Семилетка поиска

Он начал снимать с лежащего ботинки, а сняв – бить ногой в живот.

У Елены внутри все сжалось, она даже не успела подумать, что, когда тебе больно от предательства, когда ты ходишь в облаке ровно разлитой по телу боли, начинаешь острее реагировать на то, что при тебе делают больно другому. Даже если он в полной отморозке…

Она подбежала к кавказцу, достала мобильный из сумочки и стала обещать вызвать милицию. Тот начал кричать на плохом русском, оправдываться про ботинки, что он таким способом помогал седому трезветь… Елена сказала, что если он через две минуты не исчезнет, то она вызовет милицию. Тут Лида бросила кавказцу какую-то оскорбительную фразу. Что получилось дальше, Елена не поняла, но кавказец ринулся на Лиду, подоспел Караванов, и они втроем покатились клубком. Лида завизжала, рухнув на своих трудных каблуках. Прохожие разбежались как мыши. Елена первый раз в жизни сумела громко заорать: «Милиция! Помогите!»

Кавказец бил Караванова. Поднявшаяся Лида бегала вокруг и голосила. Елене показалось, что вот сейчас кавказец может убить Караванова; она сообразила, что Караванов пьян в дым, и неожиданно для себя начала наносить кавказцу удары ногой и телефоном… И одновременно словно завороженно смотрела на это со стороны. За это время Караванов не врезал кавказцу ни разу, а только отчетливо валил его на землю. И в конце концов завалил, опрокинув при этом и Елену.

Потом кавказец отбежал, и Елена, морщась от боли в коленке, торопливо уговаривала его уйти. По лицу Караванова текла кровь, Лида истошно орала.

Кавказец то отступал, то возвращался, не понимая, добивать Караванова или опасаться так и не вызванной милиции. Казалось, что это длится вечность. Лида платком вытирала кровь с лица отчима, а мимо уже начали ходить люди, равнодушно пережидавшие, когда кончится драка.

Наконец кавказец, плюясь, сморкаясь и потирая ушибы, двинулся в сторону метро «Арбатская».

А они стояли, возбужденно пересчитывая потери. У Караванова были подбиты оба глаза, рассечена бровь. Кровь хлестала на плащ. Елена чувствовала, как под колготками разбухает и мокнет разбитая коленка. Лида осматривала вырванный из плаща рукав.

Дошли до Садового кольца. Это была первая драка в Елениной жизни. У нее дрожали руки, кружилась голова и колотилось сердце.

Такси останавливались, но, видя ручьи крови на Караванове, тут же уезжали.

– Хочу заметить, – сказал Караванов, задрав лицо вверх, чтобы кровь не так интенсивно лилась на глаза, – что это ты захотела отмечать годовщину свадьбы! Это ты заказала столик в «Пушкине»! Это ты потребовала прогулки на Арбат! Это ты спровоцировала драку!

– А разве ты мне сопротивлялся? Ты даже этому хрену не сопротивлялся! – закричала Елена. – Ты даже ни разу его не ударил!

– А я никогда не утверждал, что я специалист по уличным боям! – зло ответил Караванов.

– Кончайте базар, – возмутилась Лида. – Сосредоточьтесь на тачке.

Доехали до дома за три цены. Елена просила Караванова зайти в травмопункт, он озлобленно отказался. Дома разрешил Лиде перевязать себя и отправился стирать плащ, в котором должен был завтра – а по сути, уже сегодня – ехать на деловые игры.

Елене было ужасно стыдно. Она понимала, что на играх Караванов собирался продолжить романтические отношения с девушкой. И было страшно неудобно, что случилась драка, и теперь он поедет туда разбитый и заклеенный, словно она хочет всеми способами помешать его личной жизни.

Но, с другой стороны, Елена не была виновата в том, что Караванов так набрался, что при хороших физических возможностях не мог достойно противостоять кавказцу. Раньше она непременно упрекнула бы себя в том, что это она не учла количества и качества выпитого. Теперь же решила, что если мужик идет с двумя бабами по улице пьяный в дым и поэтому не может их защитить, то это проблема, за которую отвечает он. Вспомнила слова кого-то из священников: если тебя бьют, а ты не сопротивляешься, то ты либо свят, либо мертв.

