Страница 8 из 144
Натти вскрикнул, но она уже удалилась и пошла вниз.
Внизу сидел лорд Долиш и курил сигару. День стоял прекрасный, блаженный. Все шло лучше некуда. Он — под той же крышей, что и обездоленная девушка. Остается назвать себя и уговорить ее. Вчера она буквально мелькнула перед ним, но впечатление произвела хорошее. Что-то есть в этих американках, — простота, ясность какая-то. Дом ему тоже понравился. Он бы с удовольствием здесь пожил.
И впрямь, ферма больше радовала взгляд, чем ее соседки, — черно-белой ли раскраской, причудливой ли крышей. Не подкачала и растительность в саду.
Увидев, что по этому самому саду к нему направляется хозяйка, Билл отбросил сигару и встал. При дневном свете она была еще привлекательней. Миниатюрность и аккуратность выгодно отличали ее от Душки. Сейчас, после ресторанных треволнений, лорду казалось, что несходство это и составляет главную прелесть женщины. Ко всему прочему, у мисс Бойд был нежный негромкий голос.
— Сижу, любуюсь вашим садом, — сказал пэр.
— Остальное — много хуже, — откликнулась она. — Места у нас обманчивые. Бухта — красивая, но купаться нельзя, там медузы. Хорош и лес, но там клещи. Они сосут кровь, — беспечно прибавила она. — Вечера — просто прелесть, если бы не комары.
Она подождала, но он не вскочил и не кинулся к станции.
— И, конечно, вечно жалят пчелы. Надеюсь, вы их не боитесь?
— Да нет. Скорее, люблю. Глаза у нее засверкали.
— Вот как! Тогда не поможете ли мне открыть улей?
— С удовольствием.
— Пойду, все приготовлю.
Она побежала к Натти, спугнув его тревожный сон.
— Ему конец!
Натти резко поднялся.
— Что там еще?
— Ты не понимаешь. Я его попросила помочь мне с пчелами. Если выживет, сразу уедет, только протрет раны.
— Подумай, он же гость…
— Ничего, скоро это кончится.
— Когда ты попросила меня, я неделю вытаскивал эти жала.
— Они не любят курильщиков.
— Он тоже курит.
— Только что курил сигару.
— О, Господи!
— Пока, дорогой. Он ждет.
Посмотрев с интересом на то, что она принесла, а именно — скамеечку, дымарь, обтирку, отвертку и клетку для царицы, он взял это все у нее, любезно прибавив:
— Если у вас нет подводы, разрешите, я понесу.
Такое легкомыслие ей не понравилось. Тут надо бы дрожать всем телом.
— А сетка вам не нужна? — спросил он.
Обычно она сетку надевала. Да, пчелы дружили с ней, но до сих пор она все-таки береглась. Кто ее знает, среди своих может найтись и кто-нибудь вредный или слабоумный. Но нельзя же брать сетку только для себя, а защищать гостя она не хотела.
— Нет-нет, — отвечала она, — я их не боюсь. А вы?
— Я тоже.
— Вы знаете, что делать, если какая-нибудь на вас полетит?
— Как не полететь? Ничего, сама разберется.
Элизабет поджалась — что за бравада! — и молчала до самой пасеки.
Пчел было много, жужжали они грозно. Воздух был полон ими. Они носились туда-сюда. И почти сразу в гостя врезался грозный трутень. Она с удовольствием заметила, что гость подпрыгнул.
— Не бойтесь, — радостно сказала она, — это трутень. У них нет жала.
— А головы есть. Вот он, опять.
— Он учуял ваш табак. У трутней — тридцать семь тысяч восемь ноздрей.
— Ему же лучше. Не учует восемью, останется тридцать семь тысяч.
Пчелы вели себя плохо. Они ни за что не хотели кусать гостя. Одни пролетали мимо, другие в него врезались, третьи садились на рукав, четвертые глядели на него, словно спрашивая: «Что тут у нас такое?», но не кусался никто. На брата они кидались, где бы он ни был. Видимо, дело в том, что он мечется, словно Психея в исполнении Полли, а этот гость совершенно спокоен. Но какой упрямый, однако!
Не отвечая на последнюю фразу, она развела искусственный пожар. Результаты не замедлили — две-три пчелы, дежурившие у входа, поспешно юркнули в улей. Элизабет подбавила дыму, потом — еще, потом — еще. Наконец она взглянула на гостя. Он улыбался с явным интересом. Ну, что это!
