Страница 94 из 96
LXXXIX
Я доковылял до каменного бордюра и болезненно опустился, оказавшись в полусидячем положении лицом к нему.
— Две развалины!
Пертинакс гримасничал, глядя на мое состояние, чем пытался облегчить свои страдания.
— Что сейчас будет, Фалько?
— Один из нас кое о чем поразмыслит…
Он сидел в тени. Я был на солнце. Если бы я отодвинулся, то фиговое дерево закрыло бы от меня Пертинакса. Поэтому я остался на месте.
Пертинакс вел себя неугомонно и нетерпеливо; у меня была куча времени. Он замолчал и своим напряженным узким лицом наблюдал за мной.
— Сад вашей жены! — весело произнес я, оглядываясь вокруг. Все было наполнено приглушенным солнечным светом и яркой зеленью. С одной стороны колоннады — потертая каменная скамейка с львиными лапами. Низкая, украшенная скульптурами живая изгородь со слабым запахом розмарина, где я поломал кусты, когда пытался присесть. Тонкие кустики ракитника. И маленькая статуя Купидона, льющего воду — похоже, Елена сама его выбирала.
Сад Елены. Сдержанный, цветущий маленький дворик, такой же тихий и изысканный, как и она сама.
— Спокойное, уединенное место для беседы, — сказал я Пертинаксу. — И хорошее, уединенное место для того, где можно умереть человеку, которого все равно не существует… А, не беспокойтесь. Я пообещал вашей жене — вашей первой жене — не убивать вас. — Я дал ему успокоиться, а потом заговорил стальным голосом: — Я только планирую нанести серию тяжелых, не смертельных ударов, которые убедят вас, что оставаться живым настолько больно, что вы сами себя прикончите!
Жрец уже положил им хорошее начало. Тем лучше; некоторые смерти требуют времени.
Пертинакс сидел на земле, боком ко мне, облокотившись на одну руку. Ему было неудобно почти в любой позе. Приходилось вертеться от боли, которую причинял страшный нож для жертвоприношений, который Гордиан воткнул ему в ребра. Пертинакс крепко держал его. Если вытащить нож, то поток крови мог унести его душу. Некоторые люди рискнули бы; я бы рискнул.
Я сказал:
— Военный хирург мог бы благополучно его вытащить. — Потом я улыбнулся, дав понять, что никогда не впущу в этот дом хирурга.
Пертинакс был бледным. Возможно, я тоже. От напряжения.
Он думал, что скоро умрет. Я знал, что это так.
У меня закрывались глаза. Я заметил, как Пертинакс с надеждой пошевелился. Я снова открыл глаза и улыбнулся ему.
— Это бессмысленно, Фалько.
— Жизнь бессмысленна.
— Почему ты хочешь, чтобы я умер?
— Увидите.
— Сегодняшний день был бессмысленным, — задумчиво сказал Пертинакс. — К чему эта уловка с Туллией? Я смогу развестись, как только захочу…
— Сначала выберитесь отсюда, сенатор!
Он печально задумался о браке, не обращая на меня внимания. В мутных опухших глазах шевелилась старая неустанная злоба. Его лицо помрачнело от одержимости — чувства возмущения, не изза его неудачи, а оттого, что мир отказался признать его. Душа Пертинакса близилась к безумству. Но пока он еще не сошел с ума. Насколько я мог судить, он все еще мог отвечать за свои преступления.
— Моя жена это устроила? — спросил он, словно к нему только что внезапно пришло понимание.
— Ваша первая жена? Она умна, но разве она настолько мстительна, сенатор?
— Кто знает, на что она способна!
Я знал. В любой ситуации я мог ясно понять: найти очевидное, найти от него самое странное отклонение, и именно так и поступит Елена. Эта девушка принимала странные решения, которые оказывались единственно верными для любого воспитанного и морально устойчивого человека. Она принадлежала Пертинаксу четыре года, пока старалась выполнять обязанности за них обоих — однако он не знал самого главного об этой эксцентричной смеси, которую называл своей женой.
— Елена Юстина хотела помочь вам. Даже когда узнала, что вы предатель и убийца…
— Никогда, — коротко заявил он. — Это единственное, что я просил ее сделать для меня… — Пертинакс наблюдал, как я ослаблял пропитанную кровью ткань вокруг ребер. — Мы можем помочь друг другу, Фалько. У каждого из нас поодиночке немного шансов.
