Страница 4 из 7
– Ты поняла это сразу? – Рита неожиданно для себя перешла на «ты». Подумалось еще: главное, чтобы плавная и мирная беседа не перешла в допрос.
– Да. Ее несчастья и разбитая морда стали для меня глотком свежего деревенского воздуха. Понимаю, выразилась грубовато, тем более что Лиля этого не заслужила, но я же говорю правду, то, что было.
– Неужели временное отсутствие денег стало для тебя таким уж бедствием? Ну, заняла бы у кого-нибудь до хороших времен, – пожала плечами Рита, для которой проблемы денег в последние несколько лет не существовало вообще. Но спохватилась она уже позже, когда услышала следующие откровения своей натурщицы.
– Честно скажу, когда у меня заканчиваются деньги, я схожу с ума. Мне становится страшно, и в голову лезут почему-то самые мрачные мысли. К примеру, вот заболею, да пусть даже самый простой аппендицит придется вырезать, а у меня за душой ни копейки. И все в таком духе. Быть может, потому я такая запасливая, всегда покупаю осенью картошку, морковь и свеклу впрок и ем ее почти до следующего сезона. Словом, надеюсь только на себя.
– А что, в этом что-то есть, – философски заметила Рита, срывая лист и укрепляя на мольберте натянутое на раму белое загрунтованное полотно. – Вот, можешь взглянуть на эскиз. Мне кажется, я уловила самое главное в твоем лице.
Она подошла и протянула окаменевшей натурщице рисунок. Катя с растерянным видом рассматривала его, потом улыбнулась слабо, после чего кивнула головой:
– Здорово.
– Просто потренировалась. Ты не устала?
– Нет. Может, чаю?
– Можно.
В эту самую минуту раздался детский плач, сработала «электронная няня», и Рита, забыв обо всем на свете, бросилась в сторону детской.
4
– Думаешь, это все-таки убийство?
– Так, во всяком случае, сказал Борис, вернее, предположил. Надо будет подождать результатов экспертизы. Но я тебе так скажу: не самый удачный выбор способа убить себя. Сама подумай, не проще ли было бы удавиться обычным способом, то есть укрепить веревку или тот же чулок повыше, чтобы одним махом, так сказать. Вместо того чтобы усаживаться на пол и…
Тут Марк понял, что все то, что он сейчас говорит, – чудовищно и что, вместо того чтобы наслаждаться вкусной едой, приготовленной Ритой, и тем райским покоем, которым дышит их тихий загородный дом, он произносит вслух слова, имеющие прямое отношение к смерти, к трагедии, к тому кошмару, который существует вне их дома, вне семьи, где-то далеко и, слава богу, не с ними. Да и нужно ли теперь, когда Рита кормит ребенка, говорить о делах, да еще и таких страшных?
– Марк, ты что замолчал-то? – Рита поставила перед ним тарелку с горячими пельменями и соусник со сметаной. – Ну? И почему так смотришь на меня? У меня лицо в муке, что ли?
Она улыбнулась, и Марк понял, что Рита не сердится на него, напротив, она, похоже, интересуется им и его делами по-прежнему, как это было до ее беременности, до родов.
– Марк, если ты думаешь, что я говорю с тобой о твоем деле из вежливости, то ты ошибаешься. Мне на самом деле интересно все то, чем ты занимаешься, и брось свои сомнения и дурацкие предположения. Я же поняла, что€ с тобой только что произошло: тебе показалось, что ты не должен говорить мне о повешенной девушке. Вспомни, как хорошо нам работалось вдвоем, как я помогала тебе. Теперь у нас Фабиола, но я уверена, что, когда она вырастет, поймет, зачем ты пошел работать в прокуратуру, и будет гордиться своим отцом. Поэтому ешь спокойно и продолжай рассказывать об этой девушке. Может, и у меня возникнут какие-нибудь полезные для тебя мысли. Только сначала я должна тебе кое в чем признаться.
Марк тотчас напрягся. Что могло случиться в его доме, пока он отсутствовал? Может, от него скрыли болезнь дочери или с Ритой не все в порядке? Ему показалось, что в кухню залетел прохладный колючий ветер.
– Марк, я предупреждала тебя, что рождение ребенка не станет причиной, по которой я превращусь в клушу и перестану работать.
