Куда ведет сердце

Хантингдон, высокий грузный джентльмен, славившийся умом и проницательностью, молча выслушал Барнаби и Стоукса, ничего не отвечая на выдвинутые ими обвинения против джентльмена, называющего себя мистером Алертом, но на деле оказавшегося личным секретарем его милости – Дугласом Камероном.

Услышав, что Смайт и мальчики могут узнать Алерта, Хантингдон внимательно рассмотрел всех троих, прежде чем кивнуть:

– Интересно! Ваша история не слишком правдоподобна, но списки кажутся мне неопровержимой уликой. Это его рука, и он действительно часто посещал ограбленные дома. Что же, не вижу причин покрывать Камерона. Если по какому-то капризу судьбы он окажется невиновным, ничего дурного ему не сделают.

– Благодарю вас, милорд, – кивнул Барнаби.

– Однако… – Хантингдон поднял палец. – Мы все сделаем по правилам.

Следующие несколько минут его милость отдавал распоряжения собравшимся, указывая, где стоять и что делать.

Двери в торцовых стенах длинного помещения вели в соседние комнаты. Перед каждой из дверей стояла большая восточная ширма. Хантингдон велел констеблям и Смайту встать за одной ширмой, а Пенелопе, Гризельде и мальчикам – за второй.

– Выведете детей только по моему приказу. Дворецкий Адэра встанет у основной двери, и когда я подам сигнал, он выйдет в холл, вернется кружным путем и скажет мальчикам, что можно входить. Я хочу, чтобы они только слышали нас, но не видели. Я полагаюсь на вас, мисс Эшфорд. Вы должны точно сказать, узнали ли мальчики в Камероне того человека, который давал указания Смайту. По моему сигналу вы появитесь в комнате и скажете мне правду.

– Хорошо, сэр, – согласилась Пенелопа и вместе с Гризельдой увела мальчиков.

Когда все было устроено по желанию Хантингдона и граф с Барнаби встали возле письменного стола по правую сторону от хозяина, а Стоукс – по левую, дворецкому было велено привести Камерона.

– И не забудь, Фергус, – ни слова о том, что здесь происходит.

– Естественно, милорд, – промолвил дворецкий с оскорбленным видом.

– Джентльмены, – продолжал лорд, – хотя я понимаю вашу заинтересованность во всем случившемся, я сам начну разговор, а вы, несмотря ни на какие оправдания Камерона, будете сохранять молчание.

Стоукс, помедлив, все же кивнул. Барнаби с готовностью согласился, поскольку одобрял тактику его милости и предпочитал отдать столь сложное дело в более опытные руки.

Прошло несколько минут, прежде чем в комнате появился Камерон.

Барнаби внимательно рассматривал его. Каштановые, модно подстриженные волосы слегка взъерошены, бледные щеки чуть порозовели. Хантингдон уже говорил, что не просил секретаря непременно быть на месте, а Фергус подтвердил, что Камерона с девяти часов вечера не было дома и вернулся он лишь недавно. Надменный вид, безупречная одежда… все как обычно.

После небольшого колебания, вполне извинительного при виде столь неожиданных в этот час гостей, он прошел вперед. Один только граф заслужил от него почтительный поклон. Барнаби отметил, что Камерон отлично знает, как и с кем обращаться. Он едва замечал тех, кого считал ниже себя, и был готов пресмыкаться перед вышестоящими.

Остановившись в двух шагах от письменного стола, он, как и полагается хорошему секретарю, бесстрастно осведомился:

– Что-то случилось, милорд?

– Камерон!

Положив большие руки на стол, Хантингдон смерил его спокойным взглядом:

– Эти джентльмены рассказали мне весьма странную историю. Похоже, они уверены, что вы замешаны…

Далее он изложил итоги расследования, опуская некоторые детали и сосредоточившись на заключениях и выводах.

Барнаби показалось, что Камерон побледнел при упоминании о списках, но, возможно, это просто сходил с лица румянец.

Но все же и он, и Стоукс, и граф были уверены, что вина Камерона подтвердится с минуты на минуту.

Однако Камерон никак не отреагировал на обвинения, хотя из слов лорда Хантингдона было ясно, что его подозревают в тяжких преступлениях. Но Камерон и глазом не моргнул, оставаясь сдержанным и спокойным. Невинный человек на его месте по крайней мере выказал бы удивление, наверняка был бы потрясен или встревожен, но Камерон по-прежнему сохранял бесстрастный вид.