— У меня только внешний порез. А вы истекаете кровью изнутри.
Так это или нет, но моя угроза напугала его.
— Ваша жена не глупа, — сказал я, отвлекая его от страха смерти. — Она сказала мне в Кампании: «Каждой девушке нужен муж».
— О, ей нужен! — воскликнул Пертинакс. — Она говорила тебе, что забеременела? — Он произнес это так, словно речь шла о простуде, которую можно подхватить во время отдыха.
— Нет, — спокойно ответил я. — Она мне не говорила.
— Мой отец узнал об этом, пока она жила в его доме. — Если вспомнить, как Елена иногда выглядела в Кампании, это допустимо. Любой, кто знал обычную выносливость Елены, догадался бы без всяких слов. Включая меня.
Хотя Пертинакс находился в тени, он сильно вспотел; он дышал, надувая щеки. Я предположил:
— Наверное, вашему отцу пришла в голову идея воспользоваться ситуацией, чтобы спасти репутацию Елены — и дать знатное имя ее ребенку?
— Я начинаю думать, что он желает внука даже больше, чем хочет сделать чтонибудь для меня!
— Вы с ним поссорились?
— Возможно, — выдавил Пертинакс.
— Я видел его после того, как вы уехали из Кампании.
Мне показалось, его отношение изменилось.
— Если хочешь знать, Фалько, мой отец сказал, что постоит за меня при условии, что я должен возобновить отношения с Еленой Юстиной — а когда она отказалась от этого одолжения, он обвинил меня… Он передумает.
— Она просила об этом одолжении?
— Нет! — парировал он самым презрительным тоном.
— Вы меня удивляете! — мягко сказал я. Я дал ему время успокоиться, потом выложил: — У этого непредвиденного ребенка гдето должен быть отец.
— Да что ты говоришь! На самом деле я бы хотел, чтобы им был ты. Если Елена Юстина наделала глупостей с возницей своего отца, то это не имеет значения, но если она спуталась с какимнибудь знатным человеком, то я могу надавить на него. Ты был ее охранником; если ты как следует выполнял свои обязанности, то должен знать, в каких фонтанах она мочила пальчики.
Я слабо улыбнулся.
— Можете считать, сенатор, что я выполнял свои обязанности как следует.
В маленьком дворике воздух, наполненный солнцем, был неподвижен. Свет ярко отражался от открытых листьев смоковницы. Жар иссушал заросли колючего лишайника у старой каменной скамеечки и нагревал стену, у которой я сидел.
— Ты когданибудь видел, чтобы Елена Юстина флиртовала с другими мужчинами?
— Ни с кем из тех, кого я видел, сенатор.
Пертинакс раздраженно плюнул.
— Эта гордячка не захотела мне сказать — и от тебя никакой помощи!
— А сколько это стоит?
— Так ты знаешь? Нисколько, — резко огрызнулся он. — Я сам выясню!
— Вытянете из нее? — Пертинакс не ответил. Чтото заставило его посмотреть на меня более внимательно. Я мягко спросил: — Этот человек беспокоит вас?
— Нисколько! — Его пренебрежение медленно таяло. — Когда я сказал Елене, что она сделала глупость, не приняв мое предложение, она призналась, что не сможет забыть о нашем браке, — но ктото на нее претендует…
Я продолжительно многозначительно присвистнул.
— Крутой поворот! Какойто хитрый обманщик, имеющий виды на ее денежный ящик, должно быть, убедил Елену Юстину, что влюблен в нее.
Он уставился на меня, словно не мог понять, шутил я или нет.
Мой бок заболел сильнее, чем я мог терпеть.
— Кстати, о набитых деньгами ящиках! У меня для вас коекакая новость, Пертинакс. Капрений Марцелл решил, что возлагать на вас надежды — это короткий путь к долгому разочарованию… После того, как вы уехали, даже не повидавшись с ним, он сделал иные распоряжения…
— Распоряжения? Какие распоряжения?
— Такие же, как вы сегодня; он женился.
Первой реакцией Пертинакса было неверие. Потом он поверил. Он был так взбешен, что не чувствовал боли. Я видел, как Пертинакс сразу же принялся искать решения. Беспокойные мысли безумца отражались в его больных глазах; я безжалостно прервал его: