Страница 7 из 144
— Ты не права. Да, талант открылся поздно — но при чем тут ссоры? Если хочешь, я извинюсь за Кларенса. Этого достаточно, да, мисс Фенвик? Ну, вот. Мисс Фенвик считает, что этого достаточно.
Леди Уэзерби заворчала. Муж ее допил виски с содовой, оставленное Дадли, и, видимо, почерпнул из него силу.
— Да, — повторил он, — я извиняюсь, но обитать рядом с ним не намерен.
Леди Уэзерби бросила на Клару мученический взгляд.
— Помню, на ньюмаркетских скачках, — сказала она, — Алджи висел на перилах и жутко орал. То были первые слова, которые я услышала. Чем-чем, а натурой он не был.
— Полина… То есть Полли, я стараюсь выражаться яснее. Как посол.
— Я бы употребила другое сравнение, но ты испугаешься.
— Стараюсь, как могу…
— Алджи, послушай! Сейчас я в порядке, но, если что, огрею тебя стулом. К чему ты ведешь?
— К тому, чтобы ты избавилась от змея.
— Еще чего!
— Такая мелочь!
— Да?
Лорд Уэзерби вздохнул.
— Когда я вел тебя к алтарю, — укоризненно напомнил он, — ты обещала любить меня, почитать и слушаться. И что же?
Леди Уэзерби заметно смягчилась.
— Когда ты так говоришь, я вспоминаю старые времена. Ты приходил занять полкроны на какую-нибудь лошадь… Так вот, пойми, я держу Кларенса не по любви, а для рекламы.
— Ну, хорошо, обезьяну я понимаю. Они у многих есть. Давай так: Юстеса держим, Кларенса отдаем.
— Значит, ты не против Юсти?
— Против, против, но уступаю.
— Согласен жить рядом с ним?
— Придется. Но не с Кларенсом. Они помолчали.
— Собственно, я и сама не очень люблю Кларенса, — тихо сказала Полли.
— Дорогая моя!
— Постой. Я еще не согласилась.
— Но собираешься? Полли немного подумала.
— Хорошо. Завтра же отошлю в зоологический сад.
— Душечка!
Он схватил под столом женскую руку.
— Знаешь, дорогой, — совсем растаяла жена, — когда ты вот так подвываешь, я устоять не могу.
— Когда ты плясала этот сон, я чуть тебя не обнял!
— Алджи!
— Полли!
— Вы не отпустите мою руку? — спросила Клара, которой надоели восторги.
Лорд смутился, но быстро пришел в себя и ударился в пафос:
— Мисс Фенвик, — сказал он, — несомненно, вскоре вы узнаете, что супружеская жизнь — это цепь взаимных уступок. Светильник любви…
Речь его прервал грохот, крик и звон стекла. Вскакивая, леди Уэзерби разлила холодный кофе, муж ее выронил светильник любви, а Клара, сидевшая рядом с колонной, первой все увидела.
Судя по следам, высокий человек с высокой девицей налетел на невысокого официанта, и тот упал с подносом вместе. Сейчас они выбирались из развалин, мужчина — спиною к ней, и было в этой спине что-то знакомое. Тут он обернулся, и она узнала Долиша.
Резонное удивление, при всей своей силе, сменилось другими чувствами. Переведя взгляд на даму, Клара заметила ее объем и золото волос. Если отбросить чары, Душка была очень похожа на певичку с афиши.
Клара села. Лорд и леди Уэзерби продолжали беседу, но она в нее не вмешивалась.
— Что-то ты совсем затихла, — сказала Полли.
— Я думаю.
— Говорят, очень полезно. Сама я никогда не пробовала. Кроличек был нехороший, ушел из дома… Не надо бы его держать за лапку…
Натти резвился вовсю. Если ему и являлся укоризненный взгляд сестры, он отгонял его, чтобы не портить удовольствия. Во всех ресторанах он был на подъеме, иногда вспоминая, правда, что двадцать фунтов долго не протянутся.
— Как его фамилия? — переспросила полусонная мисс Линард.
— Чалмерс.
— А вот и нет. Он… — она зевнула, — лорд какой-то.
— То есть как?
— Ну, лорд. Из Лондона.
— Вы что, там точно виделись?
— Куда уж точней. Он был у Одди, Делани пригласил. Другого такого танцора в Англии не отыщешь.
Она хихикнула.
— А титул так и вертится. Что-то вроде доли…
— Доли? В каком смысле?
— Или «долины». Дол — и еще что-то. А, вот оно! Долиш.
Натти мигом очнулся.
— Быть не может!
— Почему?
— Ты уверена?
— М-дэ…
— А, черт!
К сожалению, дама заснула. Расталкивать их нельзя. Он присел и стал лихорадочно думать.
Зачем лорду Долишу ехать в Америку под псевдонимом? Он — здесь. Надо действовать. Отвезя в отель спящую Дэзи, Натти велел шоферу ехать к Гейтсу. Стараясь думать быстрее, он решил как можно скорей доставить Билла на ферму. Охмуряем его, женим на сестрице… Тут машина резко остановилась, и он проснулся, лицом к лицу с судьбой.
Билл принял его в пижаме, печально предполагая, что здесь принято общаться до самого завтрака. Но гость развеял эти мысли.
— Простите, — сказал он. — Завтра еду на ферму. Не желаете ли провести там день-другой?
Билл и надеяться на это не мог. Вот удача так удача.
— С удовольствием! — ответил он. — Большое спасибо.
— Поездов много, — сообщил Натти. — Вряд ли встанем рано. Я зайду за вами в полседьмого. Пообедаем — и на поезд. Мы там, знаете ли. очень просто живем. Вы не против?
— Ну, что вы!
— Что ж, решено, — сказал уходящий гость. — До скорого.
Элизабет зашла к брату, села на постель и оглядела его взглядом, который прожег дырки в его обремененной совести. За это утро она заходила к нему второй раз. Час назад, принеся завтрак, он не сказана ни слова. Молчание потрясло его сильнее, чем то, что случилось в городе. Он вообще не любил есть утром, но сейчас глазунья вызвала в нем живейшее отвращение. Взглянув на нее, он вспомнил песенку в одной оперетте: «Что может быть противнее яиц?», прикрыл тарелку платком и попытался пить чай. Потом он печально закурил, готовясь к бедам.
Нет, почему она молчит? Вечером он старался не оставаться с ней наедине, но полагал, что она возьмет свое ночью. Однако она легла, а теперь — не разговаривает. Объяснялось это ее свойствами, в которых он плохо разбирался. Она очень сердилась, но доброта мешала ей трогать его, пока он не отдохнет и не поест. Да, его убить мало, но он ведь совсем измучен.
Теперь, судя по всему, необходимый срок окончился. Она посмотрела, закрыта ли дверь, и произнесла:
— Ну, вот…
— Что «ну, вот»? — закипятился он. — Нет, что еще за «ну, вот»? Чего ты хочешь? С какой стати…
Голос у него сорвался. Натти был не очень умен, но как-то почувствовал, что праведный гнев не имеет шансов на успех, и решил прибегнуть к жалости.
— О-о-ох, голова!
— Надеюсь, что она лопнет.
— Что ты говоришь!
— Прости…
— А-а…
— Ничего похуже не выдумала.
Натги ощутил, что и жалость — не к месту. Оставалось молчание. Он обиженно засопел. Речь повела Элизабет.
— Вот что, — сказала она, — много лет я не признавала, что ты — полный идиот. Теперь я сдаюсь. Ты за свои действия не отвечаешь. Не думай, ругать я тебя не буду, даже за то, что не прислал телеграммы. Это я понять могу. Обиделся, сбежал, вернулся Бог знает в каком виде — я тебя встретила, как блудного сына. Но зачем ты привез совершенно незнакомого человека? На вид он вполне приличен. Странно, что он — твой приятель.
Из-под одеяла донеслось недовольное урчание.
— В общем, против него я ничего не имею. Может быть, в полиции он известен как Жестокий Джек, но держится он хорошо. Меня возмущает другое — почему я должна всех обслуживать? Я стыжусь нашей честной бедности. Словом, мой бедный олух, изволь удалить отсюда своего Чалмерса. Иначе я просто свалюсь.
Хоть как-то утешенная монологом, Элизабет засмеялась. Она часто жалела о том, что не может долго сердиться. Что-нибудь смешило ее, и гнев исчезал. Сейчас ее развеселило то, что Натти залез под одеяло. На звук ее смеха он выглянул, словно червяк после дождя.
— Да-да, — сказала она. — Мы не можем кормить гостей. Твой Чалмерс меня возненавидит, я его изведу.
— Как это? — встревожился Натти.
— Для начала попрошу помочь с пчелами.
— Ну, что ты!
— Потом мы с ним добудем меду. Потом… вряд ли он останется жив. А если останется, поставлю мыть посуду. Пусть приносит пользу.