Страница 27 из 138
— Что вам от меня надо, а? — спросил Савицкий раздраженно, скользнув взглядом по ее аккуратно скрещенным ногам в облегающих брюках. Рита изящно пожала плечами.
— Просто общения. Не пугайтесь, я не собираюсь сбивать с праведного пути столь высокоморальную личность, как вы, — я уже поняла, что вы изначально исполнились ко мне глубочайшего отвращения и, наверное, именно поэтому так часто поглядываете на мои ноги.
— Я уже говорил, что у вас хорошая анатомия, — Роман потер шрам на щеке и посмотрел на небо, вскользь отметив кривоватую усмешку пассажирки.
— Все-таки действует?
— Не нарывайтесь, — посоветовал он скучающим тоном и, быстро глянув на реку перед носом катера, повернул голову и ухмыльнулся, медленно прокатив взгляд по ее фигуре снизу доверху. — Иначе мне действительно вздумается остановить катер, ссадить вас на берег и извалять по траве в разнообразных затейливых позах. Вы этого хотите? Предпочитаете ли прелюдию из поцелуев или вас сразу со страстным рыканьем ухватить за белые бедра?.. Ну, так как — даете отмашку? — Роман ухмыльнулся шире, после чего резко убрал похабство и из улыбки, и из взгляда, и из голоса. — Но нет, увы, вижу, не скользить нам по бальным залам полян, не встречать лесной рассвет в сонной и сладостной истоме объятий, не погружаться в одну на двоих грезу, поэтому давайте каждый займется свои делом — вы будете молча восхищаться окрестностями, я — вести катер. Ага?
Рита как-то сонно поморгала, потом озадаченно спросила:
— Это что сейчас было?
— Ровным счетом ничего, — отозвался Роман прежним равнодушным тоном и закурил. — Какие будут указания?
Она покосилась на него с каким-то комическим испугом и в то же время оскорбленно, словно он был восковой фигурой, внезапно ожившей и игриво хлопнувшей ее по заду, сопроводив шлепок непристойным предложением. Глубоко вздохнула, спрятала бутылку в пакет и чуть хрипловато произнесла:
— Однако.
— Если это было указание, то я его не понял, — сообщил Роман. — Соблаговолите выразиться яснее.
— Мы ведь сейчас идем вниз по течению, да?
— Именно.
— Выключите двигатель.
Роман, чуть пожав плечами, покорно остановил движок, надеясь, что не подвергнется очередной обработке, долженствующей, по замыслу Риты, преобразить его в насквозь дружелюбного типа, и мысленно вопросил кого-то, возможно несуществующего, почему тот не доглядел за сотворением мира и Романа в частности — лучше бы его создали глухим, либо всех женщин немыми, и тогда, вне всякого сомнения, образовалась бы всеобщая гармония. Катер тихо скользил по воде, влекомый теперь лишь задумчивым течением реки, и не тревожимый больше звуком двигателя лес словно придвинулся ближе, приглядываясь и оценивая.
— Как тихо! — выдохнула рядом Рита — почти беззвучно. — Я отвыкла от такой тишины, какое-то время мне вообще казалось, что такой тишины больше не существует. Какие огромные деревья! Знаете, когда я смотрю на них в такой тишине, человеческая цивилизация представляется мне не грозной и могучей, а чем-то бледным, с хилыми ручонками, возможно даже несуществующим. Странно думать, что где-то там остался город — сплошь камень, машины и деньги, деньги… Здесь все это не имеет никакого значения.
— Погодите, скоро те хилые ручонки дотянутся и сюда, — Роман откинулся на спинку сиденья, закинул руки за голову и чуть прикрыл глаза. — На Светлом тоже когда-то было очень тихо. И на Тиши — не зря же такое название… А теперь там сидит Аркудинск.
— Вы не любите этот город? — поинтересовалась она, отводя задумчивый взгляд от елей.
— Я в нем родился, — просто ответил Савицкий. — С родным городом всегда срастаешься. Особенно когда живешь в нем слишком долго. Не могу сказать, что не люблю его. Но не знаю, можно ли назвать то, что испытываю к нему, любовью. Он — просто часть меня.
— А не наоборот?
— Ни в коем случае.
— А я его люблю. Больше, конечно, когда нахожусь подальше от него — особенно здесь. Но люблю, — сказала Рита слегка запальчиво, по-детски. — И окрестности, и сам город. Он очень красивый, если, конечно, отбросить все эти уродливые безликие многоэтажки, витрины и прочее… а вот старые дома, и храмы, и горбатые мостики…
— А люди?
— Что? — ее губы почему-то дернулись, словно Роман задал ей на редкость бестактный вопрос.