— Скамеечку, — сказала она, — и отвертку, если не трудно. Усевшись у самого улья, она отвинтила стенку, вынула и протянула помощнику с таким видом, словно покрыла его карту тузом.
— Не подержите ли, мистер Чалмерс?
Натти этих зрелищ не выносил. Стенка выглядела так, словно на ней пузырится вязкая черная жидкость. Только пристальный взгляд мог заметить, что всё это — пчелы. Они кишели, как люди в метро после конца работы.
Увидев их, Натти завизжал бы и понесся к дому. Билл не шелохнулся. На пчел он смотрел с интересом.
— Вот, помогите мне, мистер Чалмерс, — сказала Элизабет, — у вас руки сильнее. Держите ее крепко.
— Держу.
— И резко встряхните раза два. Они осыпятся.
— Я бы тоже осыпался на их месте, — добродушно сказал гость.
Элизабет ощутила, что туз своего дела не сделал. Гость встряхивал стенку быстрее, лучше, чем она сама, — да, сильнее руки. Пчелы посыпались дождем, несколько удивляясь, и устремились к знакомому летку.
Гость проводил их приветливым взглядом.
— Вечно думаю, — сказал он, — почему они на нас не кинутся. Видимо, не связывают причин и следствий. А вообще-то работа хитрая, если не привык. В первый раз я зажмурился и стал гадать, кремируют ли меня.
— В первый раз? — вскричала Элизабет. — Значит, вы это делали?
Голос у нее задрожал.
— Делал? Ну, конечно. Тысячу раз. Я провел целый год на пасеке.
Слова эти подействовали на Элизабет так, словно в ней что-то взорвалось. Неприязнь разлетелась, как снаряд. И она еще не хотела, чтобы этот дивный человек жил на ферме! Стыдилась стирки, стряпни… Да как же это! Пусть живет здесь сколько ему угодно.
— Вы разводили пчел?
— Нет, денег не хватило. Понимаете…
— Еще бы! Деньги, они такие.
— Нашел другое дело.
— Какое?
— Я — секретарь в клубе.
— Лондонском, конечно?
— Да.
— А хотели бы разводить пчел?
— Хотел бы. В Лондоне хорошо, но я больше люблю деревню. Мне бы ферму, большую, вроде ранчо, далеко от города…
Он осекся. Не в первый раз он забывал, как все изменилось. Можно ли рассказывать жалобные истории, когда ему под силу купить десятки ферм? Трудно привыкнуть к миллиону.
— И я бы хотела, — сказала Элизабет. Еще ни разу ей не встречалась родственная душа. Натти не испытывал склонности к буколике. — Завела бы ферму, а летом привозила бы туда побольше детей.
— Они там всё не переломают?
— Бог с ними. Починю, а если сломали всё — куплю другое. — Она засмеялась. — Это не так уж фантастично. Я чуть не получила… — Она осеклась, но о чем не расскажешь тому, кто любит пчел? — Дядя хотел завещать мне очень много денег. Но один плохой человек, лорд Долиш — вы его не знаете? — как-то его обкрутил…
Она взглянула на гостя, и ее тронул его вид. Какой добрый, однако…
— Не знаю уж, как, — продолжала она, — козни какие-нибудь. Дядя был не очень доверчивый, скажем — просто упрямый. Но этот лорд что-то сделал, а потом… — Глаза ее сверкнули гневом, — посмел предложить мне половину. Я думаю, совесть успокаивал. Конечно, я отказалась.
— Но… почему?
— А как же иначе! Разве можно принять подачку от подлеца?
— Почему же подачку?
— Что же еще? Ладно, хватит о нем. Я сержусь, не надо портить такой хороший день.
Билл вздохнул и спросил:
— Зачем вы открыли улей? Хотите взглянуть на царицу? Элизабет покраснела, но ответила прямо, как пчеловод — пчеловоду:
— Нет, мистер Чалмерс. Я хотела, чтобы вы уронили стенку и вас покусали пчелы. С братом так и было. Понимаете, я огорчилась, что вы к нам приехали. Теперь мне очень стыдно. Останьтесь, пожалуйста.
— Господи! Если я мешаю…
— Ни в коем случае.
— Но вы же сказали…
— Да всё же изменилось! Я думала, вы — бездельник. Оставайтесь, вы нас спасете — и меня, и брата. Тут нет ни медуз, ни комаров, я все выдумала! А если и есть, Бог с ними! Вы играете в гольф?