Страница 25 из 25
День был отравлен, потому что Караванов несколько часов нудил о том, что она не имеет права ввязываться в подобные ситуации, потому что он, Караванов, не член народной дружины. И не готов наводить порядок в отношениях населения города.
А еще была история, когда ночью двое здоровых парней тащили куда-то верещащую девчонку. И Елена, естественно, влезла. И девчонка была спасена. И никто при этом не получил по физиономии. Но Караванов снова читал мораль о своем частном пространстве.
– Я уважаю твое частное пространство. Но им же больно! И на их месте вполне мог оказаться любой из нас, – растерянно оправдывалась она.
– Мог, но не оказался. Разве что твоими стараниями… – заметил тогда Караванов.
– Ты – равнодушный человек! – в ужасе осознала Елена.
– Но я никогда и не выдавал себя за Данко, вырывающего сердце, чтоб осветить другим дорогу, – усмехнулся он.
Айсберг. С этими реформами наступил полный беспредел на улицах.
Белокурая. Что за фигню ты говоришь? Уличное хулиганство как раз резко сократилось.
Айсберг. Ты далека от простого народа…
Белокурая. Я сижу на статистике.
Айсберг. Твоя статистика вся липовая. Ты пишешь о жизни, но совершенно не знаешь ее!
Елена вспыхнула. Этот маргинал, не способный спасти собственного попугая, будет учить ее жить!
Белокурая. Аудиенция закончена по причине хамоватой самоуверенности собеседника.
Айсберг. Ты обиделась?
Елена предпочла не отвечать. Тем более что на экране появился Никита.
Никита. Здравствуй, милая!
Белокурая. Здравствуй.
Никита. Подожди, налью кофе, возьму сигарету, и весь твой… Мне сегодня снилась ты. Как на фотке… мы с тобой плыли на лодке куда-то.
Белокурая. Какой впечатлительный! Надо быстрей встречаться, чтоб не было ложных иллюзий.
Никита. Ты вызываешь во мне непреодолимое сексуальное влечение…
Белокурая. Не верю в виртуальные влечения. Как говорят американцы: любовь – это химия.
Никита. Это у них – химия, а у нас по старинке – от бога!
Белокурая. Так химия и есть от бога. Почему одного хочешь до дрожи, а другого – никогда?
Никита. Потому что есть поля, которые до сих пор никому не понятны… а химия – это совершенно понятное явление…
Белокурая. Понятное во всем, кроме секса. Можешь описать половой акт химическими формулами?
Никита. Не могу. Ты, кстати, не подумай, что я – сексуальный маньяк.
Белокурая. Для маньяка ты слишком зажат и неиспорчен.
Никита. Я в прошлом спецназовец…
Белокурая. Вчера бы ты нам пригодился. Нас какой-то тип на Арбате побил…
Никита. И сколько вас было?
Белокурая. Я, муж и дочка.
Никита. А тип один?????
Белокурая. Ну мы ж необученные.
Никита. И муж тоже? В армии, что ли, не был?
Белокурая. Конечно.
Никита. При декоративном мужике надо носить в сумочке газовый баллончик или электрошок.
Белокурая. А совсем без мужа?
Никита. Лучше вечером сидеть дома. Так вас драка с мужем не помирила?
Белокурая. Наоборот. Подвела жирную черту… Я, правда, вдруг рассопливилась, прожурчала ему в телефон о вечной любви. Сейчас самой противно…
Никита. Не спешила бы с разводом. Как говорили у нас на войне: не торопись, а то успеешь.
Белокурая. Почему?
Никита. Это ценность, это тыл.
Белокурая. Я в ценностях лучше секу, у меня уже третий штамп в паспорте…
Никита. А у тебя в памяти твои мужчины остаются?
Белокурая. Остаются, но не списком. А выборочно. Прости, меня зовут поговорить.
Никуда не звали. Просто вдруг нестерпимо захотелось побыть совсем одной. Да и колено воспалялось и ныло. Что-то наврала главному, приехала домой, села к телевизору и начала смотреть все подряд.
…Утром категорически не хотелось просыпаться. Потом не хотелось варить кофе. Потом вообще ничего не хотелось. Но возможности выпасть в депрессию не было, и Елена позвонила Карцевой.
