Жест Евы (сборник)

Он пошевелил в кипятке пальцами и довольно улыбнулся. Его маленькие карие глазки, втиснутые меж оплывшими веками, поблескивали живыми огоньками и смущали ее. Уже поправляя шпателем кожу вокруг ногтей, Жанетт почувствовала какую-то сладостную усталость.

– Никогда еще меня так хорошо не обслуживали, – отметил незнакомец, прощаясь с ней.

И выдал столь щедрые чаевые, что она не преминула сделать ему реверанс.

В следующую среду, когда Жанетт млела от удовольствия, доводя до совершенства благородную конечность мсье де Крэси, дверь салона открылась, пропуская внутрь давешнего улыбчивого толстяка. Может, он что-нибудь позабыл? Но нет, он направился прямиком к мадам Артюр и потребовал приема у мадемуазель Жанетт сразу после клиента, которого она обслуживала. Жанетт бросила взгляд на пальцы незнакомца и увидела, что ногти на них – столь же длинные, как и накануне прошлого визита. Возможно ли такое? Она с некоторой нервозностью возобновила работу, но мсье де Крэси, пораненный ее неловкими движениями, вскрикнул от боли:

– Осторожнее, что вы делаете?

Униженная впервые за всю свою долгую карьеру, Жанетт кусочком ваты снимала с мизинца клиента капельки крови. Де Крэси покинул ее с нахмуренной миной, но она не придала этому ни малейшего значения. Всем ее вниманием целиком и полностью завладел незнакомец, который уже устраивался перед ней.

– Они очень быстро отросли, – заметила она, разглядывая его руку на подушечке.

– Время – понятие весьма относительное, – ответил он со смехом, и его лицо покрылось сеточкой мелких морщин.

Жанетт не поняла, что он этим хотел сказать, и вытащила из корзинки самые крупные кусачки. Зная его особенности, обрабатывать ногти было легче. Уже через час они вновь стали презентабельными. Аккуратно обрезанные в полукруг, обточенные розовым камнем и отшлифованные замшей, они отражали свет, будто крохотные зеркальца.

– До послезавтра, – попрощался он, вставая.

Она приняла это за остроумную шутку, однако через два дня он был тут как тут – с лукавой улыбкой на губах и ногтями по два сантиметра на каждом пальце.

– Так не бывает, – пробормотала Жанетт. – Я такого ни разу в жизни не видела. Вы к врачам не обращались?

– А как же! – воскликнул мужчина. – Ходил к десятку-другому!

– И что они говорят?

– Что это – признак отменного здоровья.

Шутил ли он? Или это правда? Жанетт испугалась – и в то же время с огромным наслаждением держала у себя на коленях эту когтистую горячую руку. У кассы он назвал свое имя – мсье Дюбрей, показавшееся старой деве весьма респектабельным, – и попросил записать его к мадемуазель Жанетт на шесть часов через каждые два дня.

Если бы ногти незнакомца действительно не отрастали за это время, она могла бы подумать о неком галантном умысле с его стороны, но всякий раз, когда он являлся в салон, ему и в самом деле требовались услуги маникюрши. Сей факт успокаивал ее и вместе с тем огорчал. Она говорила себе, что ему это должно стоить целого состояния. Хотя виделись они очень часто, Жанетт так и не отважилась поинтересоваться его частной жизнью, родом его занятий. И поскольку он, со своей стороны, не принадлежал к натурам болтливым, их рандеву, по большей части, проходили в молчании. От этого Жанетт приходила в еще большее волнение.

Сослуживицы подтрунивали над ней. Пошел слушок, будто мсье Дюбрей у нее – клиент номер один, «воздыхатель», а еще – что он глупый и злой, заноза в ее заднице. Она краснела, вжимала голову в плечи, но в глубине души наслаждалась тем, что впервые в жизни стала причиной этакой сумятицы в салоне. Мысли о мсье Дюбрее не оставляли ее ни днем, ни ночью. Ей хотелось заниматься только его ногтями и не тратить время на чьи бы то ни было другие. Перед каждым его приходом ее охватывала томительная радость. И хотелось отказаться от чаевых, поскольку Жанетт чувствовала себя ему обязанной.