С трудом сняла колготки. Рана на колене запеклась и присохла к ним. Залила йодом, заклеила пластырем. В присутствии живописно избитого Караванова было неприлично говорить о таких мелочах, хотя каждый шаг отдавал острейшей болью.

…Когда проснулась, Караванов уже ушел. Простыня была в крови от раны на колене. На кухне завтракала Лида.

– Я давно поняла, что вы того… – сказала она без всякой интонации.

– А я – недавно… – грустно сказала Елена. – А как ты поняла?

– Это всегда видно. Когда любовь-морковь, около людей весело. А около вас вдруг резко стало скучно… Тебе, мать, надо мужика посильнее. Караванов пупсик, конечно, но ты с ним как с малым дитем… Мне, естественно, его от себя с кровью отрывать, он мне практически папаша. Но думай о себе чаще…

Елена заметила, что у Лиды припухшие глаза, и поняла, что она ревела всю ночь, но не готова об этом говорить.

– Как ты думаешь, рукав можно аккуратно пришить? – мягко спросила Елена. – Не зря ты деньги на куртку просила. Как чувствовала…

Стало нестерпимо жалко Лиду, себя, Караванова. Показалось, что надо срочно спасать рушащуюся семью, в горле встали слезы. Пошла в комнату и набрала его мобильный.

– Говорить можешь?

– Да, мы только что приехали на место… – очень опекающим голосом сказал он.

– Я хотела сообщить, что готова многое менять. Потому что люблю тебя. Хотя, наверное, тебе это покажется навязчивым и неубедительным после всего сказанного…

– Не обижайся, но ты говоришь: типа забудем все, что сказали прежде, и с чистого листа… так не бывает.

– Мне кажется, что мы с тобой оказались в таких кошмарных условиях из-за квартиры, что теперь просто не умеем общаться друг с другом на свободе, – предположила Елена.

– В кошмарных условиях было легче. Ты так не управляла мной, у тебя большую часть энергии отъедала свекровь!

– Ладно. Сменим тему. – Ей вдруг стало смертельно скучно даже слышать его голос. – Как глаза?

– Был в травмопункте. Зашили бровь, сделали противостолбнячную прививку. Я напялил твои темные очки, но все равно всех здесь пугаю…

– Синяки украшают лицо мужчины. Это новый ракурс. Никто и не ожидал, что ты можешь участвовать в драках… – фальшиво утешила Елена. – И в деловых играх это пойдет на пользу. Как будешь проигрывать, представь, что можешь ударить того на Арбате, и станешь первым!

– Но я ведь ни разу не ударил – я только валил его…

– Это хорошее начало. В следующий раз ударишь за оба раза, – сказала Елена и поняла, что ее подташнивает от того, что снова сползла в старую игру мамочки и подростка.

– Ты специально устроила драку, чтобы убедиться, что мужчина, который рядом с тобой, не может тебя защитить, а значит, ты главная… Пока. Меня зовут.

…Позвонили с работы, сказали, что надо срочно ехать на пресс-конференцию депутатов и деятелей культуры по поводу выноса Бутырки за черту Москвы. Идея была отличная, можно было навалять яркий материал, но коленка ныла и повязка на ней промокала. Пришлось заезжать домой перебинтовывать. В редакции оказалась только к концу дня. Включила компьютер, мгновенно нарисовался Айсберг.

Айсберг. Где ты все время пропадала?

Белокурая. На пресс-конференции.

Айсберг. А как прошло вчерашнее торжество?

Белокурая. По полной программе. Оказались в драке с лицом кавказской национальности. У дочки оторван рукав плаща, у меня – до кости сбито колено, у мужа подбиты два глаза и рассечена бровь.

Айсберг. Кто понес моральный ущерб?

Белокурая. Естественно, я… Я ведь это все заварила, результатов не предвидела…

И вдруг она удивилась себе, что формулирует это языком Караванова. Да, пыталась защитить лежащего человека и почему-то должна оправдываться за это. Вспомнила, как однажды шли с Каравановым около рынка, и мужик бил бабу. Было ясно, что они как-то связаны, то ли торгуют вместе, то ли спят… но он ее бил! Елена встряла, и, пока бьющий мужик приводил ей экзистенциальные доводы про то, «за что бьет», баба успела убежать…