– Найдите на меня, пожалуйста, хоть полчасика. У меня полный обвал. Все ровно так, как вы сказали, и нет времени выходить из этого самостоятельно… – взмолилась она.
– Ясно… Приезжайте в половине третьего. Только у меня будет всего сорок минут! – сказала Карцева.
– Спасибо огромное!
– А пока примите ванну, сделайте маску, приготовьте что-нибудь вкусное. Короче, обласкайте себя, – посоветовала Карцева.
Елена честно легла в ванну, насыпав туда ароматной соли, намазала на лицо йогурт, но… все раздражало. И это не помогло. Хотелось плакать и бить носуду.
До половины третьего была уйма времени, и, отпросившись с работы, она начала расхаживать по улице, заходить во все подряд магазины, покупать и листать желтые газеты, гладить бродячих собак…
Когда заходила к Карцевой, было уже легче.
Кабинет показался совсем родным, и прежнее то небрежное, то раздраженное отношение к хозяйке сменилось потребительским – «сейчас она все как-нибудь устроит». Елена увидела в прошлый раз, что Карцева мастерски выпотрошила их отношения с Каравановым, и задним числом оценила ее профессионализм.
– Какие новости? – спросила Карцева и открыла тетрадь, в которой делала пометки во время визита к ним домой.
– Никаких… мы разводимся, – выдохнула Елена.
– А почему вы сказали «никаких»?
– Не знаю. Может, в том смысле, что это уже не вызывает у меня никаких ощущений… Как будто меня накрыли подушкой, – призналась Елена. – С одной стороны, кажется, что Караванов такой беспомощный… что он пропадет без меня. С другой – что появилась счастливая возможность избавиться от него. Словно мне его поручили, я его тащила, и вдруг все отвернулись, и я могу сбежать, и никто не видит, что я его бросила…
– Его затянувшаяся беспомощность связана с дефицитом заботы в детстве. И то, что он решился преодолеть эту проблему, как раз говорит о его попытке стать взрослым. Он не пропадет без вас, поскольку первый раз решился поискать опору в самом себе…
Стало обидно, что Карцева, вместо того чтобы утешать, оправдывает Караванова.
– То есть он подрос, а мне теперь из-за этого менять всю жизнь? – возмущенно спросила она.
– Вы сказали о нем так, словно это ваш пудель, вступивший в возраст полового ажиотажа. И сейчас удобней его кастрировать или отдать в собачий питомник… – нахмурилась Карцева.
– Пожалуй. – Елене стало очень неприятно, что ее поймали на пофигизме по отношению к мужу.
– Вы сами помогли ему подрасти. Он в детстве недополучил заботы. Видимо, родители в недостаточной степени отзывались на его радости, удовольствия, на проявления его собственной индивидуальности, на его разочарования собственными неудачами и ограниченными возможностями…
– Так они вообще эмоциональны как белые медведи…
– Ваш муж пытался добрать из вашего брака то, что недополучил в детстве. Пока вы жили вместе со свекровью, он словно не выходил в мир взрослых людей. Как только вы остались одни, перед ним встала задача занять место главы семьи. А это очень большая психологическая нагрузка… – спокойно говорила Карцева.
– Но ведь ему как раз показалось на деловых играх, что он в этой жизни может больше! – напомнила Елена.
– Возможно, может, но без вас… Вы не даете ему упасть и научиться подниматься. Вы его подхватываете… Вы точно так же подхватывали своих первых мужей. И дочь…
– Значит, я во всем виновата… – Елене опять показалось, что зря она пришла к Карцевой. – Мне кажется, у меня начинается депрессия… А мне нельзя останавливаться. Надо работать, ведь все на мне…
– Депрессия – один из главных способов справиться с потерей значимого объекта. Кроме нее, на этом поле существуют отрицание потери или ее значения и быстрая замена его новым объектом… Выбирайте, – улыбнулась Карцева, словно разложив все это перед ней на прилавке.
– То есть вы хотите сказать, что я могу сейчас начать страдать, а могу взять и найти новую игрушку?
– Именно. Все зависит от поставленной задачи…
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.