Марк достал платок и промокнул им лоб. Он сразу все понял. По ее спокойному выражению лица, по тому, каким тоном она начала свое объяснение. Вероятно, у нее новый заказ. Так это замечательно! Неужели она думает, что он не понимает, как много для нее значит ее работа, даже не работа, потому что то, чем она занимается, все же трудно назвать просто работой. Она – художница, и, творя свои натюрморты и портреты, она словно проживает параллельную жизнь, она наслаждается тем, что делает, и набирается тех волшебных сил, что и составляют ее сущность и что питает ее любовь и к жизни, и, как это ни странно, к нему. Он заранее согласился с тем, что она скажет, Рита может в этом не сомневаться.
– Понимаешь, – произнесла она приглушенным голосом, словно ее могли услышать, – тебя подолгу не бывает дома, я здесь совершенно одна. Мы и поговорить-то с тобой не успеваем толком. Ты возвращаешься с работы, ужинаешь и ложишься спать. Или же работаешь в своем кабинете. Я все понимаю, у тебя работа и все такое. Но со мной стали происходить некоторые странные вещи. Словом, Марк, я стала разговаривать сама с собой. Точнее сказать, с тобой в твое отсутствие, вот. Не думаю, что я заболела. Просто мне хочется иногда посоветоваться с тобой, поговорить, рассказать тебе что-то, а тебя нет. Как ты думаешь, это болезнь?
– Рита! Неужели все настолько запущено?
– Я сначала хотела позвонить тебе и посоветоваться, спросить разрешения, наконец, но у тебя телефон был занят. Я понимаю, у тебя много работы, ты очень занят. Марк, буквально на днях я встретила одну девушку. Она произвела на меня такое впечатление, мне так захотелось заполучить ее, чтобы написать ее портрет, что я, мысленно спросив у тебя разрешения, пригласила ее в наш дом и попросила пожить здесь до тех пор, пока я не закончу работу. Ты не против?
– И где она сейчас? – Потрясенный Марк не сразу понял, как ему реагировать на эту новость. В их доме – посторонний человек!
– Я покормила ее и постелила в садовом домике, за мастерской. Ей там понравилось.
– Но ты же ее совершенно не знаешь!
– Почему же не знаю, – она хитро улыбнулась. – Знаю. Думаю, что и ты в скором времени захочешь с ней познакомиться. Вот и не верь после этого в совпадения!
– Я ничего не понимаю!
– Фамилия Пышкина тебе ни о чем не говорит?
Марк уронил вилку:
– …посыпанная сахарной пудрой…
– Что? Что ты сказал?
– Она проходит по моему делу. Но она же исчезла!
– Никуда она не исчезла и находится сейчас, говорю же, у нас, в садовом домике. Я познакомилась с ней случайно. Ко мне на днях приезжала мама, я оставила Фабиолу с ней и отправилась в город за покупками. И на улице увидела девушку. Ее лицо… Не знаю, как тебе это объяснить. Она была словно сама не своя. Словом, мне захотелось написать это лицо, эту трагедию, которую я увидела, заглянув в ее глаза. Она сейчас как пластилин, совершенно открыта и рассказывает мне такие вещи! Она потеряла подругу. Думаю, речь идет о той самой девушке, о которой ты мне сейчас рассказывал. Обычно же я следую за тобой, то есть ты рассказываешь мне о каком-нибудь свидетеле, и я заманиваю его (или ее) к себе и потрошу, расспрашиваю, чтобы узнать то, что интересует нас с тобой в плане расследования, а сейчас все произошло наоборот. Представляешь, насколько она сейчас доверилась мне, раскрылась? Так получилось, что, потеряв подругу (а это она обнаружила ее труп, когда вернулась под утро со свидания), она не могла оставаться в квартире и ушла. Бродила по улицам сама не своя. Я пригласила ее к себе, сказала, что хочу написать ее портрет, и пообещала ей немного заплатить за сеансы. Все вышло очень правдоподобно. Ей теперь и в голову-то не придет, что я имею отношение к расследованию смерти этой самой Лили.
– …Бонковой, – подсказал ей изумленный Марк. – Рита, я ушам своим не верю!
– Ушам-то своим ты можешь и не верить, но поверь хотя бы мне.