С первого дня она заметила, что мсье Дюбрей не носит обручального кольца. Однако с утратой былых традиций ныне трудно сделать вывод, холост ли при этом человек. Впрочем, иногда она задавалась вопросом, с чего это вдруг интересуется семейным положением этого господина. Уж не представила ли себе часом, что тот оказал бы ей честь и обратил на нее внимание, не будь она отличной маникюршей? Нет, он заметил профессионала, но не женщину.

Как-то вечером, часов около семи с небольшим, когда Жанетт заканчивала полировать ногти мсье Дюбрея, к нему явился скромно одетый мальчуган лет двенадцати. Едва они вышли за дверь, она тут же приклеилась носом к стеклу, чтобы понаблюдать за ними, но их силуэты довольно быстро смешались с толпой. Неужели это сын мсье Дюбрея? Спросить его об этом она ни за что не осмелится…

Неделю спустя мальчуган пришел снова, причем – явно раньше времени. Мсье Дюбрей предложил ему полистать иллюстрированные журналы и подождать. В половине восьмого они вместе и ушли. Поскольку это совпало с закрытием салона, Жанетт, подгоняемая собственным любопытством, бросилась вдогонку. Двое спускались по Елисейским Полям, задерживаясь возле каждого кинотеатра. Вдруг она увидела, что они заходят в зал, где демонстрировали шведский фильм под названием «Нежные укусы любви», о котором отзывались как о шедевре. Занятное зрелище для ребенка! – подумала Жанетт. Мсье Дюбрей, несомненно, относится к родителям с новыми веяниями: никаких нравоучений, вместо окриков – приятельские рукопожатия, в общем, уставшие педагоги сложили штандарты перед тамтамом подрастающего поколения. Чуть было не повернув назад, Жанетт все же передумала и сама купила билет. В полутемном зале ей довольно легко удалось отыскать мсье Дюбрея. Он устроился в середине ряда, а сынишка – прямо перед ним, на ряд ближе. На экране мелькали сцены фривольного сюжета, приведшие Жанетт в замешательство. Поцелуи крупным планом, медленные, со знанием дела раздевания, сплетения обнаженных человеческих тел. Возмущенная, она ушла оттуда задолго до окончания фильма.

На следующей неделе парнишка два дня подряд являлся в салон, и оба раза мсье Дюбрей уходил вместе с ним. И каждый раз Жанетт, преследуя их и стараясь не выдавать своего присутствия, ходила на просмотры фильмов, полных беспутной физиологической любви. Она отметила, что рассаживались они одним и тем же образом: ребенок впереди, мужчина позади, – и тайком улепетывала, не дожидаясь антракта. На третий раз из-за технической неполадки показ фильма оборвался прямо посреди сеанса, зажегся верхний свет, и мсье Дюбрей, внезапно обернувшись, обнаружил за спиной свою маникюршу, сидевшую неподалеку, чуть правее. Жанетт думала, что умрет со стыда. Уж не подумает ли он, что она за ним шпионит, или, чего доброго, решит, будто и ей, как и ему, нравятся скабрезные фильмы? Возвратилась темнота, и Жанетт стремглав бросилась прочь.

Два дня с ужасом ожидала она появления клиента, но как только тот объявился перед ней с неизменно приветливым взглядом и отросшими ногтями, она тут же успокоилась. Он поинтересовался, как фильм.

– Слегка рискованный, – ответила Жанетт, опуская ресницы.

И вдруг, собравшись с мужеством, задала сжигавший ее изнутри вопрос:

– А мальчик, мсье, – это ваш сын?

– Нет, – отвечал он, – сын моего привратника.

Жанетт не поняла, обрадовало ее такое откровение или разочаровало.

– Очень мило с вашей стороны водить его в кино, – заметила она чуть погодя.

– И удобно, – ответил он с милой улыбкой.

– Что значит – удобно?

– Потому что, как вы могли заметить, я – невысокого роста. Я слишком дорожу удовольствием, чтобы терпеть, когда какой-нибудь верзила закроет мне экран. Вот и приходится брать билет на место перед собой для мальчика. Так я, по крайней мере, могу быть уверен, что досмотрю фильм до конца в отличных условиях.

Такой несравненный эгоизм озадачивал. Этот мужчина – циник или безрассуден?

– А вы не догадываетесь, что заставляете этого мальчишку смотреть представления, не подобающие его возрасту?

– Никогда не рано начинать знакомиться с жизнью.