Страница 27 из 28
— Откуда этот полковник? — спросил Игумнов про зама, который с ходу решил судьбу Бакланова.
— Из транспортного КГБ.
— Знаешь его?
— Их всех видишь, когда они приезжают в аэропорт.
— Ты и Козлова знаешь? — Игумнов заинтересовался. — Он тоже с транспорта.
— Козлов? Какой из себя?
— Рыжий.
— Конечно, он дня три назад подходил.
— К тебе?
— Ну! У них угон самолета был. Авиалайнер Душанбе — Оренбург — Москва… Они посадили его в Воронеже.
Игумнов перебил: — Помнишь фамилию разыскиваемого? Остроконь?
— Да, — Бакланов удивился.
— И Козлов тоже летал в Воронеж?
— Ну да, он там разбирался… Слушай, Игумнов… — Бакланов спохватился. — Мне с вечера еще надо было на лесоторговый склад. Внести деньги за рейку. Может, заедем? Там дел на пять минут…
— Сначала я позвоню. — Игумнов посмотрел на часы. — У тебя ждет?
— Ждет. Главное — чтобы к началу работы склада. Пока не разъехались. Тебе в отдел?
— Звонить? Нет, одному другу. Заедем по пути?
У ближайшего автомата Бакланов его высадил. Игумнов вошел в кабину, набрал номер учреждения. Там в эту ночь тоже не спали.
Замминистра Жернаков, которому генерал Скубилин сразу же доложил, что директор ресторана освобожден, впервые за эти дни почувствовал себя спокойно. У него возникло давно не приходившее к нему чувство успеха.
Даже будучи одним из наиболее влиятельных в министерстве людей, в кругу равных он никогда не ощущал собственной самостоятельности. Задачей его было пропускать через себя то, что шло сверху, словно через большую живую трубу. "Дальше вниз!" Иногда в этой трубе обнаруживались течения, в том числе и противоположные, и тогда это становилось особенно сложно — пропускать каждое в своем направлении.
Помогал ориентир — первый заместитель министра. Его мнение. И в этом, последнем, деле директора вокзального ресторана оно было выражено ясно и недвусмысленно. В виде просьбы об услуге — освобождении директора ресторана Гийо.
Все знали, что шеф в бурной своей личной жизни любит бывать среди людей, стоящих прочно на собственных ногах, — тех, кто распределяет материальные блага. Было естественным, что и он кое-чем был им обязан.
Жернаков приказал соединить его с первым, как только он появится.
— Он заедет в министерство, — был ответ. — Но не раньше двадцати трех…
Случай был необычным: первый заместитель обычно на работе не задерживался.
— Ничего, — заметил Жернаков. — Дождусь. У меня у самого полно дел.
С весны еще начали готовить концерт к Дню советской милиции. Министр требовал, чтобы в концерте участвовали самые популярные в стране актеры. Всегда лично приходил на него и приводил своих друзей с Самого Верха.
Два соперничающих между собой сектора, готовившие концерт, не брезговали ничем, чтобы выведать тайные привязанности и вкусы Самого, Самих, Их жен, Близких.
Духом благополучия, пришедшим взамен показной скромности и внешнего аскетизма, тянуло с Верха. «Мерседесы», дачи, ковры, «винчестеры», дубленки и антиквариат создавали зримый фон среды министерского обитания. В заявлениях, исчезавших в пучине канцелярской переписки, тонули упоминания о каких-то драгоценностях, церковных реликвиях, иконах, крестах и картинах, которые изымались у преступников и пропадали без следа.
Вплотную, словно спаренные мясорубки, обращенные друг к другу, крутились в разные стороны механизмы с противоположными функциями — задачей одного было любой ценой обеспечить ирреальную, не существующую нигде в мире высокую раскрываемость, второго — обеспечить соблюдение закона внутри министерства. Где-то между ними беспомощно барахтались внизу сотрудники.
Была уже ночь, когда из приемной позвонили:
— Идите. А то он сейчас уедет.
— Иду.