Он терпеливо дождался конца речи лорда Хантингдона, который в заключение спросил:

– Итак, сэр? Можете ли вы подтвердить или опровергнуть эти обвинения?

Только тогда Камерон улыбнулся, почти беспечно, словно приглашая его милость и графа посмеяться над глупой шуткой.

– Милорд, все это не более чем гнусные инсинуации, по крайней мере в том, что касается моего возможного участия в этом деле. Понятия не имею, почему подозрение пало на меня, но заверяю, что не имею ничего общего с этой… серией ограблений.

Последние слова прозвучали так, словно его заподозрили в пристрастии к чему-то грязному.

Похоже, он твердо верил, что Хантингдон поверит его слову и оградит от всех нападок. Это было видно по выражению его лица, осанке, манере держать себя.

И Барнаби внезапно понял, в чем дело. Камерону, сидевшему на козлах в надвинутой на лоб шляпе, и в голову не пришло, что его могут узнать. Он либо не подумал о списках, либо не знал, что найдутся люди, могущие определить, чьим почерком они написаны. По его мнению, обвинения не были подкреплены вескими доказательствами. Кроме того, он, видимо, надеялся, что положение в обществе защитит его от всех неприятностей.

И к тому же ему ничего не оставалось, как играть роль до конца. Иного выхода все равно не было.

– Это спектакль, – пробормотал Барнаби, не поднимая глаз. – Он воображает, будто знает правила.

Он говорил так тихо, что слышали только отец и Хантингдон. А они хорошо знали, какие правила имеет в виду Барнаби.

– Бросьте, Камерон. Вы не слишком убедительны, – внезапно заявил Хантингдон.

Глаза Камерона гневно сверкнули. Он привык читать мысли хозяина, но оказалось, что вопреки его ожиданиям Хантингдон не отмахнулся от «глупой» сказки, не сомкнул ряды, не защитил такого же джентльмена, как он сам.

– Милорд, – развел руками Камерон, – я не знаю, что сказать. И понятия не имею о тех событиях, которые вы описали.

Барнаби краем глаза уловил движение за ширмой. Минутой раньше Мостин потихоньку исчез из комнаты, очевидно, выполняя приказ. Значит, Пенелопа и Гризельдауже успели подготовить мальчиков.

Камерон перевел дыхание.

– Должен сказать, я слегка удивлен, обнаружив, что стал объектом подобных инсинуаций, – сказал он, показывая на Стоукса. – Очевидно, некоторые офицеры полиции должны непременно сыскать виновного и считают, что, обвинив вышестоящее лицо, скроют свою неспособность защитить порядочных людей от грабителей и убийц.

Щека Стоукса нервно дернулась. Скулы слегка порозовели. Но он сдержался и ничем не ответил на вызов, продолжая со спокойным пренебрежением разглядывать Камерона.

Камерон тем временем уставился на своего хозяина и, кажется, понял, что его слова не возымели должного действия.

Однако Хантингдон, немного подумав, сочувственно спросил:

– Вы в самом деле так считаете?

Судя по ободряющему тону, он был готов выслушать своего секретаря.

Тот, разделавшись со Стоуксом, перевел взгляд на Барнаби:

– Мне известно также, что для некоторых личностей расследование преступлений среди членов высшего общества становится настоящей страстью. На этом можно заработать некоторую известность… даже славу. Подобные люди готовы на все, лишь бы доказать свою правоту и найти очередную жертву. И хотя мне понятна их одержимость, все же я советовал бы кое-кому поостеречься.

Губы Камерона искривились в подобии улыбки.

– Вот как? – холодно обронил Хантингдон. Барнаби постарался сдержать усмешку: Камерон сейчас переступил невидимую запретную черту. Джентльмен не бросает подобные обвинения в лицо джентльмену, по крайней мере на людях.

Голос Камерона становился все жестче:

– Короче говоря, милорд, я подозреваю, что все эти обвинения выдвинуты против меня как средство удовлетворить личные амбиции. У этих людей не может быть никакой особой заинтересованности в том, чтобы выбрать козлом отпущения именно меня. Просто я очень подхожу на роль подозреваемого, тем более что моя должность секретаря вашей милости и мое положение служат прекрасным средством отвлечь внимание от прискорбного отсутствия доказательств.