— Вы любите Аркудинск вместе с его жителями? Или отдельно от них?
В глубине ее глаз вдруг мелькнуло вчерашнее, надрывное и растерянно-испуганное, и Рита почти сразу же отвернулась.
— Почему вы так спросили?
— Просто. Один мой знакомый сказал недавно, что в этом городе живут до крайности равнодушные люди.
— Такие люди живут везде, — с ощутимым холодком отозвалась Рита, не поворачиваясь, и разговор вдруг порвался — как тетива, натянутая сильнее предела, и оборванные концы щелкнули по собеседникам, откинув их в разные стороны. Девушка резко встала и ушла в каюту. Роман выпрямился, опустив руки, и недоуменно глянул ей вслед, пытаясь понять, что он такого сказал? И сразу же разозлился — зачем вообще что-то говорил?! Внезапно он обнаружил, что уже довольно давно не думает об утреннем происшествии и не мерещится всюду сырой запах лаванды — вокруг были только запахи хвои, холодной воды, коры, да еще легкий терпковатый аромат духов, словно позабытый возле Романа своей хозяйкой.
Указаний запустить двигатель не поступало, и некоторое время Роман безмятежно курил, глядя на реку и лишь изредка дотрагиваясь до руля. Вот против такого времяпрепровождения он ничего не имел, особенно когда рядом никто не говорит, — сидел себе и слушал плеск воды и изредка перекрикивавшихся в лесу птиц, и лягушечье поквакивание. И когда в эти звуки вплелся еще один, тонкий, жалобный, дрожащий, цепляющий за сердце, не сразу понял, что это такое. Вздрогнув, Роман обернулся и увидел, что Рита стоит позади, возле диванчика, чуть покачиваясь в такт движению судна, и водит смычком по струнам прижатой к подбородку скрипки, повернув голову, и почти закрыв глаза. Кончики ее пальцев медленно и сонно двигались по грифу, и из-под волоса смычка струилась печальная, надрывная и очень одинокая мелодия. Возможно, она была красивой, но у Романа от нее вскорости свело зубы, и мир стал казаться гораздо неприглядней, чем был на самом деле. Сдвинув брови, он терпел несколько минут, но потом не выдержал:
— Бога ради, сыграйте что-нибудь другое! А то у меня ощущение, что я плыву на собственные похороны.
Видно сказал под руку, потому что смычок дернулся, издав всполошенный, болезненный звук, словно кошка, которой прищемили хвост.
— Это же Паганини! — оскорбилась Рита, опуская руку со смычком и глядя на Савицкого так, словно он сказал какую-то пошлость.
— Рад за него, но если мое мнение тут учитывается, больно уж грустно для этих мест и, как сказал доктор Ватсон своему музицирующему другу, я думал, с кем-то плохо. Сыграйте что-нибудь менее душещипательное.
Рита прищурилась — неожиданно лукаво.
— То есть, вы все-таки хотите, чтобы я сыграла?
— Я не против хорошей музыки, если только от нее не впадаешь в меланхолию.
— Моцарт вас устроит?
— Надеюсь, не «Реквием»?! — почти испуганно спросил Роман, и Рита чуть вздрогнула, потом фыркнула, вскинула голову, и из-под смычка полилась «Маленькая ночная серенада» — веселая, легкая, запрыгала над ленивой водой, словно некое живое существо, задорно бегущее куда-то, перебирая ножками в невесомых туфельках. Потом мелодия загустела, замедлилась, и этой он уже не знал, но не стал спрашивать, не желая перебивать исполнительницу. Иногда в музыке угадывалось что-то знакомое, и Роман подумал, что, верно, Рита не играет что-то определенное, а импровизирует на многие темы. А потом перестал думать — просто слушал, откинувшись на спинку кресла, и музыка бродила вокруг, плавала, кувыркалась, сливаясь со звуками окружающего безлюдного мира, — то блестящая и яркая, то поэтичная и задумчивая, то мягкая с легким баском, то острая и подпрыгивающая; она рассыпалась, окутывала, парила и нашептывала, и улетала куда-то к далеким верхушкам елей, и тонула в сонной воде, отступала, почти неслышная, и вдруг становилась всем, тянулась, как мед, и подсчитывала биение сердца. Роман невольно заслушался настолько, что позабыл, где находится и кем является, и предоставленный самому себе катер едва не въехал в мысок — Савицкий еле-еле успел спохватиться и обогнуть его. Заметила это Рита или нет — он не знал, скрипка все так же продолжала петь позади, не прервавшись ни на секунду, и голос ее становился все более значительным, словно пытаясь что-то объяснить ему или просто поговорить.