Страница 124 из 128
А чего вы хотите, когда четыре дня кряду Уилмот брал апельсин, разрезал на две части, выжимал в сосуд и все это пил, вто время как другие люди управлялись с рагу или бифштексом? Мало того: вернувшись домой, на сон грядущий, он опять брал, разрезал, выжимал и т. д. Гортензия этого не знала. Дух ее был сломлен.
— Теперь чернила выводи! — ворчал тем временем Уилмот, обрабатывая брюки промокашкой. — Безобразие!
Губы у Гортензии дрожали.
— Не ругайтесь, — попросила она.
— То есть как? — удивился мой родственник. — Где вы купите такие брюки за десять долларов?
— Простите!
— М-да, м-да… А зачем вы это сделали?
— Так, в глазах потемнело.
— Как мои брюки, ха-ха!
— Да простите вы! — Она дернула носом. — Если б вы знали, как я мучаюсь…
— Почему это?
— Из-за диеты. Две недели — один апельсиновый сок. Слова эти произвели оглушительный эффект. Уилмот смотрел на несчастную звезду с нежным состраданием.
— Сок?
— Да…
Он был глубоко тронут. Что там, он мгновенно стал прежним, всеми любимым Уилмотом.
— Ужас какой! Две недели!
— И еще картина…
— Какая?
— Да моя. Сценарий дурацкий.
— Безобразие!
— Никакого сходства с жизнью!
— Расскажите мне все.
— Понимаете, я сижу в мансарде, без еды, и пишу мужу, что я его люблю и все прощу. Голод, видите ли, очистил! Так не бывает.
— Еще бы! — вскричал Уилмот. — Очистит он, ха-ха! В такой ситуации женщина станет писать, если вспомнит… нелитературные выражения.
— Да-да!
— И вообще, только дура будет тут думать о мужьях. Нормальный человек думает о бифштексе…
— …и отбивной…
— …и шницеле…
— …и тушеной курице…
— …и почках сотэ…
— …и пончиках…
— …и пирожных…
— …и пирожках…
— …и пирогах…
— …с яблоками, с персиками, с мясом, с вареньем!
— Да обо всем, кроме этого чертового сока! Скажите, какой кретин выдумал ваш эпизод с письмом?
— Шнелленхамер. Я как раз собиралась с ним поговорить.
— Ничего, я поговорю. А почему вы хотите похудеть?
— Я не хочу, это в контракте. Шнелленхамер требует, чтобы я весила не более 108 фунтов.
— Опять Шнелленхамер! Ну, знаете!
Он подошел к шкафу и распахнул дверь. Магнат вылез на четвереньках. Уилмот отвел его к столу.
— Пишите новый контракт, — сказал он. — Без этих фунтов.
— Послушайте…
— Это случайно не ваш меч? — учтиво осведомился Уилмот у прекрасной Гортензии.
— Сейчас, сейчас, — сказал магнат. — Сию минутку.
— Кстати, — заметил Уилмот, — насчет жалованья.
— Сколько вы получали? — спросила Гортензия.
— Полторы тысячи.
— Даю три. Я искала такого менеджера всю жизнь. Какая твердость! Какая смелость! Какая сила! В общем, три тысячи.
Обводя взглядом комнату, Уилмот заметил что-то на шкафу с картотекой. То была Мейбл, благоговейно взиравшая на него.
— Разрешите представить вам мою невесту, — заметил он.
— Очень приятно, — сказала Гортензия.
— Очень приятно, — сказала и Мейбл.
— Почему вы там сидите?
— Да так, сама не знаю.
Деловитый Уилмот прервал девичью болтовню.
— Мисс Бервош, — сказал он, — хочет заключить со мной контракт. Садись, пиши.
— Сию минуту, — отвечала Мейбл.
Шнелленхамер тем временем думал. Он не был уверен, как правильно: «никаких диэт» или «никаких диет».
НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ
Вечером, в понедельник, мы говорим о литературе. Дело в том, что по воскресеньям мисс Постлвейт, наша барменша, уходит к себе с коробкой конфет и библиотечной книжкой и, скинув туфли, предается чтению. Назавтра она обсуждает с нами то, что прочитала.
На сей раз внимание ее привлек роман о необитаемом острове.
