Улица Окопная

Они

Когда я открыл дверь в квартиру, я просто обязан был сбежать по лестнице вниз и остановить Леену. Опустив пакеты с покупками на землю, она побледнела.

– Что случилось?

Я рассказал о запахе.

Леена пошатнулась. Я взял пакеты и подвел ее к скамейке-качалке.

Мы сели.

– Дорогая, ты сейчас посидишь здесь. Самое важное теперь – выдержка и правильные решения.

Зайдясь плачем, Леена принялась всхлипывать в полный голос и проклинать нашу деятельность в отношении курильщика. Она считала, что мы потерпели самое грубое поражение. Мы старались выкурить его вон, и каков результат: теперь дым в нашей квартире.

Было обидно, досадно и стыдно одновременно. Смесь получилась убойной.

Мне нужно было добиться, чтоб жена замолчала, а квартира не воняла дымом.

Мне нужно было узнать, побывал ли он сам в квартире или только дым.

Леену трясло.

– Что теперь будет с бифштексами, они испортятся в такую жару, что нам делать, Каарло?

В голову пришли ужасные мысли, захотелось схватить это мясо с кровью и засунуть Леене в глотку, чтобы она хоть на минуту умолкла. Мы посреди двора, из окон трех домов прекрасный обзор, я член правления кондоминиума. Только три этих железных аргумента заставили меня подавить желание.

Я быстро составил план действий.

– Ты останешься здесь. Я пойду в квартиру. Если он там – убегу, если нет – позвоню в полицию.

Леена снова зашлась слезами, подвывая высоким голосом.

– Прекрати сейчас же, или я…

– Что ты?

– Ничего, я пошел.

Я поднялся по лестнице, сердце готово было выскочить наружу.

Я открыл дверь, вонь ударила в нос, я прислушался.

Холодильник урчал. Я осторожно прошел в гостиную, ковер был смят. Первые следы курения я заметил на ковре – три проженных дыры. Я пробрался в кабинет, компьютер работал.

Я ругнулся. Матерщина очистила комнату, сделала ее снова нашей. Выключив компьютер, я прошел на кухню.

Вид не поддается описанию.

Эта скотина беспардонно пообедала у нас на кухне, кто знает, может, их было несколько – жестоких, равнодушных ко всему курильщиков.

В горле сдавило, в глазах защипало. Я не выронил ни одной слезинки после 1995 года, когда наша хоккейная сборная принесла нам долгожданные золотые медали и тем самым положила конец мукам на международных соревнованиях. В глубине души, не сдерживая слез, я отождествлял себя с легендарным защитником, а на тот момент главным тренером сборной Хейкки Риихиранта. Он выглядел большим пунцовым финном, из которого выжали все соки.

Я выглянул во двор.

Леена покачивалась на качелях, прижав обеими руками к груди пакеты с продуктами. В своем прогулочном костюме она напоминала сыр «Эдам» в красной упаковке.

Моя жена.

Наш дом.

Наша кухня.

Я убрал остатки пиршества, взял себя в руки и позвонил в полицию.

– С вами говорит Каарло Рехунен…

– Хорошо, что вы позвонили сами. Мы как раз собирались вам позвонить. Старший констебль Каллиолахти.

– А почему, собственно?…

– Вы придете в отделение сами, или за вами приехать?

– Что за чертовщина?…

– Ну, не совсем так, но все же есть вопросы.

– В мою квартиру кто-то вломился, здесь жрали и курили. Моя жена сидит во дворе в глубоком потрясении. А вам лишь бы шутить!

– За такую зарплату мне не до шуток. Перед тем вы послали электронную почту, содержание которой можно предварительно рассматривать как признание.

Трубка выпала из рук на кухонный стол. Покачавшись с секунду, она устремилась на пол и, повиснув на проводе, сделала десяток поворотов.

Вероятно, я спустился во двор.

По-видимому, сел на качели.

Может быть, я взял Леену за руку.

Почти уверен, что дышал, почти уверен, что плакал. Но не помню, в какой очередности.

Земля кружилась, качели качались.

Вероятно.

Матти

Я наблюдал из окна, как они качались.

Хотелось бы покачаться вместе с ними.

Йи-а-а-а.

Йи-а-а-а.

Женщина слегка отталкивалась левой ногой, несильно, только чтоб качели не останавливались. Мужчина почти уронил голову на колени, временами он приподнимал ее, тогда я мог видеть, что на щеках и вокруг глаз блестело. Он или плакал, или смотрел прямо на солнце.

Сине-белая машина въехала во двор спокойно, с выключенной «мигалкой».

Женщина остановила качели.

Двое полицейских вышли из машины. Направились к качелям. Голосов не было слышно, возникло ощущение, что я смотрю немое кино. Полицейские говорили с притихшими людьми. Женщина что-то им отвечала, мужчина бессильно крутил головой.

Полицейский протянул мужчине руку, тот оттолкнул ее прочь.

Вспомнилась Сини. Совсем недавно Сини шлепнула меня ладошкой по щеке на этих же качелях. Я вспомнил, какой мягкой была ручонка.

Второй полицейский сказал что-то женщине. Женщина достала из сумки пакет соку, открыла его и протянула своему мужу. Тот пил прямо из пакета, руки тряслись, сок стекал на грудь, он больше напоминал младенца с неустоявшейся моторикой. Полицейские посмотрели на дом, один из них показал пальцем на окна. Отпрянув к стене, я осторожно выглянул в просвет между шторами. Полицейские приподняли мужчину под руки, он совершенно обмяк. Женщина подняла пакеты с покупками, один из полицейских предложил свою помощь, женщина оттолкнула его. Они направились к дому.

Я взял исписанный мною желтый листочек-наклейку, прицепил его к своей двери и сбежал по лестнице в подвал. Я успел закрыть двери до того, как процессия приковыляла к подъезду. Приоткрыв дверь, я прислушался к гулким голосам.

Женщина плакала, мужчина бормотал.

Полицейские говорили спокойно, на официальном языке, подчеркивая, что, к счастью, никто не пострадал, и на первый раз нарушитель домашнего покоя получит самое большее штраф. Я услышал, как мужчина постарался вырваться, он выкрикивал мое имя и барабанил в мою дверь. Где-то наверху хлопали двери.

Я дождался тишины в подъезде.

Поднявшись к себе наверх, я поднял с пола сорванный листок и вошел внутрь.

Чтобы не слышать голосов с верхнего этажа, я включил радио, нашел канал классической музыки, Голоса пробивались сквозь звуки смычковых и духовых инструментов. Выключив радио, я сосредоточился на спектакле, который превратился в радиопьесу. Главный герой совершенно не мог сдержаться, хотя как режиссер я считаю, что ярость надо дозировать, а чувства доводить до готовности. Не столь долго, как сыр, но почти. Такой пожар чувств и безликое проявление ярости говорят лишь о неуверенности главного героя в своих репликах.

Полицейские считали так же. Один из них прокричал длинную фразу так громко и ясно, что после этого наступила тишина.

Пауза великолепно подчеркнула ритм радиоспектакля.

Одновременно главному герою дали время успокоиться. Однако он не сделал выводов, а продолжил скандал. До меня долетали отдельные слова.

Мерзавец… Курильщик… Паскудство… Вы невинного человека… Это дерьмо… Там… Тут…

Главный герой повторялся. Так и не осознал значения выдержки.

Наконец он затих.

Или его заставили замолчать.

Радиоспектакль прервался.

Я знал, что скоро он продолжится в моей квартире.