Жернаков поднялся к зеркалу, оправил китель. Первый зам судил о работе по одежке: мог накричать, одернуть по поводу малейшего нарушения формы. Некий остряк нарек это явление «чурбанизацией», за что вскоре оставил министерство.
На всякий случай Жернаков взял под мышку красную папку "К докладу", чтобы и в коридоре видно было, если встретятся, что идет он по делу, а не просто по случаю недержания мочи.
Когда Жернаков появился в кабинете первого, тот просматривал какие-то бумажки, которые вынимал из стола и, просмотрев, тут же быстро рвал.
Увидев входящего Жернакова, он недоуменно взглянул на него. За окном, выходившим на Кремль, послышался бой курантов.
— Все в порядке. — Жернаков был рад, что справился с данным ему поручением. — Директор ресторана, за которого просило Управление торговли, отпущен. Разобрались! Вот уже несколько часов как дома…
— Дурак! — сказал первый зам.
Жернакову показалось, что он ослышался. Первый зам загнул еще крепче — забористее.
— "Дома", "несколько часов…" — заорал он на Жернакова. — В камере он! В Лефортове! В следственном изоляторе КГБ…
Гийо уехал из отдела на такси — возвращаться домой в служебной машине отдела внутренних дел он категорически отказался. Но, оказалось, это не имело значения.
На Кожевнической улице, почти против вокзала, такси остановила машина линейного контроля. Пока контролер и таксист выясняли отношения, несколько человек быстро перевели директора ресторана в третью машину, сели вместе с ним и стремительно отъехали, одновременно клацнув замками всех четырех дверей.
Другая оперативная группа готовилась взять главу крупнейшего столичного гастронома № 1 — "Елисеевского".
А во дворе Московского управления Комитета государственной безопасности на Лубянке уже освобождали площадку для подлежащих конфискации «тойот» и «мерседесов», пломбировали сейфы под изымаемые ценности — деньги, золото, антиквариат, старинные иконы и валюту.
Криминологический анализ преступности свидетельствовал о том, что социалистическое общество столкнулось в этой сфере с совершенно новыми, неизвестными ему ранее тенденциями.
Все это можно было обозначить точным термином, которым, однако, отечественная наука предпочитала не пользоваться:
"Организованная преступность…"
В Комитете государственной безопасности знали, что, в конце концов, без их вмешательства не обойдется, и, конечно же, планировали свой "День Икс" с присущей этому ведомству законспирированностью, широтой и размахом.
"Чтоб как снег на голову…" — любил повторять его председатель, знавший цену нешумной славе своей всесильной полутайной организации.
Одним из первых по случайному стечению обстоятельств внезапным этим бураном закружило директора маленького вокзального ресторана и главу крупнейшего московского гастронома.
Предстоял очередной большой разбор в московской торговле.
Как Игумнов и предполагал, майор Козлов явился на встречу с солидным прикрытием.
Комитетчиков было пятеро. Трое были знакомы Игумнову — из группы захвата, безуспешно пытавшейся отбить Остроконя во время задержания его милицией на вокзале.
Игумнов был один. Бакланов по взаимной договоренности должен был появиться только в случае, если Игумнова попытались бы арестовать. МО-14562 сидел в патрульном «Жигуле», вплотную припаркованном к тротуару.
"Надели ли они и сегодня свои титановые бронежилеты?" — подумал Игумнов о комитетчиках.
Козлов был в куртке и кроссовках. Его сразу отыскали, как только Игумнов сообщил уже знакомому ему смежнику, что должен говорить с его коллегой об угоне душанбинского авиалайнера.
Разговаривали тет-а-тет у круглой зубчатой башни вокзала, недалеко от учреждения.
Было совсем светло. То, что оперативники комитета работали всю эту ночь, было на руку Игумнову.
— Факты есть — значит, будем говорить. А так… — Козлов махнул рукой. — Извини, много работы.
Игумнов предъявил козыри:
— Слушай, Козлов, кончай темнить. С мужиком этим вы здорово пролетели… Он был у вас в руках! Угонщик! Да еще с автоматом. Тебе фамилия Остроконь говорит что-нибудь?