— Плыли они по Тихому океану, — рассказывала она, — и напоролись на риф. Все погибли, только Сирил Тревелиан и Юнис Уэстли доплыли на доске до острова. Одиночество, как говорится, сблизило их, и в главе девятнадцатой — дальше я не читала — они обнялись под рокот волн и крики всяких птиц. С чего бы это, а? Они друг другу не нравились, Юнис собиралась выйти за нью-йоркского банкира, Сирил — жениться на дочке герцога. Странно…
Херес, или Горькое Пиво, покачал головой.
— Да, притянуто за уши, — заметил он. — В жизни так не бывает.
— Напротив, — сказал мистер Маллинер. — Именно это случилось с Женевьевой Бутл и младшим сыном моего брата Джозефа.
— Их выбросило на остров?
— Практически — да. Они писали в Голливуде диалоги для фильмов.
Обрадованная мисс Постлвейт подняла изящные бровки.
— Бутл? Маллинер? Я таких сценаристов не знаю.
— Они не сценаристы, — объяснил наш мудрец. — Те почти не пишут диалогов. Помощники режиссеров ловят первых встречных и подсовывают контракт. Вот вам таинственные исчезновения. Не далее как вчера обнаружился слесарь, которого не могли найти двадцать лет. Писал диалоги для Братьев Мышкиных. Доедешь до Лос-Анджелеса — пеняй на себя.
Мой племянник Булстрод (продолжал мистер Маллинер), как множество младших сыновей, уехал искать счастья в Америку и обручился в Нью-Йорке с очаровательной Арабеллой Риджуэй.
Пылко любя друг друга, они решили подождать со свадьбой и подкопить сперва денег. С этой целью племянник мой отправился в Калифорнию, где нетрудно найти нефть.
Однако еще в поезде у него немедленно стащили шляпу, подаренную невестой, оставив взамен фетровый гриб, который был ему мал.
Он стал опрашивать спутников, когда увидел человека, похожего на стервятника, переевшего мертвых тел. На нем была его шляпа.
Только он к нему рванулся, откуда ни возьмись набежали операторы, и через несколько минут похититель уехал в лимонной шляпе с багряной надписью: «Джейкоб 3. Шнелленхамер, президент кинокорпорации "Перфекто-Зиззбаум"».
Маллинеры отважны. Мой племянник не собирался уступать шляпу даже императору и, явившись наутро в приемную Шнелленхамера, прождал всего четыре часа.
Магнат взглянул на него и положил перед ним лист бумаги.
— Подпишитесь тут, — сказал он.
Решив, что это расписка, племянник мой подписался, и магнат нажал на кнопку.
— Где у нас есть места? — спросил он секретаршу.
— Комната 40 в колонии.
— Я думал, там этот, подтекстовка.
— Позавчера опочил.
— Тело вынесли?
— Да.
— Там будет жить мистер Маллинер. Вот контракт. Булстрод хотел что-то сказать, но магнат поднял руку.
— Кто у нас на «Благовонных грешниках»?
Секретарша посмотрела в список.
— Доке, Нокс, Февершем, мисс Уилсон, миссис Купер, Ленок, Марки, Дэбни и Мендельсон.
— И все?
— Приезжал миссионер, хотел обработать дублерш, но ему удалось бежать в Канаду.
— Ай-яй-яй! — огорчился мистер Шнелленхамер. — Плохо работаем, плохо. Дайте мистеру Маллинеру сценарий.
Секретарша вышла. Магнат спросил:
— Вы пьесу видели?
— Нет.
— Роскошная драма из жизни золотой молодежи, — объяснил шеф. — Боль сердца сквозь бессмысленный смех. Шла в Нью-Йорке неделю, прогорела, мы ее купили. Материал неплохой. Посмотрим, что вы из него вытянете.
— Да я не хочу писать для кино, — сказал мой племянник.
— Придется, — вздохнул магнат. — Контракт подписали.
— Вы лучше верните мне шляпу!
— Мы, — сказал мистер Шнелленхамер, — занимаемся не шляпами, а фильмами.
Колония для прокаженных, куда поместили племянника, оказалась длинным, низким зданием с кельями (или, если хотите, камерами), выходящими в коридор. Заселили ее, чтобы разгрузить тюрьму, просто лопавшуюся от авторов. Обосновавшись в комнате 40, Булстрод занялся «Грешниками».
Он не так уж страдал, жизнь на студиях очень ругают, но это — клевета. Здесь одно неудобство, одиночество.
Казалось бы, полно народу — но никто не общается. Все сидят у себя, вывесив табличку: «Занят». Если же вы все-таки откроете дверь, вас встретит такой страшный, такой нечеловеческий звук, что вы убежите от греха подальше.