должна быть: в ней должно добываться огромное количество камня, как это было в прежние времена, пятьдесят или шестьдесят лет назад, когда в Долине строились новые фабрики, когда фабриканты, богатея, строили огромные новые загородные дома. Тогда в этом районе работало с полдюжины каменоломен, и Скарр была лучшей среди них благодаря качеству добываемого в ней камня. Теперь она снова возрождалась к жизни, и слава ее возвращалась. Пророчество его отца сбывалось: «Наш день придет. Помяни мое слово. А когда это случится, мы будем готовы к этому». Но Мартин уже был готов к этому – и совсем не так, как думал его отец. К концу апреля запасы обработанного камня были уже так велики, что это поразило бы отца, если бы он мог их увидеть.